Идут, и-дут они в колоннах,

Вновь добиваясь прав своих.

И гнев взлетает и клокочет,

Растет тот гнев, когда идут

Отряды армии рабочей, —

Забастовав, идут в Портсмут.

Вот так для правды и для кары,

Сто раз презрев пути назад,

Шли по Парижу коммунары

К бессмертной славе баррикад!

Вот так, наверно, в грозном споре,

Беря в грядущее разбег,

Матросы встали на „Авроре",

Чтобы начать двадцатый век.

И потому шаг тверд в колонне

И песня льется горячо,

Что опираются ладони

На революции плечо.

В ВАГОНЕ

Вижу в темном небе Вегу —

Провозвестницу в веках.

Поезд мчится к Виннипегу,

Ветер свищет в облаках,

Над долиною чужою

Тянет песню вдалеке...

Нас в вагоне — я и двое

Безработных в уголке.

Вдаль по рельсовому следу

Поезд мчит, мелькает свет,

В шахты, в Сотбори, приедут,

Но и там работы нет.

Едут в поисках бесплодных,

Делят хлеб, как с братом брат,

Словно долю безработных,

Разделенную стократ.

Соли горсть, достаток скудный,

Делят молча меж собой,

Как свой заработок трудный

Полный горести немой.

Весь от сытого напева

Ресторан гудит в ночах,

И у младшего от гнева

Бьются зарева в глазах.

А у старшего краюха,

Как граната, в кулаке, —

Затаил он ярость глухо,

Глубже складки на щеке.

Вижу в темном небе Вегу —

Провозвестницу в веках.. .

Поезд мчится к Виннипегу,

Ветер свищет в облаках.

ТЕПЛОХОД

В нью-йоркский порт по глади вод

Вошел советский теплоход.

Познав бескрайные просторы

Широт земли, долгот земли,

Я видел города и горы

И видел в море корабли.

То были крейсеры, эсминцы —

Акулы из стальной брони.

Неся смертельные гостинцы,

В зловещей мгле ползли они.

А наш прошел по глади вод —

Родной и светлый теплоход.

И чувствовалось: только наш

Весь загорелый экипаж —

В бушлатах и в матросках чистых

Знакомой строгой красоты

И бескозырках золотистых —

Так может заходить в порты.

Идет погрузка. Труд не труден,

И любо на него смотреть:

Умеют только наши люди

Работать — словно песню петь.

.. .Когда ж поднялся в непогоду

Наш флаг багряный — как в бою,

Я поклонился теплоходу,

В нем видя родину свою.

БЕЗРАБОТНЫЙ

Дождь и снег, мороз под вечер лютый.

Иней на протертых рукавах...

Был он в Балтиморе и в Портсмуте, —

Нет работы в этих городах.

За горбушку хлеба, соль седую

Цент последний заплатил бедняк.

Он идет. В заплаты ветер дует.

Наседают горе, голод, мрак.

С палачами воевал когда-то,

Видел над фашизмом торжество.

Вот от Маршалла ему какая плата

За две раны и за кровь его.

Вот награда богачей за годы

Тяжкой жизни, за бои в ночах...

Холод. Мрак. И статуя »Свободы*.

Старая ковбойка на плечах.

За голодным днем — голодный вечер,

Хлеб еще вчера доел он свой,

Он — сержант, и в списке он отмечен,

В черном списке черною рукой.

Жаль, что не пришла расплаты дата!

Но придет пора боев таких —

И ударит он из автомата

В злую свору сытых и глухих!

ПИКЕТЫ

Под сумрачной метелью и дождем

В палатках размещаются пикеты.

Глухие ночи, хмурые рассветы

Знакомы им, как горький пот знаком.

Детройт несет задумчивые воды,

Й цехи Форда светятся, как ртуть.

Но здесь тревожно. Выбрав новый путь,

Пикеты не отступят от завода.

Хоть молоды друзья, но поседели.

Они и ночью не уйдут с постов,

Верша судьбу не лет — судьбу веков

В своем великом пролетарском деле.

Их раньше Форд обманывал не раз,

Потом к ним шла полиция с расправой.

Пикетов гордых боевая слава

За Виндзор меж полей идет сейчас.

Жестянка с мясом, злые сухари

На каждую палатку — ужин скудный,

Но как в сердцах огонь пылает чудный,

В глазах запавших ярок свет зари.

На пустыре и около реки,

На всех путях и подступах к заводу

Они ведут сраженье за свободу,

И с ними смелые их вожаки.

Под сумрачной метелью и дождем

Проводят дни рабочие пикеты.

Глухие ночи, хмурые рассветы

Знакомы им, как горький пот знаком.

Во тьме кромешной светятся костры.

Их дождь сечет, полиция их топчет,

Но сквозь туман мерцающие точки —

Как свет грядущей утренней поры.

Сердца свои и ненависть свою

Рабочие кладут в скупое пламя,

И поднимается костер, как знамя,

Рукой героя взвитое в бою.

Один костер затопчут без следа —

Другой встает и третий пламенеет,

И в них свобода и надежда зреет,

И видит их Америка труда!

НАД ГУДЗОНОМ

Над Гудзоном звезд узоры,

Будто в праздник, зажжены.

Безработных, беспризорных

Бередят о хлебе сны.

Вдоль по Бруклинскому мосту

Мчится строй машин вперед.

Статуе, под тучу ростом,

Мало дела до свобод!

И хотя золотокрылых

Фонарей светла тропа,

Статуя взглянуть не в силах

На широкий мир, — слепа;

Долларами ослепили,

Черным дымом, ложью злой*

Беззаботной жизни пылью,

Детской горестной слезой.

Так, сыта, но безысходной

Слепоте обречена,

Вызывает гнев народный

Сердцем каменным она.

ДЕВОЧКА

Девочку я видел, ей было лет пятнадцать,

На аэродроме Ля-Гардия.

Она принесла нам цветы полевые,

Завернутые в бумагу.

А очи ее не то чтоб сияли,

Не то чтоб горели, а просто

В них отражалась сердечная дума,

Надежда на день грядущий.

И пусть не нарядно была одета,

А в платье простом из ситца,

Было лицо ее так прекрасно,

Как радуга в майском небе.

— Я к вам хочу, в комсомол, в Россию ! —

Так она говорила. —

В Москву я хочу! — И цветы пылали

В руках ее загорелых.

И когда самолет поднялся высоко,

Пропеллеры с ветром бились,

Казалось: она летит вместе с нами,

Америка — та, что будет.

ЦЕНЫ В АМЕРИКЕ

Улыбка ценится в доллар,

В пять — девичья невинность,

В двадцать — почет и гонор,

В сто — воинская повинность.

Живет и жиреет рента,

Немного тех, кто богаты!

А слезы людские — в центы,

А то хоть бери без оплаты.

Ни в грош — рабочие: худы

И, точно бумага, серы.

Здесь в славе иные люди,

И кличут их — миль онеры.

Они, мол, белым — защита,.

А белые — в тюрьмах, в могилах ;

Богачи не сеют, а сыты,

Живут в комфортабельных виллах.

Но день безусловно будет,

Радостью очень богатый,

Когда трудовые люди

Повесят их всех без оплаты!

ДОРОГА НА МАНХЭТТЕН

Палящий день. Уходит вдаль гудрон.

Как сытый черный уж, ползет дорога

К Манхэттену... Опасностей немного —

Полиция стоит со всех сторон.

Считая мили, мчи себе и мчи

И песни пой, а хочешь — так молчи,

И в царство Трумэна дорогой этой черной

Тебя доставит „кадиллак" просторный.

О жалости с цинизмом неприкрытым

Огни реклам со всех концов орут.

За доллар здесь накормят — будешь сытым,

А за два цента — все с тебя сдерут.

И так тебя представят здесь народу:

Замок — на губы, восхваляй свободу,

За слово правды грубо втиснут в клеть,

Чтоб десять долгих лет в тюрьме сидеть.

И потому — ужом ползет гудрон,

Полиция стоит со всех сторон.

КАМЕНОТЕС

То ли день в окне его трущобы,

То ль закат плывет вечерним плесом?..

Сорок лет он строил небоскребы,

Сорок лет он был каменотесом.

И в Чикаго шлифовал гранит он

И в Нью-Йорке жил трудолюбиво: