Никто не видел и не мог видеть, как «Левиафан» шел через X-матрицу.

Корабль, обращенный в ничто, в пространстве, которое есть ничто. Магия трансмутации, алхимия космической эры, позволила возбудить люксогеновые шашки, разобравшие сущность на дробный, бесконечно повторяющийся фрактал. В складки фрактала ушло километровое стальное тело корабля.

Там, за горизонтом всех событий, махина попала в космос без звезд, где есть тени, видения всего того, что было, есть и еще будет. Неодолимая инерция X-движения понесла превращенный в ничто «Левиафан» через сотни парсеков за короткие минуты.

В недрах потаенной планеты Инда, система Альцион, спали титанические механизмы.

Огромный контур циркуляции. Он шел вдоль экватора на глубине в километр. Сверхпроводящие катушки разгонного механизма спали. И ждали. Спал и эллиптический гиперболоид, спрятанный в тектоническом разломе меж скал — зеркало десять на десять километров.

Невозможно контролировать всю сферу планеты, даже в обычном пространстве. Нет таких систем ПКО. Тем паче невозможно контролировать X-матрицу — зону полной, почти полной свободы.

Партнеры Прерыватели ягну тоже не могли этого. Нарушить законы мироздания дано лишь Единому Повелевающему Информаторию Вселенной. Почти всё могли Предтечи. Партнерам Прерывателям было дано лишь кое-что.

Они не пытались закрыть всю сферу системы Альцион контролирующими полями — слишком затратно и незачем. Но они закрыли планету в оптическом, гравитационном и радиодиапазонах. И они поставили узконаправленный гиперболоид…

Когда «Левиафан» скользнул по X-матрице…

Когда X-двигатели сотворили чудо…

Под матерыми базальтами Инды, изрытыми позитронными бурами Больших Пожирателей, сотворилось иное, злое чудо.

Транслюксоген — совсем немного, всего четыре килотонны — брызнул под адским давлением из танков по периметру экваториального канала. Электромагнитные катушки ожили и благодарно приняли ток. Трансвещество, полученное при температурах и давлении ударного фронта сверхновой, забурлило, вспенилось и понеслось по контуру циркуляции, всё ускоряясь.

Когда скорость обращения достигла околосветовых показателей, блокиратор гиперболоида — квадрат тормозных стержней километровой площади — поднялся из активной принимающей зоны, окруженной миллионом тонн эсмеральдита. Заработал пионный реактор, подавая ток на контур, где в мгновение образовалась направленная виртуальная масса, равная массе планеты, и зеркало мазнуло по туманному небу невидимым колдовским конусом.

Грандиозная энергия разогнанного транслюксогена была сконцентрирована гиперболоидом и выплеснулась на миллиарды километров, далеко за пределы притяжения Альциона.

А там…

В X-матрице, складчатой по природе, поднялась суперскладка — гребень, который торчал среди единообразия фрактала, как указательный палец над кулаком.

Бесконечные минуты шла сия дробноразмерная волна через ады X-матрицы…

«Левиафану» не повезло столкнуться с системой пассивной безопасности стоянки ягну.

Рейдер, по сути не летящий, а падающий в подпространство, меж его складок, напоролся на асимметричную стену, невозможную в природе фрактала. И он рикошетом вылетел из X-матрицы.

Дьюары X-движения не выдержали нагрузки, которая скачком превысила допустимые нормы на порядок. Корабль кувырком вышел в обычную эвклидовость. Члены экипажа, от капитана до механика, вдруг превратились в безвольных амеб, которые видели, как их судно несет прямиком в атмосферу неведомой, зловещей планеты, и не могли пошевелить даже пальцем ради своего спасения.

По отсекам метался лишь одинокий инженер Степан Павлович Приходько, не понимавший, что случилось: с двигателями, кораблем, экипажем, X-матрицей, непостижимой и незыблемой.

Он пинками загнал мычащих коллег в бронированную цитадель центрального отсека и заблокировал переборочные ворота снаружи. Сам же припустил в двигательный, бороться за живучесть, пытаться реанимировать хоть что-то, что на этом несчастном корабле еще могло работать…

Практическая астрография не радовала. Совсем не радовала. Я стоял в полном одиночестве над стационарным планшетом, так и этак вертя голограмму системы Альцион. Планшет жил в «ученой» выгородке Склада № 5, на Грозном.

Эскадрилья Особого Назначения сидела (а также лежала, слонялась и разлагалась) в расположении Тринадцатого Сектора Новогеоргиевского космодрома. Вовсе не потому, что «мы к земле прикованы туманом», как поется в древней песне. С тех пор, как те ноты легли на бумагу, минули века, и для флуггеров нет нелетной погоды — по крайней мере, если мы говорим не об атмосфере газовых гигантов. А вот нелетное состояние очень даже есть.

Нас, всю эскадрилью, будто обухом по голове хватили, когда барраж из четырех разведывательных зондов сообщил: «Левиафан» в расчетной дельта-зоне не появился.

Следовательно, мы остались без Главного Начальника. Хотелось надеяться, что временно — однако с надеждой выходило не очень. Лично у меня уж точно.

Два вопроса, связанных с воинской практикой, встали как… м-м-м… в общем, крепко встали, как зверь, на двенадцать часов!

Первое: как воевать будем? Нам даже никто приказа отдать не мог, ведь официально мы не только никому не подчинялись, мы даже не существовали.

Второе следовало из первого: что будет с нами? Ну вот так, по-простому? Пока нас прикрывала могучая тень товарища Иванова, мы были секретными пилотами особого назначения, такими таинственными, что даже ГАБ не смело чирикнуть: кто это оккупировал родной Сектор 13 и здрасьте не говорит?!

А теперь? Куда нас всех без отца-командира, учитывая ой какие непростые биографии?!

«И понесло же тебя, товарищ Иванов, к черту на рога, — думал я. — Самурай, блин, монополь Дирака тебе в пульсар…»

Я ворочал голограмму с боку на бок. Вот Альцион. Ладонь на себя, пальцы в стороны — увеличение и приближение. Голубой гигант.

Щелчок, возле картинки возникла сопроводительная цифирь. Класс В9 III — ничего особенного. Вот Береника, с которой мы недавно столь удачно слиняли. Еще пять ледышек на дальних, очень дальних орбитах — бесполезные скопления льда и пыли, вроде нашего Плутона. Не планеты — недоразумение.

Пояса астероидов… что-то их многовато в системе… Ягну над чем-то потрудились? А вот жирный, очень жирный газо-пылевой диск. Его внутренний край сереет примерно в десяти миллионах километров от Береники.

Над диском должен был материализоваться «Левиафан». И не материализовался.

Тысячи парсеков от Солнца, тысячи парсеков от Грозного. Далековато. Естественно, никакие наши средства обнаружения не могут контролировать на таком расстоянии выход корабля из X-матрицы. Но в ходе первого рейда нами были выпущены в систему Альцион четыре больших БПКА (в просторечии — разведзонды) «Метеор». В числе прочего они должны были засечь прилет «Левиафана» и сразу же отбить нам депешу по X-связи.

Да и сам «Левиафан» на связь обязан был выйти! Это ж вам не жене забыть позвонить! (Что тоже свинство, не спорю. Но подобная забывчивость на службе не просто свинство, а преступление!)

«Ну и куда ж вы делись, черти?!»

Такая мысль мучила не одного меня. Причем я уверен, что люди более звездатые погонами мучились куда сильнее. Где, где они, с крупнокалиберной компетентностью?!

В унисон мыслям чавкнуло кольцо сфинктерного входа. (Ученый хлам располагался в обычном для нас надувном модуле со всеми туристическими последствиями для антуража.)

— Здравствуй, Андрей.

— Наше вам!

— Андрюша.

— Салют, лейтенант!

Я обернулся. Пожалуйте: Ревенко, Разуваев и Космолинский — непонятного звания гражданин в штатском, который заведовал у нас наукой. «Андрюша» — это, конечно, прекрасная капитан Браун-Железнова. Теоретически «Андрюшей» меня мог приласкать и Сантуш, но из уст Александры оно гораздо приятнее.

Капитан выглядела нехорошо: прическа в растрепе, глаза красные — сразу видно: плакала.