Его средний палец скользнул внутрь.

Она ахнула.

Он ахнул.

Она оказалась невероятно тесной.

И горячей.

Все, что он воображал, и гораздо больше.

Отверстие слегка расширилось. Он шевельнул пальцем.

— Больно?

— Нет.

— Ты берешь меня, Абигейл? — хриплым от желания голосом прошептал он.

И она ответила так же хрипло:

— Я беру тебя, Роберт.

Нагнувшись, он поцеловал поднятые ягодицы и медленно отнял руку. И тщательно вытер мокрой мочалкой.

— Я постараюсь не разорвать тебя.

Он стал потирать головкой своего жезла ее крохотную дырочку, ощущая, как она с каждым мгновением раскрывается чуть больше.

Нажать… сильнее… еще сильнее, еще…

Он внезапно очутился в ней. Абигейл вскрикнула. Роберт втянул в грудь воздух. И застыл. Ее плоть поглощала и втягивала его. Мягкие холмики терлись о его пах.

Эмоции, обуревавшие Роберта, были так сильны, что он боялся заплакать.

Похоть. Нежность.

Он жаждал вонзиться в нее так резко и глубоко, чтобы исторгнуть из нее вопль.

Жаждал обнять ее, утешить и сказать, что больше она не одинока.

Подавшись вперед, он провел пальцем по ее позвоночнику, от затылка к тому месту, куда вошел до самого основания. Она выгнулась, вбирая его еще глубже.

Немного помедлив, Роберт сжал ее грудь левой рукой, а правой накрыл ее кулачок.

— Почувствуй нас обоих, Абигейл.

Сплетясь с ней пальцами, он неумолимо поднес их к развилке ее бедер.

— Раздвинь ноги.

Это движение позволило ему вонзиться в нее с новой силой.

— Нет, не отстраняйся. Вот так.

Нашел пухлые влажные губы ее лона, раздвинул и стал потирать соединенными пальцами, пока они не покрылись ее любовной влагой. Пока ее тело не раскрылось и не приняло первый осторожный выпад.

— Роберт… Роберт… я ощущаю тебя.

— Иисусе!..

Он действительно чувствовал себя через тонкую перегородку, разделявшую оба канала. Чувствовал, как ее лоно стискивает ее пальцы, а другая, более тесная плоть — его жезл. Медленно, неумолимо он продвигал пальцы все выше, пока они не коснулись губки, желая, чтобы она ощущала его внутри себя. И одновременно делал выпад за выпадом, пока не установил определенный ритм: пальцы входили в лоно, задевая напряженный гребешок выходившего жезла, потом выскальзывали, потирая набухшую головку, вонзавшуюся в другое отверстие.

Наслаждение, которое при этом испытывал Роберт, можно было смело назвать несравненным. Перед глазами мелькали бесконечные картины и образы. Нечто подобное наверняка происходит с умирающими.

Солнце Индии, поднимающееся над горами и окрашивающее песок в багряно-красный цвет. Залитые кровью барабанные палочки, покачивающиеся в теле сипая. Его собственный голос…

— Не хочу умирать, не узнав, что это такое… потеряться в женщине…

Голос Абигейл:

— Я приехала попрощаться.

— С кем? Или с чем?

— Со своими мечтами, Роберт.

Но тут Абигейл напряглась, захватив его пальцы и плоть стальными клещами.

— О Господи, Роберт, я этого не вынесу! Выйди из меня, сделай хоть что-то, Роберт…

— Дай мне слово, Абигейл! — бешено прорычал Роберт, не узнавая собственного голоса. Каждое слово подчеркивалось глубокими вздохами и шлепками тела о тело. Свистящее дыхание сипая, умиравшего в овраге, отдавалось эхом в ушах.

— Роберт, пожалуйста…

— Без твоих фантазий и эротики ты была бы просто женщиной. Одной из многих. И у нас никогда не было бы прошлой ночи и сегодняшнего дня. Ты готова отказаться от этого?

— Нет, никогда, — выдохнула она, извиваясь то ли от боли, то ли от наслаждения… но так ли это важно? Она принадлежит ему и хочет отречься от всего.

— Обещай, что не предашь свои мечты!

— О Боже, Боже, обещаю…

— Тогда не противься.

Роберт сжал зубы.

— Именно эта мечта держала меня на плаву все эти годы. Дай себе волю. И когда забьешься в экстазе, почувствуй то, что чувствую я. Преврати боль в наслаждение. Я хочу, чтобы ты кончила. Сейчас!

Он принялся двигаться быстро, жестко, наполняя одновременно оба ее отверстия.

Еще быстрее, жестче, глубже, пока не осталось ни Абигейл, ни Роберта, только одно тело, одно сердце, одно ощущение, сосредоточенное в том месте, где они соединились. Плоть Абигейл внезапно разверзлась, принимая в себя его мужественность и пальцы нечеловечески глубоко, так, как он никогда не считал возможным.

Женщина вскрикнула и заметалась, уносимая вихрем наслаждения. Мышцы продолжали сжиматься долго, бесконечно долго, стискивая его с неутомимой силой, пока он, зарывшись лицом в ее затылок, не излился мощной струей, издавая глухие стоны, похожие на рев раненого зверя.

Этот ураган навсегда изменил его жизнь.

Абигейл забрала его боль и превратила в исступленное наслаждение.

Абигейл вернула ему душу.

Абигейл пробудилась навстречу теплому потоку воспоминаний.

Роберт, целующий ее между ног. Роберт, вонзившийся так глубоко, что они стали единым целым. Вкус Роберта на ее языке… изумленное восклицание, когда она разделила этот вкус с ним. Роберт на коленях подле нее, занятой чтением. Жезл Роберта, толкающийся в перегородку между двумя ее пещерками, пока ее плоть сжимает их сцепленные пальцы.

Эти воспоминания должны бы жечь вечным стыдом. Ну хотя бы смущать. В конце концов, она современная женщина девятнадцатого века, с детства воспитанная в здоровом отвращении ко всяким извращениям, включая мужскую похоть. Но ничего подобного не произошло.

Наоборот, она наконец-то осознала себя не прокисшей старой девой, не чопорной леди благородного происхождения, не просто распутной обольстительницей, а прежде всего женщиной.

Ты берешь меня, Абигейл?

Я беру тебя, Роберт.

Впервые в жизни она была благодарна своей коллекции. Ей потребуются все приобретенные знания, если остаток дней своих она проведет, пытаясь заставить Роберта забыть.

Она улыбнулась и протянула руку. И наткнулась на холодную, слегка смятую подушку.

Глаза Абигейл распахнулись. Комнату наполнял солнечный свет. В окно доносились крики чаек.

Ураган унесся.

Все кончено.

Недаром он предупредил, что они будут друг для друга просто «Роберт»и «Абигейл» до окончания бури.

До тех. пор пока бушует ураган, твое тело, потребности и фантазии принадлежат мне.

До тех пор пока бушует ураган, ты — моя женщина.

Она поспешно села, каким-то уголком души все еще надеясь, что Роберт, возможно, принимает ванну или подкладывает дрова в печь.

Все, что угодно, Господи, толька не дай ему уйти!

Но комната была пуста. Одежда, висевшая на стуле, исчезла. Ее место заняли выцветшее платье зеленого шелка и белые панталоны.

Абигейл зажмурилась от яркого света.

Роберт оставил ее. Покинул вместе с ураганом.

Ей вдруг показалось невыносимым сидеть на Простынях, еще хранивших их общий запах. Она с трудом встала, морщась от неприятного ощущения разбухшей внутри» губки и скользкого масла между ягодицами.

На ней живого места не было. Все ныло. Между ногами. Груди. Губы. Зад. Всюду, где он касался ее.

И куда бы она ни поглядела, везде его следы. В ванне он мылся. Печь топил. Буфет подвинул к окну. Журнал бросил на пол.

Как он мог бросить ее?

Она обещала ему. Обещала, что не предаст…

Ее мечты.

За окном заржала лошадь. Послышался звон уздечки.

Роберт.

Абигейл с заколотившимся сердцем ринулась к двери.

И не важно, что ее волосы буйной гривой разметались по плечам. Не важно, что до тридцати ей осталось две недели и пять дней.

Главное, что Роберт все-таки не уехал.

Вчера он упомянул, что его сбросила лошадь. И как истинный солдат, во всем любящий порядок, он вышел из коттеджа, чтобы поискать беглянку, а найдя…

— Вы одеты, мисс Абигейл? Я пришла убраться. И принесла еды вам и вашему муженьку…

Абигейл пошатнулась, словно пронзенная пулей.