— На. Поздравь всех от нас, надеюсь, вы хорошо повеселитесь.

Тур поднялся с дивана.

— Ладно, сеструха, твоя взяла. Как всегда.

Он поднял кверху большой палец, сграбастал купюру и пошел было в прихожую. Но тут ему пришла в голову еще одна мысль.

— Э... может, познакомишь меня с девчонкой, раз уж я здесь?

— Она купается, — коротко ответила мать, и дядя Тур в замешательстве вновь опустил глаза на свой праздничный наряд.

— Эх, надо мне было, конечно, подарок ей какой-нибудь принести.

— Да, надо было.

Прошло еще несколько неловких секунд, но тут дядя Тур продемонстрировал нам один из своих коронных номеров — прошелся по линолеуму чечеткой, потом склонился ко мне и стал боксировать понарошку:

— Уходи от джеба, парень, от джеба уходи...

Потом открыл дверь, сказал “ну ладно, веселого Рождества” и побежал вниз по лестнице.

— Черт знает что, — сказала мамка, устремившись было на кухню; но обернулась, вернулась в комнату и сказала таким тоном, будто речь шла об экипировке элитных войск:

— Идем, Финн, пора тебе приодеться, и в этом году ты будешь наряднее, чем всегда, оба будете нарядными, ты и Линда.

Мы извлекли из воды Линду, которая к тому времени успела изрядно остыть, вся дрожала и стучала зубами. Но когда мамка, вытирая ее, пощекотала через полотенце, она рассмеялась, такими почти беззвучными трелями, которые мы до этого слышали всего один раз. И мы действительно нарядились как франты, только шевелиться было немножко неудобно. Линде-то что, она и так не много двигалась. Но я не мог спокойно усидеть за едой, а ели мы и сегодня на кухне, в этом году не свиные ребрышки, а запеченное свиное жаркое под соусом, соуса много было. Читать на подарках, кому какой, досталось мне, поскольку я в нашей семье читаю лучше всех. Интересно, как вдруг видишь истинную картину мира, когда вот так стоишь с накрахмаленным воротничком, натирающим тебе шею, у сияющей огнями елки и читаешь надписи на свертках, и ведешь учет тех, на кого можно положиться в этом мире, а на кого — нет. Бабушка, например, в этом году в лепешку не разбивалась: Линде и мне досталось по колоде карт, а мамке вообще ничего. Подарки от дяди Бьярне с тетей Марит были как всегда дорогие, но и среди них не нашлось подарка для мамки, а ведь в прежние годы ей дарили хотя бы какую-нибудь тяжеленную декоративную штуковину, стоившую столько, что у мамки самой на нее денег не хватило бы. Только от дяди Оскара все получили что-то сообразное: Линда — пазл, который у нее не получалось сложить, я — лупу с сильным увеличением, а мамка примус. Она на это только фыркнула, а ведь сама говорила, что ей хочется именно такой, когда наш старый приказал долго жить прошлой осенью, во время похода по ягоды. И Кристиан тоже приготовил подарки для всех. Мамке досталось украшение, от чего она сначала пришла в раздражение, потом примолкла и задумалась о чем-то своем. Линда получила коньки на винтах, а я две книжки: восемнадцатый выпуск детективных комиксов из серии “Великолепная пятерка” и справочник “Кто? Что? Где?” за истекший год. В него была вложена закладка и подчеркнуты несколько строк о том, что люди все больше времени тратят на сидение перед телевизором: “Отмечается, что одаренные дети вскоре переходят на книги и журналы, предпочитая проводить свободное время за чтением, а не перед экраном, в то время как интерес менее одаренных детей демонстрирует скорее тенденцию к увеличению времени просмотра передач... ”

— Что он хочет этим сказать?—рассердилась мать, вырвала книгу у меня из рук, прочитала, наморщив брови, вернула книжку мне и вновь обратилась к внимательному изучению странного украшения — зайчика, закрывавшего глаза лапками; через лупу дяди Оскара я разглядел цифры “585”.

Больше всего подарков досталось Линде, при том и от меня. Но подарки были так себе, в основном одежда, которую нужно было примерять, снимать, надевать, а мы под эти переодевания жевали марципаны и печенье и очень много смеялись, пока Линда не уснула в своей постели со всей этой одеждой и с надетыми на ноги коньками, да у меня и самого уж слипались глаза после всего трех страниц скучной книги от Кристиана, хорошо еще, что в ней была хотя бы фотография Юрия Гагарина, но тут, к сожалению, в комнату зашла мамка со слезами на глазах и прошептала что-то в том духе, что, мол, странно встречать Рождество одним, правда?

Мне на это нечего было ответить, нас вообще-то никогда не было особенно много.

По своему обыкновению, мамка, собираясь со мной пооткровенничать, зашла издалека — в данном случае ее волновало, судачила ли о ней сегодня родня. И только еще через пару дней выяснилась суть новой проблемы. Нас ведь теперь было трое. Линда же еще не ходила в школу, а о том, чтобы бросить работу в обувном, не могло быть и речи, наоборот, дело шло к тому, что придется работать на полную ставку.

В детском саду на пустыре за церковью нам отказали, да, возможно, к весне там освободится место, но до тех-то пор как нам быть? Но и этот вопрос был не ко мне, тем более, мать уже нашла выход из положения.

— Ну, как я выгляжу? — спросила она на четвертый день святок, днем, в четвертом часу. Мамка накрасилась и надела платье, которое обычно носила на работу в обувном, теперь она еще и накинула сверху лучшее из своих двух пальто, попросила меня последить за Линдой и пошла по соседям, начав с первого этажа в первом корпусе; она звонила в каждую дверь, желала всем счастливого Рождества и спрашивала, не согласится ли кто-нибудь до лета присматривать по пять-шесть часов в день за маленькой девочкой? И уже в седьмом корпусе она нашла нужного человека, это была девушка двадцати одного года по имени Эва Марлене, мы ее потом звали просто Марленой; по вечерам она работала официанткой в парке на территории крепости Акерсхус, а днем отсыпалась дома у родителей. Марлене нам показалась достаточно приятной, хотя когда она зашла к нам, Линда сразу же убежала и спряталась.

— Идем, Линда, познакомься с Эвой Марлене, ты будешь оставаться с ней, пока я на работе.

Однако увещевания не подействовали, и я не бросил бы в нее камня: ее пасанули от одной мамаши к другой, и не успела она привыкнуть к номеру два, как заявляется тетка номер три. Но Марлене, которая на первый взгляд могла показаться туманной особой в поисках замужества, если судить по ее боевой раскраске, оказалась по-мужски приземленной, реалисткой, которая, как ни странно и как я уже говорил, трудилась в той же легкомысленной отрасли, что и дядя Тур, в сфере сказочных услуг, как ее называла мамка, где мечты и безумие составляли две стороны одной медали.

— Ну ничего, она ко мне привыкнет, — сказала Марлене, обращаясь к одеялу, под которым спряталась Линда, и перешла к изучению обстановки, по-видимому, чтобы составить для себя представление о том, каково ей будет проводить целые дни здесь, у нас. — Я старшая из четырех детей, привыкла с малышней возиться.

— Боюсь, она у нас надолго не задержится, — сказала мамка взбудораженно, когда Марлене, выпив три чашки кофе, уже удалилась восвояси; мамка имела в виду и ее брачный настрой, и что она такая приятная в общении. — Надеюсь, хоть до марта у нас продержится... Да, если уж нам очень повезет...

Ну и далее по кругу, потому что из всякой удачи произрастает новая проблема. Вот так и закончился год Берлинской стены и телевизора, и прежде всего — год Юрия Гагарина, год, начавшийся как все остальные годы, но по стечению двух прозаических обстоятельств, как то — желания отремонтировать квартиру и бедности, превративший мамку из вдовы-разведенки в хозяйку комнаты под наем и мать-одиночку с двумя детьми, а меня — из единственного ребенка в семье в брата, делящего с сестрой двухэтажную кровать; это не говоря уж о том, что этот год мог значить для Линды. Но сие нам было пока неведомо. И вообще, не много есть на свете вещей, которые нам дано понять; и если уж начистоту, можно только благодарить Бога, как любит говаривать мамка, что, как правило, он дарует нам такое понимание порциями.