Не обращая внимания на то, что лицо Грачика становилось все более мрачным, Кручинин торопливо закурил. Он и сам не заметил, как эта тема заставила его разволноваться. Его голос дрожал возмущением, когда он заговорил снова:

— Ты мне, может быть, не поверишь, но я собственными ушами слышал, как один человек, и не кто-нибудь, а политработник в чинах и с орденами, на многолюдном собрании говорил: «Мы, большевики, отвергаем мелкобуржуазное морализирование вокруг пресловутого „слова чести“! „Честное слово“ для нас не фетиш». Правда, этому залгавшемуся балбесу слушатели выдали всё, что ему причиталось. Но все же мне грустно, братику, грустно!

— Послушать вас, так… — Грачик, не договорив, безнадёжно махнул рукой.

— К чему такая разочарованность?.. Нужно только всерьёз, не на словах, а на деле заняться тем, что у нас, стариков, называлось воспитанием. И для этого вовсе не требуется ездить сюда, к людям действительно прекрасным в своей скромности. Достаточно побывать поглубже в нашей собственной стране, в деревне, подальше от столицы, от наших больших центров. Там ты скорее увидишь скромность и воспитанность в самом высоком народном понимании. Так-то, Грач!

«Анна» бросила якорь в полусотне метров от каменистого острова. Под первым же удобным предлогом Кручинин и Грачик попросили доставить их на берег и направились в глубь острова.

Человек, который взялся бы наблюдать друзей в этой прогулке, ни за что не сказал бы, что их маршрутом руководит что-либо иное, кроме интереса к природе. Кручинин с любопытством изучал всё, что попадалось на пути, — от осколков камней до скудной растительности; он наблюдал жизнь птичьего базара, исследовал гнездовье зимующих и перелётных птиц; делал фотографические снимки всего, что казалось интересным или просто живописным. Для этого спускался к самой воде, забирался на вершины, залезал в расселины скал. Наконец он вытащил альбом и цветные карандаши и устроился на камне, над самым береговым обрывом.

Но Грачика все это не могло обмануть: за каждым шагом, за каждым взглядом Кручинина он видел старание обнаружить следы того, кого они искали, — Хельмута Эрлиха. А то, что цель свою Кручинин прикрывал повадками любознательного туриста, только подтверждало: он уверен, что чей-нибудь осторожный глаз наблюдает за ними. Но чей? Ведь на шхуне, кажется, не было ни одного подозрительного человека! Значит, Кручинин допускает, что такой любопытный мог быть на самом острове?.. Нет, решительно нет! Грачик не заметил здесь ни единого звука, ни малейшего дуновения, которые заставили бы его насторожиться.

Их прогулка продолжалась несколько часов. Они обошли почти все места острова, где Эрлих мог устроить тайник. И, видимо лишь окончательно убедившись в том, что ни самого разыскиваемого преступника, ни склада документов на острове нет, Кручинин повернул к месту стоянки «Анны».

— Неприветливые места, — сказал Грачик, обведя широким жестом видимый сквозь туманную дымку берег.

Скалы круто обрывались прямо в воду. Береговая полоса измельчённого океаном шифера была так узка, что по ней едва могли пройти рядом два человека. Волны спокойного прилива перехлёстывали через эту полосу и лизали замшелую подошву утёсов, лениво шевеля длинною бородой водорослей. Глаз не находил ни единого местечка, где утомлённый мореход мог бы обрести приют и отдых. Негде было даже пристать самому маленькому судёнышку без опасности быть разбитым о камни.

Грачик повёл плечами, будто ему стало холодно от этой суровости, и повторил:

— Неприветливо.

— Не очень уютно, — согласился Кручинин, оглядывая серые скалы, серую от пены полоску прибоя, сереющий в тумане недалёкий горизонт.

Первые розовые блики зари уже вздрагивали на плывших у горизонта облаках, когда друзья подошли к берегу. Они старались как можно тише приблизиться к стоянке судна, чтобы не разбудить спутников, оставшихся на «Анне». Но стоило им выйти из-за последней скалы, отделившей их от фиорда, как совершенно ясно послышались голоса, доносившиеся с бота.

Кручинин остановился и сделал Грачику знак последовать его примеру. Они замерли, безмолвные и невидимые с судна, и прислушались. С «Анны» доносились два голоса. Можно было без труда узнать голоса Оле и шкипера. Они о чём-то спорили. Сначала нельзя было разобрать быстрой речи сильно возбуждённого Оле. Шкипер говорил мало и гораздо более спокойно:

— Ты глуп, Оле, молод и глуп, говорю я тебе. Бог знает, что ещё выйдет из этой затеи… Да, один бег знает… Брось-кa ты это дело, мальчик!

Голоса смолкли. Спор не возобновлялся. Кручинин поманил Грачика и, нарочито тяжело ступая, так что прибрежная галька громко шуршала под его ногами, направился к судну. Приблизившись, друзья увидели, что Ансен сидит возле люка, ведущего в крошечную каюту. Шкипер, очевидно, находился внизу. Потому его голос и слышался на берегу не так ясно, как голос Оле. Хотя друзья старались приблизиться так, чтобы их заметили, оба моряка, по-видимому, были настолько заняты спором и своими мыслями, что увидели гостей лишь тогда, когда те подошли к самому берегу. Какая-то излишняя суетливость чувствовалась в том, как Оле спускался в шлюпку, чтобы снять друзей с острова, а шкипер подавал ему весла и отвязывал шлюпку от кормы бота. Пастора на «Анне» не оказалось. Его крепкая фигура появилась на берегу по меньшей мере через полчаса после возвращения русских. В своей непромокаемой куртке и таких же высоких сапогах, как у Оле и шкипера, он теперь меньше всего походил на священника. Да и в голосе его не было заметно признаков смирения, когда он громко крикнул с берега:

— На «Анне»!.. Эй, на боте!..

— Оказывается, — сказал он за завтраком, обращаясь к Кручинину, — и вы долго пробыли на острове… А ведь мы не только не встретились, но даже не видели друг друга… Не правда ли?

— Да-да, — буркнул Кручинин.

— В этих местах можно провести целую зиму, так и не узнав, что ты не один.

— Да-да, — так же неопределённо повторил Кручинин.

После завтрака друзья совершили ещё одну небольшую прогулку по острову, но на этот раз в обществе пастора и шкипера. Около полудня вернулись на «Анну» и отправились в обратный путь к материку.

Теперь им сопутствовал лёгкий норд-вест, и шкипер Хеккерт показал высокое искусство управления в ледовых условиях парусным ботом без помощи мотора. Только подходя к дому, шкипер запустил двигатель, и «Анна», задорно постукивая нефтянкой, к полуночи пришвартовалась у пристани. Гости распрощались со спутниками и отправились в свой «Гранд-отель».

Нельзя сказать, чтобы они возвращались в хорошем настроении. И хотя Кручинин выглядел совершенно спокойным, но Грачик знал, что в душе его свирепствует шторм. Разве их поездка не оказалась напрасной?

Именно с этой мыслью он и улёгся спать, с нею же приветствовал и заглянувшие в их комнату наутро яркие лучи весеннего солнца.

Не в очень весёлом настроении вышел он к завтраку и уселся в кухне около пылающего камелька, подтапливаемого старыми ящиками. Он еле-еле поддерживал беседу с хозяином, по-видимому не замечавшим его дурного настроения. Грачика удивляло отличное расположение духа, в котором пребывал Кручинин.

Стук в дверь прервал застольную беседу. В кухню вбежал Видкун Хеккерт. Бледный, растерянный, едва переступив порог, он без сил упал на стул.

Прошло немало времени, пока он успокоился настолько, чтобы более или менее связно рассказать, что привело его в такое состояние. Оказывается, ночью, услышав стук мотора подходившей с моря «Анны», он пришёл на пристань, но гостей уже не застал. Не было на «Анне» и пастора. Шкипер и Оле укладывались спать. Несмотря на то что присутствие этого малого было кассиру в высшей степени неприятно, он сказал бы — даже противно, Видкун решил остаться на «Анне», чтобы кое о чём поговорить с братом. Они выкурили по трубке и велели Оле сварить грог. Грог хорошо согрел их, и они улеглись. И, черт побери, благодаря грогу они спали так, что Видкун разомкнул веки только тогда, когда солнце ослепило его сквозь растворённый кап. Вскоре Видкун сошёл на берег вместе с зашедшим за ним пастором. Они пошли было в город, но пастор вспомнил, что забыл на «Анне» трубку и вернулся за нею. Прошло минут десять, пастора все не было. Видкун пошёл обратно к пристани. Придя на «Анну»… да, да, не больше пятнадцати минут прошло с тех пор, как они с пастором покинули «Анну», и вот теперь, вернувшись на неё…