— Болит сердечко?

— Болит, бабушка. Еще как болит. — Тихо, дрогнувшим голосом ответила княжна. — Но не потому, что уезжаю. Сама себе ответить не могу.

Не дожидаясь Радогора, бросила повод на шею лошади и выпрыгнула из седла.

— С детством. С девичеством своим прощалась. С землей, которая ростила тебя, холила и лелеяла ты, девонька, простилась. С этим небом, которое тебя красой одарило и глазами синими, синими…

— Когда вернулась в горд с Радогором, неа людей смотреть не могла. За матушку их простить не могла, за Свища, за подсылов. А сегодня посмотрела на них, лица хорошие, добрые и глаза жалостливые. У многих слезы на глазах. И у меня, как не держалась, а навернулись. Аж сердце сжалось.

Радогор взял поводья и повел расседлывать лошадей, давая княжне выговориться. Копытиха же обняла княжну за плечи и ласково, матерински, привлекла к себе.

— Это человек, Ладушка, разным бывает. И хорошим, и плохим. А народ плохим не может быть. Народ всегда хороший. И помнить они тебя долго буду. Гляди, так и песни запоют о вас с Радогором.

Заслышав их голоса, из — за кустов вынырнула берегиня. С перепачканными землей руками и лицом. С утра увязалась за Копытихой грядки полоть.

— Ой, не скажи, подруга. Народ, он, может, и хороший, а если вожжа под хвост попадет, так сама бы всех в болоте перетопила и ни одного не оставила. Такое бывало, зло возьмет, что и не знаю, что бы с ними сотворила.

— Ну, поехало, помело!

Копытиха обреченно махнула рукой.

— И вовсе не помело! — Обиделась кикимора. — Отгородилась от них лесом и все сразу для хорошими стали. А вот пожила бы с ними, так узнала с какой стороны за репку взяться. Бросила их Ладка, и правильно сделала. Пусть сейчас без нее поживут, а она и с Радогором не пропадет.

— Иди, иди…

Копытиха развернула ее за плечи и подтолкнула в тощий зад ладонью.

— У тебя еще две грядки не полоты.

— Дождешься от тебя доброго слова. Только подол подставляй пошире. А ты ее, девка, не слушай. Ты к умным прислушивайся. Они тебе худого не присоветуют.

— К тебе что ли? — Усмехнулась кикимора, увлекая ее за собой. — А ты, лада, переоболокись в мое тряпье и иди к нам. У грядки и печаль забудется.

Поймала взглядом Радогора.

— Все ли так исполнили, как наказала вам?

Радогор кивнул головой.

— Ратимир до единой пылинки велел все собрать и смертью пригрозить. И чтобы ни одна к руке не пристала. А потом за городом по реке спустили.

И задумчиво посмотрел на ведунью.

— Бросил я голову, матушка, к ногам, а она глаза открыла. И глаза те живые.

— Зло сразу не умирает, Радо. Живуче оно. — Вздохнула Копытиха и зябко поежилась. — Сколько лет копилась. Уж и старого князя Гордича нет, и молодой вслед за ним ушел, а она только крепнет. Где уж сразу ему уйти? И вода не сразу унесет. Походит оно вокруг народа.

Кикимора прищурилась и сладко причмокнула.

— Помню, помню я старого Гордича. И до чего же пригож был он! — И живо улыбнулась. — А уж сох он по тебе, подруга, словами не скажешь. Не знаю, как и устояла ты…

Круто развернулась и, с нескрываемым любопытством, заглянула в лицо старой ведуньи.

— А, может, не устояла все таки, подруга? Сознавайся.

— Отступись…

Кикимора забежала вперед и, пятясь задом, допытывалась.

— А не говори, что устояла. Уж такой он был весь из себя, что и я бы не устояла.

— Вот и сдавалась бы.

И обе скрылись за кустами.

— Сдалась бы, так не по мне сох и как свечка таял. Радогор провожал их ошарашенным взглядом. И не мог по этой, с трудом передвигающейся, старой, оплывшей женщине пылал любовной страстью когда — то красавец князь.

Из избы вышла Влада в платье Копытихи и с подоткнутым за пояс, подолом. Из — под платья выглядывали крепкие босые ноги. Не удержался и засмеялся.

Влада с удивлением посмотрела на него, окинула себя взглядом и тоже засмеялась.

— Только птиц отпугивать в таком наряде гожусь. — Согласилась она и прыгнула ему на шею. — но ты то не улетишь, сокол мой? Не побоишься меня в таком виде?

Радогор быстро оглянулся, и не увидев ни кого рядом, прижался губами к ее уху. Сердце забилось громко и отчетливо.

— Я знаю, что таится под этим платьем.

Услышала княжна его жаркий шепот. И зарделась.

— День же, Радо. Совестно про такое. — Прошептала она и еще теснее прижалась к его телу. — Ночь будет, тогда хоть что говори.

Смутился и Радогор, но взгляда не отвел.

— Я о другом, Ладушка. Я о сердце твоем, которое ради меня от родного дома, от земли, от людей отказалось. — И совсем уж виновато улыбнулся. — Хотя и о другом тоже.

— Счастье ты мое. — Влада всхлипнула. — Ты мой дом и моя земля!

— Нет, вы только поглядите на них! — Перебил ее резкий скрипучий голос кикиморы. Две старухи над грядками пластаются кверху задницами, а они средь бела дня милуются так, что завидки берут!

— А ты глаза бесстыжие уставила. — Сердито бросила ей Копытиха. — У девки глаза на мокром месте, легко ли отчину оставить, а ты совестишь.

— Так я же не со зла. — Начала оправдываться берегиня. — Мне ли не знать каково это? Где теперь мое болото родимое?

— А если знаешь, так и помалкивай. У тебя грядка не дополота стоит. — Отрезала Копытиха и перевала пристальный взгляд на Радогора и Владу. Заметила ее влажные глаза и принялась успокаивать. — А ты не бери в голову, лада, что она не об великого ума плетет. А если хочется, поплачь, сразу на душе отпустит. А нет, так заткни подолишко повыше да и иди к нам. Скорей забудешься.

Радогор с неохотой разнял руку и выпустил Владу из объятий, и озабоченно закрутил головой.

— Топор не вижу, матушка. Хочу крылечко поправить. А потом дров поколю. А то все при деле, один я из угла в угол мотаюсь.

— Не там ищешь. Ты в сенцах пошарь. — С лукавой улыбкой посоветовала ведунья. И обняв Владу, увела ее с собой, по дороге успокаивая. — Тревожно тебе сейчас, девица, душа трепещет. Хоть и своей волей за ним бежишь, да не ведаешь, чем чужая земля встретит.

— Ведаю, матушка, ведаю… В том загадки нет. Видела уже кто Радогора ждет. — Влада наклонилась над грядкой, умело выщипывая сорную траву. — И не о том тревожусь, чем чужая земля встретит. О другом думаю. Сумею ли уберечь его? Хватит ли моих сил для этого? Думала, умру, когда Упырь его глаза ослепил и меч над головой занес. Обезножила от страха. Не за себя, за него, за Радогора. В нем вся моя жизнь и другой не будет. Себя не помню, когда вижу его. А не рядом, будто и не живу….

И слезы покатились из глаз. Полились на руки, покатились на грядку.

— Как батюшкино кленовое копье летит он, а куда прилетит, про то и Род вряд ли скажет Сумею ли рядом с ним выстоять. И жутко, и томно мне рядом с ним, когда вижу, что впереди ждет. И так сладко, как еще ни когда не было.

— Эх, девица. Нашла о чем горевать. — Вскинулась берегиня, не дав и рта раскрыть Копытихе. — Кому бы еще рядом с ним ходить, как не тебе? Да ты поглядеть на него грозно не дашь, не то что пальцем тронуть.

Но Лада, словно не видя и не слыша их, торопилась выговориться.

— Из неволи меня вывел, ярла, мучителя моего зарубил, у смерти отнял, когда уже сама Марана мне в глаза заглядывала и пальцем манила к себе. До самого города через леса и болота на руках нес. От подсылов спас… И что я могу, как я его уберегу, когда и до плеча ему не достану, хоть в нитку вытянусь.

Копытиха бережно коснулась ее плеча рукой.

— Много больше, чем мнится тебе, княжна. Много больше. Силу ты ему даешь. Ты еще и сама не ведаешь, сколько той силы в тебе скопилось. И силы в нем не убудет, пока ты рядом.

Влада подняла голову и с надеждой посмотрела на ведунью.

— Про то и сама вещий сон видела. А в нем он и я сама рядом. Всегда!

— А что еще увидеть успела?

Кикимора одним махом перепрыгнула через гряду и подсела рядом, натянув подол на острые коленки.

— Говори, девонька. Не стесняйся. Страсть как люблю сны выслушивать. Я и угадывать умею.