приставила к ней стражем, кроме лорда Скрупа, графа Шрусбери.

Невестка моя последовала за нею, я также не могла покинуть ее при таких

обстоятельствах. По тому, что нам стало известно от герцога, мы надеялись,

что граф Шрусбери склонен будет относиться к ней благожелательно, но то

ли он предвидел, чем кончится этот незадачливый сговор, то ли обманул

Норфолка, но он строго следил за каждым шагом королевы, вынуждаемый

своим положением не покидать комнат.

Герцог, ободренный отъездом Мэррея, поручил нескольким друзьям в

Шотландии осторожно выяснить, как отнесется этот вельможа к его браку.

Те неосмотрительно открыли ему больше, чем предполагалось, и Мэррей,

взбешенный тем, что был обманут герцогом, послал известие о заговоре

Елизавете. Письмо было доставлено ей, когда она навещала больного лорда Лей-

стера, и так как она открыла фавориту причину охватившего ее волнения, он,

пока королева совещалась с Сесилом, послал предупредить Норфолка,

чтобы тот скрылся, ибо Елизавета, по всей видимости, намерена заключить его в

Тауэр.

Ошеломленный тем, что все внезапно открылось, герцог поспешно выехал

в свое поместье в Норфолке, но, рассудив по дороге, что его стремительный

отъезд свидетельствует против него сильнее, чем обвинения врагов, он тут же

вернулся, но был встречен несколькими офицерами, посланными вдогонку, и

препровожден в Бэрнхем.

Его секретарь был послан в Татбери с известием обо всем, что случилось.

Известие поразило королеву в самое сердце и тем сильнее, что она надеялась

к этому времени уже быть на свободе. Она ежечасно пребывала в ожидании

события, которое должно было обнародовать ее брак или покрыть ее

позором. В эту трудную минуту леди Скруп предложила единственно возможный

выход: тотчас после рождения ребенка отослать его из замка с секретарем

герцога, скрыть причину ее нездоровья и подождать более благоприятного

момента для объявления о ее замужестве. Только так можно было не

повредить безопасности герцога и ее чести. Чтобы подготовить все

заблаговременно, я рассталась с королевой, якобы возвращаясь в Сент-Винсентское

Аббатство. Поселившись со своей служанкой в специально нанятом уединенном

доме, я ожидала, когда мне передадут рожденное королевой дитя, чтобы

отвезти его в Убежище, где оно останется на моем попечении до тех пор, пока не

прояснится судьба его родителей.

Печальный момент был ускорен еще более печальным событием. Ботвелл,

которого считали умершим, сумел переслать королеве письмо, где сообщал,

что известие о его смерти распространили, чтобы умиротворить шотландцев,

которые иначе не оставили бы его в покое; что он дожидается в Дании, когда

смута в ее королевстве поможет ему собрать сильную партию и сделать

попытку освободить ее. Марии, при первом же взгляде на знакомый почерк,

открылся весь ужас ее судьбы. С нею случились страшные судороги, за

которыми последовали родовые муки. Она родила двух девочек. Вы, милые мои

дети, плод этого рокового брака. Вы, едва мать успела прижать вас к своей

груди, были отторгнуты от нее — боюсь, что навсегда.

Верный секретарь с нежнейшей заботой доставил вас ко мне. Когда я

услышала его печальный рассказ — о, как болела моя душа о несчастной

королеве! Я поклялась, что вы будете моими детьми, ибо вы — дети несчастья, и

никогда, никогда я не нарушила этой клятвы. В несчастье родительская

доброта завоевала мне вашу любовь, судьба дала мне вас в утешение за всю ее

суровость. Только благодаря вам живы в моем сердце нежнейшие природные

побуждения. Вы были ангелами в младенческие годы, подрастая, стали

радостью моих дней и украшением моего одиночества.

Помня о великой ответственности, возложенной на меня, я постаралась со

всей поспешностью оставить это опасное место. Я благополучно довезла вас

сюда с помощью Алисы после того, как окрестила Матильдой старшую из вас

(старшую на несколько минут) в честь леди Скруп и Эллинор — младшую — в

честь матери герцога.

Вернемся к королеве Шотландии. Она долгое время не могла оправиться

от болезни и отчаяния, но герцог нашел способ известить ее, что это

несчастье недолго будет разделять их. Он подал прошение Папе Римскому об

аннулировании брака Марии с Ботвеллом, и Папа, надеясь на значительную

выгоду от предполагаемого союза, по-видимому, склонялся к тому, чтобы

удовлетворить эту просьбу, но выдвинутые им условия были столь тяжелы, что

герцог утратил надежду.

Между тем Елизавета, узнав, что Ботвелл жив и тем самым ставит между

герцогом и Марией неодолимую преграду, и надеясь, что слабое здоровье

Марии избавит ее от постоянных опасений, освободила Норфолка по

ходатайству его неизменного друга лорда Лейстера, оставив королеву Шотландии в

презрительном небрежении. Сознавая всю опрометчивость своего прежнего

поведения, герцог решил впредь избегать этой ошибки и не пытался

свидеться с кородевой Шотландии, а предавался охоте и развлечениям в Кеннинг-

Холле, пока шпионы Елизаветы, убедившись, что он оставил былые

намерения, не прекратили слежки за ним. Герцог объезжал поместья своих друзей

якобы ради развлечения, на деле же — чтобы удостовериться в их

преданности и, словно случайно, доехать до Сент-Винсентского Аббатства и обнять

дочерей, детей своей любви. Вам сравнялся год, когда я в ночи привела герцога

в это Убежище. Заточение и несчастная участь его жены поразили его с

тысячекратной силой, когда он узрел детей, отторгнутых от ее груди, словно они

рождены в позоре, и скрытых в уединении, вдали от людских глаз. Видеть и

знать, что он бессилен был это предотвратить, было для него душевной

мукой. Он провел ночь, глядя на вас, препоручая вас покровительству Небес, об-

ращая тысячи молчаливых укоров к своей судьбе и обдумывая тысячи

решений, которые, сократив его жизнь, навлекли на вас то зло, что он пытался

исправить. Когда же настала пора вернуться в отведенные ему покои, он снова

взял вас обеих на руки и, со слезами родительской любви, многократно

благословил. Затем он передал вас мне и, пока я укачивала Эллинор, сидел,

глубоко задумавшись. Выйдя внезапно из своей задумчивости, он подошел, стал

рядом со мной и, взяв меня за руку, сказал:

«Я все еще надеюсь, моя дорогая миссис Марлоу, что сумею дать этим

младенцам жизнь, достойную дочерей прелестнейшей и добрейшей из

повелительниц. До тех пор я поручаю их вам как драгоценнейшее из сокровищ.

Научите их ценить смиренную долю, и они украсят собой долю высокую.

Сохраните от них тайну их рождения до той поры, пока они не научатся

понимать тщету знатности. Но если мне никогда не суждено востребовать их, если

несчастья их родителей окончатся лишь вместе с жизнью, поступайте

сообразно той священной обязанности, которую я возложил на вас и мою сестру.

Пусть никогда не узнают они жизни при дворе Елизаветы, но невинно и

счастливо окончат свои дни в том уединении, где расцветали».

— Тени благородного Говарда и прелестной Марии, я исполнила ваши

заветы! — воскликнула миссис Марлоу, с живостью оборотясь к портретам, о

которых я с таким почтением поминала. — Ваши слова я всегда хранила в

памяти, и заботы мои были не напрасны.

— Увы, сударыня! — отозвались мы, благоговейно преклоняя колени. —

Неужели прекрасные лица на этих портретах — лица наших родителей? О,

нежный, несчастный отец, неужели мы никогда не свидимся с тобой? Неужели

никогда более ты не примешь нас в свои объятия после того, как обнял

младенцев, не ведающих о своем счастье? А ты, дорогая матушка, в горе и муках

произведшая нас на свет, — неужели не суждено нам посвятить наши жизни