— Народ — чернь. Он пьян от красного вина. Его нужно отрезвить свинцовым дождем.

— В известной мере, да. Но, господа, не нужно забывать о гигантском воздействии моральных норм,

идеалов. Что может быть прекраснее нашей белой идеи? Она подавляет всякую иную, она чиста, как

невинность, ибо строится на принципе самодержавия, под скипетром выборного русского царя. Она отрицает

междоусобицы, она величава и несокрушима, как Эльбрус. Когда, в какие времена и где на нашей грешной

земле был более мощный, сильный, несокрушимый народ, чем русские, спаянные цементом царской власти и

православия? Не было и не будет другого такого народа, потому что в нем самом заложена белая идея. Я верю,

что если она проникнет в самые глубины, Россия-матушка, великая духом, вновь возродится с еще большим

великолепием.

— Но крестьяне не вернут нам землю, — как бы вскользь заметил капитан.

— Нет, вернут и даже с лихвой. Народ уже убедился, что как без хозяина не может быть порядка в доме,

так без помещика не может быть порядка в стране.

— Но массы проникнуты вредной идеей красной, что народ сам себе хозяин.

— Не может быть. Я в это не верю. Посмотрите на настроение казачества, и вы убедитесь в обратном.

— Да… — неопределенно протянул Сергеев.

— Идея хороша, когда за ней стоит реальная вооруженная сила, — добавил Веселицкий. — Вспомните

движение магометанства, христианства или хотя бы движение большевиков.

— Конечно, но за нашей идеей движется несметная казачья сила. Я, разумеется, стою за беспощадное

подавление большевиков, но наряду с этим за пропаганду нашей идеи, в противовес красной, все разрушающей.

Сергееву стало скучно от этих рассуждений казачьего атамана.

— Мне нужно спешить, Юрий Дмитриевич, — сказал он. — Боюсь запоздать. Как-нибудь встретимся,

когда победим врагов. Тогда потолкуем обо всем.

— Нет, без ужина я вас не отпущу. Идемте в столовую.

*

Штаб воронинской армии Сергеев нагнал в ту же ночь на полустанке. Эшелоны, битком набитые

вооруженными солдатами, гуськом ползли один за другим.

“Воронин сдержал свое слово, фронт красных прорван”, — ликовал Сергеев.

Разыскав штабной вагон, он тут же потребовал к себе командующего армией. Воронин чрезвычайно

обрадовался, когда увидел его. Крепко пожав руку Сергееву, он тут же потащил его в свое купе.

— Отлично, что явились. Нужно посоветоваться.

— А в чем дело?

— В солдатских и казачьих кругах идет большевистское брожение. Хотя большинство и подчиняется мне

пока, не верят, что я повернул против советов. Но как только узнают, мне не сдобровать.

— Пустяки.

— Нет, сегодня группа солдат чуть было не убила меня. С трудом спасся.

— Нам важно приблизить эшелоны к Терской западне. А там вы можете бежать на Ставрополь к нашим.

У вас есть автомобиль?

— Да.

— Вот и отлично. Там великолепная дорога.

— Когда прибудете на место?

— Послезавтра рано утром.

— Как раз день восстания наших сил. Но в Ставрополе, кажется, задержится восстание. Там слабо.

— Давайте, выпьем.

— Нет, я спешу. У меня вопрос. Известная часть верных вам все-таки останется с вами?

— Только штаб, полковник.

— Отлично. Вот вам приказ из штаба и две инструкции. Вы назначаетесь начальником Ставропольского

округа. Как только прибудете на место, примите под свое командование сто двенадцать бойцов, устраивайте

восстание. Разверните мобилизацию. Сформируйте дивизию вашего имени.

— Я счастлив, если на это воля верховного штаба.

— Конечно. Все подробности вы найдете в инструкции. Ну, прощайте, я спешу.

— Одну минутку. Во время ареста комиссии ревкома я одного застрелил, но одного арестовал. Что с ним

делать?

— Расстрелять. Кстати, покажите его мне.

— Сейчас.

Вскоре правели в купе измученного, с всклокоченной бородой Нефедова.

— Как? — вскричал изумленный Сергеев. — Унтер-офицер Нефедов, старый царский служака — и

большевик?

— Вольноопределяющийся Сергеев! — воскликнул не менее пораженный Нефедов.

— Не вольноопределяющийся, а полковник и ваше высокородие.

Губы Нефедова скривились в усмешку.

— Что-то уж больно скоро вырос в высокие. Не слететь бы с высоты, — сказал он.

— Ты смеешь дерзить, негодяй?

— От негодяя слышу.

— Определенный большевик, — развел руками Воронин.

— Нечего с ним возиться. Расстрелять прохвоста.

— От прохвоста слышу, — с тем же невозмутимым лицом огрызнулся Нефедов.

Взбешенный Сергеев подбежал к связанному по рукам человеку. В кровь избил его лицо.

— Расстрелять, — снова крикнул он Воронину.

— Под утро расстреляем, полковник.

Нефедова в полубесчувственном состоянии вынесли из купе, а Сергеев, попрощавшись с Ворониным, тут

же сел на лошадь и поскакал прочь. Утром он был уже в штабе Добрармии. Баратова встретила его с

восторженной улыбкой.

— Позволь, мой милый, мне первой поздравить тебя.

— С чем, Ира?

— С повышением. Ты теперь генерал-майор.

— Радости Сергеева не было границ.

— Какая блестящая карьера, — громко сказал он. — В несколько месяцев от поручика — к генералу.

Ирка, ты принесла мне счастье. Дай, я тебя поцелую.

*

Для ревкома четверг был полон неожиданностей.

Этот день, как две капли воды, был похож на предыдущие дни. Так же с утра жарило землю пылкое

солнце, так же к вечеру заволоклось небо оранжевыми стадами туч и полил дождь. Но буря событий

разыгралась не на шутку.

Началось с того, что утром штаб всех фронтов округа вдруг потерял связь с отрядами. Выяснилось, что

испорчены провода телеграфа. Почти в то же время за городом загремела артиллерия. Оказалось, наступают

белогвардейцы. Ни ревком, ни штаб не могли догадаться, откуда вдруг в черте города появился враг. В час

мобилизовались все силы. У города развернулся фронт.

Недоумение ревкома рассеялось только после полудня, когда напряжение боя дошло до высшей точки. В

ревком примчался бежавший из воронинской армии большевик и сообщил об измене и предательском

отступлении командующего армией.

Пытались тут же восстановить связь с ратамоновским отрядом, но безуспешно. Город уже был окружен

сплошным кольцом восставших.

По радио сообщили в центр и в штаб восточной группы действующей Красной армии. Через три часа

был получен ответ:

Вы отрезаны. Белые банды обошли с фланга весь округ, прорывайтесь. Спасайте ценности. Отступайте

немедленно к Ф. для соединения с Красной армией.

Проверив радиотелеграммы еще раз, штаб и ревком отдали приказ о срочном отступлении. Денежный

запас банков и казначейства спешно погрузили на автомобиля и вывезли за город по дороге в Ф. Тем временем

враги повыползали уже из всех щелей. По городу гремела стрельба из окон, за которыми прятались недруги.

Полноянов и Драгин спешно выехали на фронт. Но навстречу им, у городской черты, мчались отряды казаков,

во главе с офицерами в погонах. Повернув лошадей обратно, они поскакали вслед за отступающими красными

частями, но и этот путь был уже отрезан враждебной кавалерией.

Тогда они бросили лошадей и, прячась за деревья и припадая к заборам, пробежали так с полгорода. Вот

и фабричная окраина.

— Спрячемся у ребят, — сказал Драгин тяжело дыша. — Ночью или улепетнем в горы или останемся,

для того чтобы развернуть подпольную работу. Там будет видней.

— Иного не придумать, — согласился с ним Полноянов. — Какие мы дураки были… Кому доверяли…

Отныне нет офицера в нашей армии без комиссара большевика.

А над городом уже звенели колокольные перезвоны. Сердито гудели железные басы, задорными трелями

рассыпались в мокром от дождя воздухе колокольчики.

Прекратилась стрельба.

*

Вторые сутки чувствовал Нефедов слабость, общую ломоту в мышцах и жар. Когда его, истерзанного