– И чему же ты так радуешься, позволь спросить? – поинтересовался я, подпуская в голос холода. Лейф тут же потушил ухмылку и, упустив безвольные тушки бандитов, развел руками.
– Так это… вот. – Поняв, что вопрос не был риторическим, Лейф наконец крайне лаконично пояснил свою радость и ткнул пальцем себе под ноги, указывая на валяющихся на песке татей.
– А скажи-ка мне, друг мой, чему учил тебя твой батюшка. О дисциплине, например, он ничего не говорил?
– Как же не говорил, – вздохнул Лейф, моментально поняв, куда ветер дует. – В походе-то ушкуйном без подчинения приказам старших никуда. Провальный поход будет, коли дисциплину порушить.
– Так что ж ты мой приказ не исполнил?
– Ну… – протянул Лейф. А до меня только сейчас по-настоящему дошло, что, несмотря на всю свою самостоятельность, ум и умения, передо мной стоит молодой двадцатилетний парень, со всеми порывами и заскоками, присущими его возрасту, а не воин, прошедший огонь, воду и медные трубы и понимающий необходимость точного исполнения приказов.
– Ладно, – прервал я затянувшуюся паузу. – Что татей пришиб, молодец, а о неукоснительности исполнения моих распоряжений мы с тобой дома поговорим… Как думаешь, кто из этих паскудников – атаман?
– Вот этот, кажись, – облегченно вздохнув, проговорил Лейф, указав на одного из татей. – Слыхал я, пока к ним подбирался, как он своему дружку командовал.
– Славно. Значит, этого связать, кляп в глотку и в экипаж. Да и поехали, а то уж время подходит, как бы наши знакомцы не обиделись на опоздание.
– А с остальными что? – недоуменно спросил Лейф, хватая атамана татей за шкирку.
– Оставим, на кой они нам? Ежели сыскарям их везти, так времени жалко, да и не поместятся все разбойнички в коляску. А так очухаются, уйдут и бес с ними, – пожал я плечами, направляясь к экипажу, на ходу пытаясь применить все свои куцые знания в бытовых воздействиях, чтобы очистить костюм от песка.
Справился я со своей задачей только за пару минут до приезда на место. Круг, укрытый от посторонних взоров особенно высокой и плотной живой изгородью из вечнозеленого кустарника, расположился почти в самом центре парка (тоже мне аттракцион для детишек!) и представлял собой утоптанный пятачок, метров двадцати в диаметре, огороженный высоким и широким каменным бордюром, очевидно, при необходимости играющим роль скамьи. Впрочем, мне сейчас было не до садово-архитектурных изысков. Все мое спокойствие, сохранившееся даже во время столкновения с татями, неожиданно дало трещину. Стоило мне увидеть постные физиономии поручников боярина и бледные лица моих помощников, как беспечное настроение меня покинуло. Нет, у меня не тряслись поджилки и не сводило живот. Но где-то в груди ворохнулся страх, а следом за ним пришел знакомый легкий мандраж, всегда накатывающий на меня в преддверии боя. Не желая растягивать удовольствие ожидания хольмганга в таком состоянии, я одним движением выскочил из экипажа и, быстрым шагом преодолев несколько метров, отделявшие меня от компании поручников, отвесил им короткий полупоклон.
– Доброе утро, господа. А где боярин Голова? Неужто опаздывает? – поприветствовав присутствующих, поинтересовался я.
– Господа поручники утверждают, что ваш противник прибудет с минуты на минуту, – ответил Грац, цедя слова сквозь зубы.
– В чем дело, Меклен Францевич. Вы чем-то расстроены? – удивился я. В таком настроении я профессора еще не видел.
– Я не расстроен, Виталий Родионович. Пустое, – качнул головой Грац. – Так, мелкое недоразумение между нами и поручниками вашего противника.
– Вот как? – Я мельком глянул на молчаливо взирающих на нас поручников. С их надменным видом я успел познакомиться во время краткого визита этих господ в мой дом. Правда, тогда им не удалось сохранить его надолго. Узнав о предпочтенном мною оружии, сослуживцы десятника подняли хай, точно базарные торговки, но ничего не добились и вынуждены были удалиться, пыхтя, как закипающие чайники. А сейчас… – Так что же такого произошло, Меклен Францевич?
– Эти… господа поставили под сомнение право Тихомира Храбровича быть вашим поручником. Дескать, поместным боярам зазорно выступать поручниками наравне с мужичьем. Урон их чести, видите ли.
– Так ведь, если моя память не изменяет, по Русской Правде, в соответствии с уложением о государевой службе, чин старшего охранителя обмундированной службы Особой канцелярии соответствует войсковому званию корнета? Разве нет? И в чем же господа поручники увидели урон их чести? – проговорил я. – К тому же, коли десятнику Плесковского Государева полка незазорно сойтись на хольмганге с заштатным письмоводителем Особой канцелярии, должно ли подчиненным сего десятника воротить нос от представителей противной стороны, даже если те и не блистают золотым шитьем на мундирах?
– Вы несомненно правы, Виталий Родионович, – заметно расслабившись, кивнул Тишила. – Но, кроме того, бояре забывают, что право на хольмганг есть у каждого подданного. Равно как и свобода в выборе поручников. А все спесь поместная.
– Да уж. Совсем историю забыла молодежь, – вставил свои пять копеек Грац, уже не выдавливая из себя слова, как воду из камня. – Да и не только историю. Законов государевых они тоже не помнят. Очевидно, в голове все место родовые сказки заняли, вот на иные знания памяти-то и не хватило.
Ё-мое. Или я чего-то не понимаю, или Тишила и Грац нацелились вызвать этих петухов гамбургских на хольмганг! Иначе с чего бы им доводить поручников боярина до кипения?! Блин, да где же этот чертов Голова? Чую, если через минуту он не появится, то придется нам ждать своей очереди у круга, пока профессор и Тишила не выяснят отношения со скрежещущими зубами поручниками… О, кажется, едет.
Все присутствовавшие одновременно повернулись на топот копыт. К хольмгангу подъехал богато, но аляповато украшенный позолотой экипаж с намалеванными на дверцах красочными гербами, утонувшими в обилии всяческих держателей, мантий и прочих завитушек… Качнулись бордовые бархатные занавески с золотыми кистями, в окошке распахнувшейся дверцы экипажа и в проеме показался боярин Голова.
Вообще-то малая пехотная лопата – это не меч и даже не топор. Иначе говоря, не создан сей шанцевый инструмент для фехтования. И я, когда выбрал МПЛ в качестве дуэльного оружия, прекрасно это понимал. Но главное, выбрав такое диковинное оружие и лишив своего противника возможности свести бой к классическому фехтованию, я перевел игру, что называется, «на свое поле». Теперь все козыри были у меня. Насквозь знакомое оружие и возможность работать в привычном стиле, а не шарахаться от длинноклинковых дрынов, как на тренировках у того же Тишилы.
В круг мы с боярином шагнули одновременно, и я снова порадовался удачности идеи. Каждое движение десятника выдавало в нем отменного бойца… фехтовальщика. Обменявшись парой скупых, экономных ударов, от которых оба с легкостью ушли, мы отпрянули друг от друга и, не размениваясь на бесполезные на такой дистанции обманные движения, закружили по хольмгангу, время от времени сближаясь для короткого обмена ударами, которые невозможно парировать, только уклоняться. Вон боярин, по привычке должно быть, попробовал отбить удар в корпус, но все что ему удалось, это лишь чуть изменить траекторию удара, так что сведенный в ноль край моей лопаты прочертил длинный разрез на его боку. Впрочем, мои дела тоже оказались не блестящи. Если в начале боя я надеялся на свою более развитую, чем у противника, физику, то уже через пять минут наших танцев и присматриваний друг к другу понял, что преимущества как такового у меня нет. Противник без устали кружил по пятачку и начал проявлять хоть какие-то признаки усталости лишь получив кровоточащий порез почти под мышкой. А значит, надо менять тактику.
Резко сблизившись с десятником, я провел несколько быстрых ударов, от которых тот ожидаемо уклонялся, всякий раз болезненно морщась от явно не слабой боли в боку. И еще раз.
От длинного горизонтального удара на уровне груди боярину пришлось отпрыгнуть. То, что надо! Расходимся. Атака. Удар, удар, взмах. Мы отпрыгнули друг от друга одновременно. Отвлекся, пора! Разрывая дистанцию, я выпустил лопатку из руки, оружие свистнуло в воздухе, и боярин рухнул, заливая песок площадки кровью. Продолжить бой с разрубленной ключицей ему, думаю, будет проблематично.
