— Теперь и отдохнуть можно. Если и увидят, так двух бэров.

Бросила на него испуганный взгляд и перевела его на свои ноги, словно боясь увидеть там что — то страшное.

— Я бэрихой быть не хочу! — Вскинулась она. — Уж пусть, как есть меня видеть. Без шерсти. Даже в мокрой рубахе. И с нечесаными волосами.

Радогор с нескрываемым удовольствием смотрел на ее испуганное лицо. Понять не трудно. Уж лучше смерть, чем в такое чудо оборотиться.

— Да не будешь, не будешь ты бэрихой! — Поспешил он со смехом ее успокоить, полностью насладившись испугом. — не поднять мне бэриху. И не умею я людей в зверей обращать. Дедко Вран, может, и умел, но я ни разу не видел. Мне же это и вовсе не нужно.

И поднял раскрытую ладонь перед ее лицом.

— Смотри…

Это было уже совсем возмутительно. И она взроптала.

— Не буду я смотреть в твою ладошку. Опять спать заставишь. А я и так заспалась, аж опухла.

И, щурясь, подумала.

— Я и по дороге высплюсь.

— Ну, как знаешь…

И не вступая в долгий спор, лег под дерево, приладив удобнее под голову мешок, закрыл глаза и скрестил руки на груди.

Влада встрепенулась.

— Не спи так, Радогор. — Испуганно взмолилась она.

— Почему бы? — Уже сквозь сон отозвался он.

— Так покойников на лавку кладут. И сон дурной увидишь. А я не хочу, чтобы ты мой сон перебил… где я рядом.

И своей рукой развела его руки. Улыбнулась довольно. Но тут же на ее лице вновь появился испуг.

А вдруг во сне она не уследит, да и сведет он руки не там, где надо?

Засмеялась, осененная догадкой, и засияла глазами, подумав…

«Или не мавкой назвал меня, чтобы сон мой перебить?»

И скользнула ему на руку, довольная собой.

— Это, чтобы ты мне сон не перебил. Счастье перебьешь, а я с чем жить останусь? — Оправдывалась она, устраиваясь на его руке. Подумала и смущенно закинула ему руку на грудь. — Теперь уж не перебьешь. Не куда руки класть. Ты только на меня не смотри, Радо. День же. Ночью не так совестно.

Как имя с губ сорвалось, сама не поняла. Но скатилось с губ такое круглое и ласковое, как это утреннее солнышко. А он и не слышал. Вздохнул глубоко, засыпая. Подгреб рукой уже во сне к себе теснее и закинул руку на ее бедро. Ее колено само легло на его ноги. И его щека оказалась так близко, что Влада почувствовала, как наливаются кровью ее губы и суматошно колотится ее сердце. И груди каменеют, упираясь острыми сосками в его бок.

А до щеки не дотянуться, сколько не тянись. Тонкими пальчиками, боясь разбудить, перебирает волосы под ремешком прядь за прядью, волос за волосом. Пальцы невесомо сбегают по щеке к губам. А они тугие, горячие и девичьих губ еще не познавшие.

— Радо… Ладо… — Горячечно, как в беспамятстве шепчет она. — Мавка я… Зачарую…

Безумие. Настоящее безумие. Иначе не назовешь. Но не может остановиться. И все шепчет и шепчет, горячо и бессвязно.

— Заманю…

Радогор морщится и щекой дергает, пытаясь прогнать назойливую муху со своего лица.

Улыбается княжна. Не отогнать ему эту муху, как бы не старался. Только бы не просыпался дольше.

Но проснулся, словно и не спал. Солнце всего лишь на ладонь над лесом поднялось. Приподнялся на локте, почувствовав ее ладонь на своей щеке. И с удивлением заглянул в хмельные глаза.

— Радо…

Рука обвилась вокруг его шеи. Вскинула голову и припала к его губам.

Радогор осторожно высвободился из ее объятий и, покусывая губы, поднялся и отошел в сторону.

— Не надо бы этого делать, княжна. — Глухо вымолвил он.

Влада залилась малиновым цветом.

— Прости, Радогор, девку глупую. — Но тут же дикой козочкой прыгнула на ноги и гордо вскинула голову. — А все равно я рядом буду. Сам мне напророчил.

— Я тебя людям, воеводе Смуру обещал домой свести. Как же я им после этого в глаза смотреть буду? — Севшим голосом пробормотал он и отвел взгляд в сторону.

— А ты не в их глаза, ты в мои смотри, Радо. В мои…

Медленно, словно удерживая себя от чего то, шагнула к нему и придвинулась вплотную. Рука снова потянулась к его лицу. Пальцы легко пробежали по бровям, по щеке к губам.

— Зачем тебе, глупенький, еще чьи — то глаза? Или моих тебе мало? Возьми меня на руки, Радо.

— Идти на пора, княжна. — Совсем уж потерянно с трудом выговорил он.

Хотел отступить, но спиной уперся в древесный ствол. А к нему уже тянулись ее руки.

— Подними меня на руки, Радогор. — Шепчет она, а на глазах вот — вот слезы покажутся. — Или не княжна я тебе больше?

Не сопротивляясь больше поднял ее на руки и ее руки тут же сплелись на его шее.

— Лучше смотри в мои глаза, Радогор. — Потребовала она, как только оказалась на его руках. — Там только ты и никого больше. И мне перед людьми не совестно. Боги весть послали. А в сердце и теле своем я сама себе госпожа. Не молчи… совестно мне. Сама парню навязалась.

— Время, Влада…

— Молчи.

И уже без стеснения жадно прижалась к его губам и долго не отрывалась, все теснее и теснее прижимаясь к его телу. Задохнулась, оторвалась и залилась счастливым смехом, глядя в его растерянные глаза.

— Надо было тебя заставить в ладошку глядеть Тогда бы все заспала. — Неловко пробормотал он, отводя взгляд в сторону.

— Сам сказал, Мавка я… — Защебетала она, пытаясь скрыть стыд. Сама не ожидала, что осмелеет так. — А про то, что любая девка от рождения мавка и не знал, даром, что волхв.

И уже смелее, в его руках так уютно, как ни где, припала к губам.

Откинулась на его руках и спросила с лукавой улыбкой.

— Или не возьмешь больше на руки, не понесешь?

По лицу Радогора багровые пятна разбежались Глаза от нее в сторону уводит.

— Теперь каждый раз в ладонь глядеть будешь. — Проворчал он, опуская ее на землю. — Мешок взять надо.

— Коли мешок взять, тогда постою. — Уступчиво согласилась она. И развеселившись, не скрывая надежды спросила. — А может они все еще нас бэрами видят?

— Разглядели уж… — Все так ворчливо ответил он, сразу разобравшись в подоплеке ее вопроса. — Вот, корешки лучше в дорогу пожуй. Останавливаться долго не будем нынче. А это хлеб и кабанина. На ходу поедим.

И, стараясь не смотреть на не, раздвинул ветки.

Бэр лежал в шаге от них, уткнув морду в передние лапы. А вран пристроился на его холке. Едва ветки колыхнулись, как оба тут же подняли головы и внимательно, ждущее посмотрели на них.

— Кончилось угощение, ребятки. — Сказал, полностью признавая свою вину. — Все приели.

Разломил свой кусок пополам и поделил между приятелями.

Княжна чуть не поперхнулась. От пережитого волнения на нее такой жор накатил, что проглотила свою долю и не заметила когда.

— Ну, да ничего. Будет день и будет пища.

Бэр слизнул свою краюху красным шершавым языком, словно пригоршню муравьев, и сразу полез мордой к мешку. И недовольно уркнул. Вран свою краюху клевал не спеша, рассудочно, поводя головой в стороны. А склевав, долго и пристально смотрел в глаза Радогора.

— К — р — а…

Это уже не вран сказал, Радогор промолвил, поняла княжна. И наскоро дожевала последний корешок, чтобы успеть вцепиться в его локоть.

— На день пути все чисто. — Не поворачивая головы, ответил он на ее немой вопрос. — А там…

Кивнул головой не понятно куда.

— … городище малое. Одесну побольше будет, но лучше не заходить. Народ живет бедно. Хлебом не запасемся, а свой след покажем. К реке же и вовсе лучше не подходить.

Но почему к реке не следует подходить, объяснять не стал. Промолчал. А княжна настаивать не стала. Все плохое, что случилось в ее жизни река принесла, на ладошке выложила.

— Поэтому стороной обходить будем.

Стороной так стороной. Ему виднее.

А он и ответа не ждал. Зашагал, сразу с места и напористо, таща ее, как козу на веревочке. Так подумала она. Но промолчала, подумав, что скажи она так, выпустит ее руку из своей ладони и беги тогда за ним вприскочку и вприпрыжку. А он и не заметит, что отстала. Идет себе и идет, ноги сами дорогу находят. Он же собрал все глаза, сколько есть, в середку, набухмурил лоб и думает, думает… А о чем, не скажет. Или все того волхва проклятого пытается разглядеть? И зачем мы тому волхву понадобились?