относиться к нравственным законам нашего общества?
Агранович поднялся из-за стола и заходил по кабинету.
Серьезно и прямо спросил Репрынцева:
— Расскажите мне, Федор Ефимович, что она наделала. Прошу вас.
Федор Ефимович выполнил просьбу. Агранович был подавлен.
— Теперь я все понимаю. И выводы, разумеется... Что вы намерены делать?
— В каком смысле?
— Со мной.
— Ничего. Я обязан написать рапорт,
— Мне, вероятно, не поздоровится...— мрачно заключил Агранович.— Ну да ладно. Оба
замолчали.
— Когда последний раз вы видели Катышеву?— спросил Федор Ефимович.
— Немногим более года назад. Ока приезжала сюда, в Алма-Ату. Уведомила меня. Четыре
дня прожила на квартире моего приятеля. Потом уехала в Барнаул по каким-то делам, хотела
вернуться, но не приехала.
— И не написала?
— Нет. Она никогда не писала. Послушайте, Федор Ефимович... Мне позволительно
попытаться как-то помочь вам? Я не уверен, конечно.
— Что вы хотели?
— Например, позвонить по старым адресам. У меня есть люди в Усть-Каменогорске,
Целинограде, Караганде, Темиртау, в Экибастузе, в Павлодаре...
— Это она везде?!
— Да, со мной...— сказал Агранович устало,— Вы не все знаете, как видите. Если меня
начнут воспитывать в связи с этим, то... Эх! — Он махнул рукой.— Так могу я позвонить?
Может, появлялась где-нибудь?
— Попробуйте. Сколько вам потребуется времени?— спросил Федор Ефимович.
— Успею до вечера. Придется еще раз использовать служебное положение,— мрачно
пошутил Агранович.— Велю заказать по срочному.
— Тогда до завтра,— поднялся Федор Ефимович.
— Я в вашем распоряжении,— откликнулся Агранович.
Проводив Репрынцева, Агранович вернулся за стол. Руки его бессильно легли на стекло.
Взгляд потух. Уверенность и бодрость были израсходованы. Сейчас он выглядел гораздо старше
своих лет.
— Ну-с, уважаемый Арон Яковлевич... — вдруг обратился к себе вслух.— Ну-с, старый
дурак, берите трубку...— И потянулся к телефону.
...А Федор Ефимович поехал к Рогачевой.
На этот раз она встретила его как старого знакомого, даже пошутила:
— Опять на старое место?
— Необязательно,— ответил он.— Давайте вон за тот столик в углу, на котором много
журналов. Побеседуем.
Когда уселись, она протянула ему бумажку:
— Вот адрес Бориса. Но ему два года.
— А мне уже не нужно. Я знаю: он переехал в Бийск.
— В Бийск? С чего это?
— Перевелся... А я был у Аграновича,— сообщил он Рогачевой.
— И?
— Умный товарищ. Солидный. И знаете, встретил лучше, чем я ожидал: разговор-то, сами
понимаете... Скажите, Тамара Николаевна, вы знаете о том, что Катышева около года назад
приезжала сюда? Неужели, не зашла к вам?
— Впервые слышу. Честное слово.
— С Аграновичем виделась. А потом уехала в Барнаул и не вернулась, хотя обещала.
— Значит, к Борису ездила. Можете не сомневаться.
— Послушайте, Тамара Николаевна. А если бы я попросил вас написать Борису?
— В Бийск? Я же адреса не знаю.
— Я знаю, хотя писать нужно по старому, в Барнаул. И спросить, что он знает о
Катышевой. Как вы думаете, он ответил бы вам?
— Вообще-то он парень честный.
— А вы бы его ответ переслали мне в Свердловск. Конечно, если он знает что-нибудь. Она
колебалась.
— Тамара Николаевна, я знаю: у вас свои взгляды на жизнь. Но ваша бывшая подруга
стала преступницей, опасной для людей, понимаете?!
— А вдруг Борис догадается?
— Давайте попробуем сочинить это письмо вместе,— предложил Федор Ефимович.
— Пожалуйста... — Она приняла от него лист бумаги.— Ну?..
— Пишите, пишите. Я только подсказать могу.
Письмо, по мнению Федора Ефимовича, вышло довольно сносное:
«Дорогой Борис! — писала Тамара. — Случайно попало в руки твое последнее письмо.
Подумать только, два года прошло. Как ты там, что нового в твоей жизни, почему не пишешь?
Видно, взял пример с Шуры. Она тоже исчезла и за эти годы не удосужилась дать знать о себе.
Вот так. У меня все по-прежнему: семья, сын растет, работаю там же. Ты все-таки черкни,
нехорошо забывать старых знакомых. Тамара».
— Но как оно дойдет? — передавая конверт Репрынцеву, спросила она.
— Вы еще не знаете, как хорошо может работать наша почта. Я позабочусь сам. Дойдет.
И Федор Ефимович хитро подмигнул.
Наутро он побывал у Аграновича. Ничего утешительного тот ему не сообщил.
По старым адресам Катышева не появлялась.
Федор Ефимович Репрынцев возвращался в Свердловск.
Свердловский отдел уголовного розыска не скучал без новых сообщений.
Одна из первых телеграмм, которую передали Федору Ефимовичу, пришла из
Целиноградской области. В Балакшинскую милицию по плакату обратился только что
прибывший из командировки шофер Лукьянов, ездивший получать с авторемонтного завода
машину ГАЗ-51. В селе Георгиевка Курдайского района к нему в кабину напросилась женщина.
Она была взволнована и говорила, что ей срочно нужно в Алма-Ату, а дальше — в Талды-
Курган. Неподалеку от станции Атар машина Лукьянова сломалась. Тогда женщина пересела в
нагнавший их рейсовый автобус Фрунзе — Алма-Ата.
Позднее увидел ее фотографию на плакате.
Из Ягодинского райотдела милиции Магаданской области пришло сообщение, в котором
Катышева опознавалась работницей областной туберкулезной больницы.
Будучи в командировке: в городе Усть-Нера, эта работница столкнулась с Катышевой в
гостинице. Она назвалась тогда Лейлой, эстонкой, хотя говорила без акцента. По собственному
рассказу, приехала с материка после развода с мужем, думает устроиться на работу на Крайнем
Севере.
Но... о появлении Катышевой сразу сообщали из-под Магадана, из Волынской области, из
Уфы, из Курска, из Львова и Ужгорода, из Николаева и Куйбышева, из Иваново и Красноярска.
Все это было не то.
Наконец Федор Ефимович получил письмо от Рогачевой. В конверте лежала записка:
«Федор Ефимович, выполняю вашу просьбу. Посылаю письмо Бориса. Судите обо всем сами.
Желаю всего лучшего. Овчинникова».
Письмо Бориса было довольно пространным, но главное заключалось в нескольких
строчках:
«...Шура, как всегда, оказалась человеком необязательным. Год назад она приезжала ко мне
в Барнаул. Жаловалась, что устала мотаться. Хотела бы где-то прочно обосноваться. Просила не
забывать о ней. И уехала. Через полгода подала голос из Кемерово. Надумала поселиться в
Бийске. Сообщила, что уже ездила туда и купила там дом. Вскоре мне предложили перевод в
Бийск. Подумал, что пока сам нигде не зацепился, можно и поездить. Приехав, пытался найти
Шуру. Но, увы! Наверное, опять похвасталась. Никаких следов ее в адресном столе не
обнаружил...
...А почта-то у нас какова! Получил твое письмо с разными наклеенными справками,
похожими на лохмотья. А все-таки дошло, хоть и похоже на бродягу! Спасибо. Пиши. Жму руку.
Борис»
И снова Федор Ефимович сорвался в командировку,
В тихом городе Бийске его ждала главная находка: в адресном бюро он обнаружил
гражданку Обкатову Светлану Николаевну. Семь месяцев назад она купила в Бийске дом.
Однако новой жительницы города на месте не оказалось. За домом по поручению хозяйки
следила пожилая соседка. Федор Ефимович, назвавшись двоюродным братом Обкатовой, сумел
расположить старушку к себе, и она показала приобретение его «сестры».
Дом Обкатовой старушка содержала в полном по рядке. Федор Ефимович не обнаружил
там и пылинки. Белоснежный тюль спадал по окнам, матово отсвечивала полированная мебель,
которой было обставлено жилье, поражала белизной кухня.
— Где же сестренка-то? — сокрушался Федор Ефимович.
— Обещалась приехать через два месяца, а, почитай, больше полгода нету! — вторила ему
