Его взгляд резко взметается на камеру и сразу же опускается обратно. Кулаки медленно разжимаются.
-Некоторые из военных старались помочь своим товарищам, срывая с них вгрызшихся в плоть детей. – Голос Виктора стал немного тише и спокойнее. – Другие даже колшматили детей прикладами автомата, разбивая их лица в кровь. Но военных было слишком мало, а детей наоборот. Они разбрелись по всей ширине дороги, перекрыв её. Но многие из спешивших к пункту эвакуации, всё же пробегали вперед, порой даже опрокидывая зараженных или израненных военных на асфальт. По одному или небольшими группами. И, конечно же, кто-то всё равно попадал в лапы этих мелких отморозков, но большинство пробегало. – Он слегка приподнимает бровь, вспоминая события и продолжает в привычном для себя духе
-Толпа здесь заметно поредела. Немало народу тупо разбежалось при виде зараженной мелюзги. Те, что уже прошли за преграду, матерясь теснили стоящих впереди, периодически отбиваясь от детей, напиравших сзади. Мы, можно сказать,оказались отрезаны от спасения и как идиоты стояли в толпе таких же идиотов, соображавших, что же им делать. А на нас брели зараженные дети с безумными глазами и окровавленными ртами, жаждущими нашей крови. Так что времени на размышления оставалось всё меньше. От военных толку уже не было никакого. Они медленно, поджав хвосты, уползали, держась руками за кровоточащие укусы, как тараканы при включенном свете.Помню, я поднимаю взгляд на Серегу, а него глаза из стороны в сторону мечутся. И на лице усиленная работа мысли. Дураку ясно, что вдевятером мы мимо мелюзги точно не проскочим, тем более держась за руки как на новогоднем утреннике. Поодиночке, ещё может, и прокатило бы, но только кто бы один побежал? Девчонки бы точно побоялись. И вот мы стоим кучкой посреди дороги – жирный лакомый кусок на подносе для зараженных. Люди вокруг нас расступились, мало у кого осталась надежда всё же добраться до пункта эвакуации. Только те, что были в толпе, в метрах в пяти от нас и не видели происходящего за спинами впереди идущих, продолжали идти стройной первомайской демонстрацией. Хотя, ясен перец, когда вокруг люди с криками разбегаются по сторонам, становится как-то не по себе. Вот они и не спешили приближаться.
Виктор чешет затылок, затем берется перекручивать свои украшения на руках.
-И тут Серега тихо произносит, как будто мысли вслух: «Мы пробежим, у нас выбора нет». Зараженные детишки приближаются. Ещё пара шагов и можно шею подставлять. Лично я бы в тот момент назад побежал, закрылся бы где-нибудь и пусть меня военные сами оттуда достают, если уж так надо эвакуировать. Я чувствовал, как ладони в моих руках покрывались потом. Но мы все стоим, с места не двигаемся. Мы с первых минут как-то беспечно переложили ответственность за наши жизни на Серегу, и в той ситуации, если бы он даже сказал лечь под поезд, мы бы легли. Уж я-то точно. Ни у кого из нас не было опыта самостоятельно выбираться из экстремального положения. Нас всегда кто-то вёл, родители, учителя, преподаватели. Кто-то всегда был ответственен за нас, решал наши главные жизненные проблемы. Это я осознал только сейчас. Я и, как показала практика, все остальные в свои восемнадцать-девятнадцать лет совершенно не были готовы самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Ну, может быть, оказавшись совершенно одни, мы бы ещё и поборолись за выживание, но когда рядом был человек, на которого можно было сбросить груз принятия решений, мы почти неосознанно, это сделали. И хотя Серега никогда не рвался руководить кем-то, не смотря на то, что у него был потенциал, даже тогда он стал нашим лидером практически случайно, мы доверились ему… Я наверно отошел от темы, да? – Он смотрит за камеру и облокачивается на стол. – Просто перед тем, как я продолжу рассказывать о нашей эвакуации, я хочу объяснить… Это по нашей вине он сдвинулся. Конечно, ещё много чего на него свалилось, переполнив критическую массу. Но основную тяжесть для него составила ответственность за нас. Он не хотел этой ответственности, он не хотел быть лидером. И это я буду утверждать даже сейчас, после всего случившегося, вопреки всем заучкам-психоаналитикам. Серегу погубило его желание спасать…
Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Вот детская поликлиника. – Юлия указывает на четырехэтажное рыжеватое здание с остекленным фасадом. Точь-в-точь как описывал Виктор. – Мы стояли там. - Она поднимает левую руку с вытянутым пальцем. Камера прослеживает за этим жестом и показывает место на серой асфальтированной дороге с разделительной полосой посередине. Оно находится примерно в десяти метрах от поликлиники. Вокруг грязные низкие здания, несколько машин, припаркованных под углом к узкому тротуару по бокам. Юлия переводит взгляд, и указывает налево. Туда, где дорога обрывается белым каменным ограждением, отгороженным линией тротуара. С этой точки за ним почти ничего нет кроме ярко-голубого безоблачного неба, только где-то вдалеке виднеются желтеющие кроны деревьев и крыши нескольких домов, взбирающихся по холму. Словно там обрыв. От тротуара куда-то вправо ведет дорожка, небрежно выложенная каменной плиткой. – Там, внизу был пункт эвакуации. Нужно было повернуть направо и спуститься к реке.
Она делает пару шагов в сторону белой ограды, останавливается посреди дороги и оборачивается к камере с разведенными в стороны руками.
– А здесь были зараженные дети. На всю ширину дороги. Покачиваясь, медленно разбредались по сторонам. Уже насытившись солдатами, они искали свежей плоти, тянули свои скрюченные руки к паникующим людям. – При этих словах на её лице проявляется неподдельный страх. – Особенно пугали шустрые дети. Может быть, они просто сошли с ума от происходящего вокруг, или это был новый штамм болезни, но их тела не были исковерканы спазмами. Они выглядели как обычные здоровые дети. Только глаза… пустые, безумные. И губы в крови. Они то замирали на месте, будто прислушиваясь или принюхиваясь, то начинали прыгать, истошно вопя. Если эти дети выбирали себе жертву, то она была обречена. Они бежали за ней с неимоверной скоростью, не обращая внимания на препятствия, как какие-то хищники запрыгивали на неё, сразу же принимаясь кусать. И хотя это были всего лишь дети, их поведение нагоняло смертельный ужас на окружающих. Даже не зная тогда о заражении, никто не хотел оказаться рядом с ними. Так и мы понимали, что каждая секунда промедления у поликлиники могла стоить всем нам жизни.
Юлия разворачивается и идет в сторону своего бывшего института, туда, откуда пришла. С шумом налетает порыв ветра, неся в себе желтые листья.
-Мы стояли, так же как и шли – взявшись за руки. Только увидев вакханалию, творившуюся между зараженными детьми и военными, я почувствовала, как рука Насти дернулась в моей. Она хотела развернуться и побежать. Но я лишь крепче стиснула её ладонь. Не могу сказать, то ли я так доверяла Сереже, что беспрекословно верила в правильность его решений, даже если они были практически самоубийственными, то ли я не хотела возвращаться в обезумевший город, бросив остальных, и искать нового спасения, когда пункт эвакуации был уже так близко. Ульяна тихо предложила отступить. Мы все смотрели на Сережу, а он, молча, смотрел на разбредающихся по дороге зараженных детей. За их спинами сбивалась в кучу люди, проскочившие через них. Впереди было спасение. Сережа что-то прошептал, а затем повернул голову к нам и громко, чтобы все слышали, сказал: «Детей к себе не подпускайте. Если что, лупите ногами». И он побежал, все остальные за ним. Сашина рука больно рванула мою, и я, ничего не соображая из-за бешеного уровня адреналина, тоже помчалась вперед. Мы старались не растягиваться цепочкой, сохраняя подобие стратегического построения. Как «свинья» у крестоносцев. Я бежала почти в слепую, ничего не видя из-за спины Данилы, но когда я слегка протиснулась вперед и вытянула голову, то увидела, что мы несемся прямо на маленького мальчика. Не шустрый. Обычный зараженный. Я помню его пустые голубые глаза и золотистые волосы слипшиеся от крови. Он протянул руку в нашу сторону, и тут же Сережа, бежавший первым, снес его резким ударом ноги в лицо.
