Юлия Наумова (до инцидента – студентка, одногрупница Сергея)
-Здесь был тот грузовик для перевозки зараженных. – Юлия стоит на краю тротуара у пешеходного перехода. Руки она держит в карманах пальто. Камера снимает ее справа, и за ней виден злополучный перекресток. По нему медленно проезжает одинокий красный «Форд». – С этой стороны дороги, передом к перекрестку. А мы остановились там. – Юлия поднимает голову, и смотрит направо, куда-то поверх снимающего. Камера на секунду поворачивается, чтобы показать асфальтное полотно, зажатое между тротуарами с витиеватыми ограждениями, и вновь возвращается к Юлии, которая уже ступает на затертую зебру.
На светофорах по углам перекрестка светятся зеленые человечки. Юлия бредет на противоположную сторону дороги. Оттуда ей навстречу идут две женщины, с интересом изучающих сначала оператора с камерой, а затем и саму Юлию, которая молча сморит себе под ноги. Закончив переход, она зачем-то оглядывается, и лишь потом продолжает свое движение прочь от перекрестка, вдоль серой стены здания. Видимо, ей неприятно наличие лишних свидетелей ее слов. К счастью, в еще только оживающем городе их немного.
-Нас окружили. Витя, который был за рулем, запаниковал, растерялся и не делал ничего, чтобы выехать. Я помню его бледность, на лбу выступила испарина, и он постоянно елозил на своем месте. Сережа метался от лобового стекла к боковому, пытаясь найти решение. В салоне, за моей спиной, тоже началась нервная возня. А я… - Юлия виновато улыбается. – Я испытывала какое-то нелепое спокойствие. Будто это не мои проблемы. Эта глупая слепая вера в то, что с мной ничего не случится. От зараженных меня отделяло лобовое стекло маршрутки, по бокам находились Витя с Сережей, которые должны были меня спасти. Я была как ребенок, накрывшийся одеялом, думая, что это решит все его беды.
Юлия вдруг останавливается и поворачивается к камере, глядя куда-то в бок. И переводит взгляд в объектив только, когда начинает говорить.
-Я не плохой человек. По крайней мере, я по-прежнему хочу в это верить. Но как много эгоизма я достала из себя в дни Инцидента. Многие свои эмоции, что я испытала в зараженном городе, я не могу объяснить по сей день. Может быть на меня повлияло нервное потрясение, но этот эгоизм, порожденный желанием упорядочить осколки своего личного мира преследовал меня все пять дней. Только так я могу объяснить свое тогдашнее спокойствие. На время мой мир был в порядке, пока хаосом занимался кто-то другой. Я отреклась от своих бед, отдав их Сереже и Вите. Наверно все эти беды, которые Сереже отдавали другие люди, в конечном итоге его и сломили. Порой я думаю, а что если бы мы разделили ответственность за собственные жизни? Если бы выживали бы группой, а не стадом, следующим за пастухом? – Ее губы трогает улыбка, но глаза остаются понурыми. – И, знаете, я понимаю, что никто бы не спасся. Только он знал, что делать.
Виктор Суриков (до инцидента – студент, одногрупник Сергея Нестерова)
-Серега к окну приник, справа что-то высматривает. Я тоже по сторонам смотрю, хотя сам не понимаю что ищу – все проезды забиты. Зомбаки приближаются, один уже ладонь на покатый капот положил, и конкретно на меня сквозь стекло смотрит. А я ничего не могу сделать. Такое мучительное чувство беспомощности. Вспотевшие руки до боли в руль вжались, сердце как канарейка в клетке бьется. Мотор рокочет, но ехать некуда. И мы все как в клетке над чаном с пираньями. Думаю, если зомбяры окружат, то мы так и помрем в этой «Газели» от голода или еще чего похуже. У меня фантазия хорошая, я себе уже такого напредставлял, что готов был разрыдаться от жалости к себе. –Виктор смотрит невидящим взглядом прямо перед собой, вновь переживая те минуты в машине, окруженной зараженными. Его руки постоянно находятся в движении. Они то сжимаются в кулаки, то начинают перекручивать украшения на запястьях.
-Данила голову в кабину просунул, говорит «Сдавай назад, дави их, а то окружат». В задние окна зараженные уже бьются, девчонки визжат что-то. Я еще раз зеркала проверил – позади машины целый шлейф из покачивающихся тел собрался. Думаю, мы хоть и не в танке, но нужно же что-то делать. Была не была, авось и не увязнем. В конце концов, больше вариантов никаких. Я уже заднюю передачу включаю, но тут Серега, руку вытягивает в мою сторону и,не отлипая от окна,говорит: «Нет, давай направо, на тротуар выруливай». Я только тогда заметил, что действительно можно было поехать по тротуару. Сам тротуар огорожен и приподнят бордюром. А через каждый десять метров деревья насажены. Но на углу, почти там, где мы стояли, у самого пешеходного перехода, ограждения не было, а еще специальный пандус для инвалидных колясок.Плюс ко всему между ближайшей машиной у самого края и светофором расстояния как раз хватало, чтобы «Газель» смогла проехать. Одним словом – триумфальная арка. Только неудобная как игольное ушко.
-Я передачу переключил и поворачиваю. Зараженные на исковерканных ногах стоят плохо, так что как только «Газель» пришла в движение, те, кто уже успел подобраться достаточно близко, валились как китайские игрушечные солдатики. И при этом ноги некоторых из них, попадали под колеса. Каждый раз, когда машина кренилась, проезжая по чьей-то конечности, меня передергивало. Справа хоть и было относительно чисто, но зомбаков все равно приходилось расталкивать бортами при повороте. В основном это были из той толпы, что обтекала «Газель» сзади. Так что двигаться приходилось как ледоколу во льдах. Не хватало еще увязнуть. Серега орет «Давай быстрее!». А я ему в ответ: «Это Газель, а не Феррари!». Хотя скорость нам была действительна нужна. Пандус у тротуара узкий, да и расположен так, что только левое колесо можно было бы по нему закатить, второе бы уже пришлось поднимать через бордюр. Но даже если не брать в расчет мешавшихся зараженных, машине до тротуара метров пять, половина из них в повороте, как тяжеловесный микроавтобус может тут разогнаться? Но я педаль в пол вжал, а руль вывернул так, чтобы левое колесо зашло на тротуар первым. «Газель» с горем пополам метнулась вперед, опрокидывая зомбяр. И как только, правая шина наткнулась на поребрик, нас невысоко подбросило на своих местах, а сама машина застопорилась. Это было мучительно длинное мгновение, пока колесо балансировала на краю, не позволяя двигателю продолжать свою работу. Я понимал, что если машина заглохнет, так и не справившись с препятствием, второй попытки у нас уже не будет. И моя фантазия за это мгновение вновь показала мне все страшные варианты нашей кончины. Однако, инерции вполне хватило, чтобы поднять перед «Газели» на тротуар и затащить задние. Она пролетела еще пять метров, чесанула легковушку, припаркованную у обочины, и отбросила к стене справа зараженного. Лишь потом я догадался убрать ногу с газа. Я был совершенно измотан. И очень не хотелось дальше вести машину.
В глазах Виктора наконец появляется осмысленное выражение и он переводит взгляд на камеру. Он подтягивает руки к себе и подается вперед.
-Я смотрел на остальных, и в их глазах в основном читалось осуждение. Я был за рулем, и значит ответственность за то, что мы чуть не остались в этой маршрутке навечно, лежала на мне. Мне доверили вывезти всех. Лидером, конечно же, по-прежнему оставался Серега, и он, как и полагалась, снова всех спас. Но я не он, я запаниковал. Груз чужих жизней оказался для меня неподъемным. Я не способен принимать жизненно важные решения, когда на меня все смотрят в ожидании. Я принял на себя лишь малую толику того, что тащил Серега, и понял – брать ответственность за чужие жизни, все равно, что ходить по канату одновременно жонглируя стеклянными шарами. Если у тебя все получится, то это в порядке вещей. Если же ты упадешь, тебя осудят. Это трудно, очень трудно. До безумия. А Серега хотел спасти слишком многих, вот и надорвался. Окончательно…
Виктор шмыгает носом и откидывается на спинку стула. После некоторой паузы он продолжает, глядя на столешницу перед собой.
