— Умеешь ты удивить! — Ратимир, наконец, опомнился.

— Не удивить, поразить. — Прошептал Неждан. — У меня аж душа оборвалась. Это же какая силища в нем таится? И когда ты все успеваешь? И кикимора в родне, и леший в братьях ходит у тебя.

Влада, стоя рядом с Радогором, с улыбкой смотрит на них. И не скрывает удовольствия от их растерянности.

— Один он остался в здешних местах. Других уже нет. Только по сухим вершинкам и можно распознать их. И кикимора, берегиня, то есть, одна. Первыми они, еще до людей на свет появились. Беречь их надо, Ратимир. Умрут, и тоскливо будет без них людям жить. — Глядя мимо них, проговорил с тихой грустью. Радогор. — А люди еще не понимают, что уйдут они и сказка умрет, которая в каждой душе живет. Без нее же душе опустеет. На тебя оставляю, береги их, Ратимир. Власти и сил у тебя хватит. Шумные они бывают, но не злобивые. Души в них детские, сам видишь, открытые добру. А люди их боятся. Обижают, вот они и прячутся. Даже домовой от глаз хоронится, хотя бок о бок с людьми живет.

Охлябя слушает его, но глаз не сводит с лешего.

— Тут он и живет?

— Бывает, что и тут, а бывает и нет. А сейчас с нами от самой дрягвы, где нас дожидался, пришел. — Улыбнулся Радогор, не желая открывать им истинную причину появления здесь лешего.

Ратимир стоял. Задумчиво покачивая головой и вслушиваясь в слова Радогора. Взгляд его наткнулся на скатерти, остановился на растерянном лице Копытихи, увидел нетерпение в глазах берегини и развел руками.

— А что же мы стоим? Матушка, твой дом, тебе и гостей к столу звать. — Улыбнулся он. — тетушка берегиня, выбирай, кого рядом с собой посадишь.

Берегиня, судя по ее виду, новый князь пришелся по душе. Душой прост, не заносчив и уважителен, как и сам Радогор.

— Около молодых пристроюсь. — Сверкнула она глазами. — Чай куском не обнесут

— Так тому и быть. — Решил Ратимир и повернулся к своим молодым спутникам. — Охлябя, несите…

А у них уже все давно готово. Сзади прячется. Из — за спины Ратимира появилась рука Охляби и на ладони князя лег длинный свирток. Ратимир, не торопясь, размотал плотную ткань и на руки Радогора лег меч в дорогих ножнах с дорогими серебрянными накладками.

— Меч сей проще твоего, но будет ему парой. В бою взял его много лет назад и берег для случая. Вот и дождался, выпал случай.

Радогор медленно потянул клинок из ножен и пробежался взглядом по узкому, хищно изогнутому клинку. Металл хорош. Без замаха раскрутил клинок одной кистью, перебросил в другую руку и прислушался к его голосу.

— Спасибо тебе, Ратимир.

— А это тебе, княжна Владислава, от всего города, от всех концов…

Вперед выступил старшина кузнечного конца, бережно неся на вытянутых руках что — то, закрытое тонким платом. А потому, как едва ли не со страхом старшина глядит на свои руки можно было догадаться, что дар в его руках… но догадаться не успела.

— Подними лоскут, княжна. Неловко мне зубами будет.

Влада осторожно откинула ткань и с трудом удержалась от того, чтобы ахнуть.

Умело свернутая, на руках кузнеца лежала легкая, матово сверкающая кольчуга с досчатым панцырем на груди. А поверх кольчуги такой же кованый шлем с наушами, сетчатой бармицей и короткой, до кончика носа, личиной.

— Знаем, не потехи ради обрядилась ты, княжна Владислава, в воинский наряд. Носи на здоровье, а на нас зла не держи.

Обернулся, не дожидаясь, когда она придет в себя от удивления, и поманил к себе кого — то взглядом.

— А это тебе от другого конца. Один венец ты городу вернула, мы же тебе другой венец даем. — И почерневшими от огня и раскаленного железа, руками бережно одел на ее голову тонкий, узорчатый обруч украшенный нежно розовыми самоцветами. — Одень его поверх шелома и пусть каждый видит, княжна Верховская Владислава едет, а не кто — нибудь. От всего города тебе говорю это.

Замолчал, чтобы перевести дух от длинной речи и Неждан с Гребенкой, воспользовавшись этим, выволокли сундук, стянутый железными лентами и расписанный травчатым узором.

— Приданное тебе, княжна. Знаем, что в дорогу не возьмешь, так одели кого хочешь, чтобы добро не пропадало.

Старшина уже перевел дыхание и совсем не любезно покосился на них. Де, не терпится. Вперед забегают.

— Тебя, витязь, Радогор, тоже без подарка не пустим. — Важно проговорил старшина. — тебе самое дорогое, что у города есть, даем. Княжну. Чтобы не убегом шла, а как исстари заведено. По древнему закону, от отца с матерью тебе в руки. А раз так, то город ей за отца с матерью. А это в привесок… чтобы видели с кем идет она. Склонись ниже…

Радогор, мало что понимая, послушно наклонился, а старшина, не торопясь, перебросил ему на шею тяжелую, причудливо перевитую и разряженную серебрянными резными пластинами, цепь с княжеской гривной.

— От первого князя Верховья хранил город эту гривну. А тебе вместе с княжной дает потому что верит, сумеешь уберечь.

Радогор на какое то время онемел и вместо ответа поклонился в ноги. А княжна стояла рядом с ним и размазывала по щекам слезы. И даже кикимора накуксилась и всхлипнула.

— Сберегу, отец! — Срывающимся от волнения голосом, ответил он, и не утерпев прижал старика к груди. — А буде беда нагрянет, умирать буду, а приду. А ратимир ревновать не станет?

Последние слова уже не сказал, и даже, не прошептал, прямо в мозг направил.

— Не без его совета даем. — шепотом ответил старшина, пытаясь выбраться из его рук. — Не княжение, память и честь на груди унесешь.

Люди. сплошь не молодые и значительные, следили за ними, улыбаясь и разглаживая бороды.

А старшина, отстранившись от Радогора, посмеиваясь, продолжал.

— И тебя, мать Копытиха, не забыли. Не найти в городе человека, которого бы ты на своих руках не подержала прежде отца с матерью. Даже меня сивобородого… Хворых на ноги ставила, увечных да калечных от ран выхаживала. Все скатерти и вся посуда какая на них есть тебе город дает. Не княжье добро, свое даем. Вот!

И старшина под одобрительный рокот гостей и улыбку Ратимира, смахнул рукой пот с лица. — легче молотом махать!

Княжна, не совладав с волнением. Всхлипнула и потянулась к нему руками.

— Позволь, дядька Дан, я тебя за всех одного обниму. И не за дары. За любовь, за ласку. Сейчас уж не обиду с собой повезу.

Прижалась к неохватной груди кузнеца, и снова всхлипнула. Старшина совсем растерялся.

— Будет тебе, голубка наша. Расхвилишь старика, разревусь. А по годам ли мне такое.

Голоса стали еще громче и бэр, встревожась, заворчал и, расталкивая народ, заторопился к Радогору.

— А про зверье и забыли! — Расхохотался старшина. — выкатите малый бочонок меда ему и дно выбейте. Пусть отведет душеньку. И ворону, птице вещей, мясца свеженького накрошите.

Кикимора тем временем подобралась к сундуку и, завороженно глядя на него, ворчала.

— Везет же не которым, когда им и вовсе это не надо. А тут обносилась, оборвалась чисто вся до ремков.

Влада, заслышав ее ворчание, не обидно улыбнулась.

— Весь сундук твой. Тетушка. Не повезу с собой. А матушке Копытихе с моего плеча не полезет. Хоть сейчас начинай примерять.

Берегиня сразу оживилась и посветлела лицом.

— И то верно! Зачем он тебе в дороге? Его вон какие молодцы еле перли. А в дороге кто его будет за тобой таскать? — Поскребла за пазухой. От нетерпения глаза заблестели. — твоя правда, что время попусту терять. Так прямо сейчас и начну.

Ее взгляд наткнулся на скатерти, уставленные закусками и разносолами.

— Вот только уважу застолье, чтобы люди не обиделись, а потом сразу и начну. Много ли мне, старой, надо? Хлебушка ломтик да сольцы щепотку. И водицей запью.

И бодро заторопилась к столу, ревниво поглядывая на сундук.

Ратимир наблюдавший с грустной улыбкой со стороны. Спохватился.

— Старшина дан, веди к столу княжну и Радогора, а я матушку поведу. Охлябя, Неждан. Вам поручаю тетушку.

От Радогора не укрылась грусть в глазах друга и он поднял на него взгляд, спрашивая одними глазами.