Ратьша, «припарковавший» коляску в сотне метров от входа, встрепенулся, заметив, как я выхожу, и через минуту экипаж уже оказался передо мной. Эх… Теперь даже помирать не страшно. Не успел я улыбнуться этой глупой, сытой мысли, как мимо меня просквозила компания виденных мной в ресторане молодых офицеров, уже, что называется, подшофе. Весело гомоня, ребятки дружно полезли в коляску, не забыв оттолкнуть меня в сторону. Вот ведь, а такое хорошее настроение было!

Ратьша, похоже, тоже немного опешил от наглости вояк, потому как застыл изваянием и даже не отреагировал на хлопок по плечу и требование компании везти их в «Загородский, на гулянья».

Ухватив идущего последним вояку за ворот, я восстановил равновесие. А вокруг повисла тишина.

– Могли бы быть и поаккуратнее, господа офицеры, – проговорил я.

– Ингвар, да двиньте этому шпаку по шее. Арина ждет! – прорезался голос у одного из вояк. Ну да… Удержанный мною за химок Ингвар попытался вывернуться, да кто ж ему позволит! Я треснул придурка по упомянутой его дружками части тела. Так, теперь можешь прилечь. А вот и они сами, разъяренные, пьяные, сопящие, полезли из коляски. Наконец-то пар спущу!

– Милостивый государь, вы… – забормотал первый выбравшийся из экипажа, пытаясь извлечь из ножен саблю… и получил прямой в челюсть. Сейчас! Так я и дам вам болтать, вы же про дуэль вопить начнете, а оно мне надо? На фиг эту муть. Посему считайте зубы, господа!

«…Как ни печально мне, верному сыну церкви, сие, но следовало бы предположить, что будь предки наши лишены любопытства, этаго извечнаго погонщика и палача человеческаго; в познании духовнаго мира, кое сей час прозывают естествознанием, а иные, на греческий манер, филозофией, закостенели бы наши пращуры в мыслех и духе и не миновала бы их чаша скорби, из коей до дна испили римляне и ромеи, сиречь византы, признавшие исключительность духовнаго познания за отцами церкви. Никоей мерой не хочу очернить святых отцов, в их великом и праведном труде, но…»

Я медленно отложил книгу и помотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее цепляющиеся за извилины сложные речевые обороты двухсотлетней давности. Вот ни хрена ж себе, здесь баталии гремели меж светскими властями и церковными!

Я представил себе, что было бы с умником, который попробовал бы написать нечто подобное «у нас», веке этак в семнадцатом, и нервно хмыкнул. Костер или плаха для еретика, и еще спасибо сказал бы, если обошлись без пыток. Ну да, а этот писатель спокойно дожил до старости, еще и два университета основал. Один в Велиграде, другой… в Картахене?! О-бал-деть! Это он что, от разъяренных священников туда чесанул?! Так, а умер где, на какой-нибудь вилле в окружении терпеливых и не очень наследников? Читаем послесловие к его запискам. Черта с два! Умер «синьор» Эрик Ярославич Хейердалл, будучи отцом Сергием, настоятелем Спасо-Преображенского Ставропигиального Валаамского мужского монастыря, и похоронен там же. С ума сойти…

– Что повергло вас в такое изумление, Виталий Родионович? – Возникший на пороге «моей» библиотеки, глава Особой канцелярии устало улыбнулся.

– Добрый вечер, Владимир Стоянович, – вздохнул я, поднимаясь с кресла (этикет, чтоб его). – Да вот знакомлюсь с историей своей новой родины. И чем дальше, тем больше жалею, что «там», у нас, нет этой вашей «филозофии». Насколько иным был бы мир…

– Полноте, Виталий Родионович. Иначе не значит лучше. Все равно остаются те же проблемы, войны и беды… Как бы ни развивалось человечество, каким бы путем оно ни шло, без ошибок не обойтись. А если оно перестанет их совершать, во что я, уж простите старого пессимиста, не верю… Так вот, если человечество перестанет совершать ошибки, оно исчезнет. Да-да, дражайший Виталий Родионович, человечество просто перестанет быть. А то, что возникнет вместо него, не будет иметь ни к вам, ни ко мне, ни к любому другому нашему современнику решительно никакого отношения. Впрочем, оставим это. Разрешите присесть? – Ничего не имея против компании своего работодателя, я гостеприимно указал ему на соседнее кресло. Князь благодарно кивнул (можно подумать, он действительно считает себя у меня в гостях!) и продолжил разговор, уже сидя в кресле. – Знаете, я ведь заглянул к вам несколько по иному поводу. Уже собирался домой с доклада у государя, да в приемную телефонировал дежурный канцелярии и доложил о происшествии в «Летцбурге», вот я и решил заехать к вам по пути. Чем же вам так не понравились наши лихие военные?

– Наглостью, ваше сиятельство. – Я пожал плечами. – Терпеть не могу паркетных шаркунов, строящих из себя незнамо что.

– Позвольте узнать, а с чего это вы решили, что они всего лишь, как вы выразились, «паркетные шаркуны»? – посерьезнел князь. Ну хмурься, хмурься, я то вижу, что никакого ходу ты делу не дашь… если оно, конечно, будет, дело это.

– Боевой офицер, даже будучи в легком подпитии, не запутается в собственной амуниции. А эти молокососы, – усмехнулся я, – всей кодлой не смогли справиться с одним-единственным сытым и расслабленным штатским.

– И все же, Виталий Родионович… Я вполне могу допустить, что вас, как бывшего офицера, покоробило поведение этих моло… дых людей. Но челюсти-то зачем было ломать? – печально поинтересовался Телепнев.

– Чтобы на дуэль, то есть на хольмганг, вызвать не смогли. – честно ответил я. – Правила-то я пока не знаю, да и саблями-шпагами сражаться не приучен. А оно вам надо, лишиться «испытателя» на следующий день после подписания соглашения о сотрудничестве?

– А вы наглец, Виталий Родионович, – даже с каким-то восхищением протянул мой собеседник (впрочем, уверенно говорить об искренности князя я не стал бы). – Ну да ладно. С Ратьшей я поговорил, и он вину возлагает исключительно на ваших противников. Посему никаких претензий к вам у меня нет, но позвольте дать дельный совет. Непременно займитесь фехтованием. Кажется, это умение может вам пригодиться.

– Обязательно воспользуюсь этим советом, ваше сиятельство, – кивнул я, бросив быстрый взгляд на Телепнева. – Если найдется время. По возвращении дежурный передал мне расписание работ в исследовательском отделении…

– Вот как? Не думал, что они так скоро… Позвольте полюбопытствовать, Виталий Родионович? – вскинулся князь. Я передал ему листок бумаги, лежащий на журнальном столике. Телепнев вытащил из жилетного кармана пенсне, аккуратно протер стекла белоснежным платком и только после этого воззрился на желтоватый лист, исписанный мелким и чрезвычайно витиеватым почерком, только на разбор которого у меня ушло с полчаса.

– Хм. Думаю, это они от горячности, – наконец выдал глава канцелярии, закончив чтение, и поднялся с кресла. – Я поговорю с советником Сакуловым о более вменяемом графике проведения работ. А сейчас отдыхайте. Завтра у вас будет тяжелый день, Виталий Родионович. Покойной ночи.

– И вам того же, Владимир Стоянович. – Я поднялся следом за князем и, проводив его до дверей, вернулся в библиотеку. Отдых – это, конечно, замечательно. Но не мешало бы прикинуть, что к чему. Хотя бы в самых общих чертах.

Итак, что мы имеем? Интерес спецслужб. С этим более или менее ясно. Больше всего им хочется понять принцип блокировки в моем многострадальном мозгу, судя по всему, вполне обычной для моего прошлого мира. Может, именно поэтому там не существует магии? Мы просто все заблокированы? Стоп, это отвлеченные размышления. Оставим. Идем дальше. Спецслужба отнеслась ко мне достаточно благожелательно… Не хотели применять силу? С чего бы, если это самый простой путь? Но есть одно «но». Тот же Телепнев говорил, что эффективной работа по исследованию «феномена» может быть только в случае моего сотрудничества. Нет. Не так. Вспоминай, Вит, вспоминай. «…Добиться эффективной работы, кроме как предоставив реальные гарантии вашей будущей свободы…» Хм. Обтекаемо. Гарантия еще не есть сама свобода. С другой стороны, ему явно НУЖНО мое содействие. Почему? Нельзя как-то просканировать мозг и вытащить эту самую блокировку на свет без моей активной помощи? Или же я просто не должен сопротивляться? Вопрос остается открытым, пока я не увижу, как именно собираются действовать вивисекторы исследовательского отделения. А это значит, ожидание. Прикинем дальше. Дождался, и методы меня… м-м… скажем так, разочаровали. Бежать? Если будет возможность, несомненно. Но будет ли она? Бабушка надвое сказала. Опять возвращаемся к началу. Ожидание или побег? В первом случае я обращаю против себя всю государственную машину, а в заначке не имею ничего. Минус. Второй вариант. Жду подходящей возможности, одновременно изучая все, что возможно, об этом мире. Уже лучше, но неоднозначно. Не факт, что, накопив необходимый минимум знаний, я физически смогу покинуть эти гостеприимные стены. Оставим.