И всё-таки он позвонил. Услышал её звонкий и как будто радостный голос:

— Константин Павлович! Здравствуйте! Я сразу узнаю вас. Долго не было вашего звонка. Нехорошо забывать друзей.

Ровно и спокойно льётся чудная, греющая душу речь.

— Вы, наверное, встречаетесь с женщиной и вам не до меня; я вас ревную. Смотрите, не надо обижать бедную, одинокую девушку, которая вас любит. Звоните только мне и приходите в гости только ко мне, а не то я пожалуюсь папе и он вызовет вас на дуэль.

— Я хотел пригласить вас на маленькое семейное торжество. Если вы желаете, заеду за вами.

— Прекрасно! А можно пригласить и папу?

— Конечно, конечно, мы все будем рады.

Грачёв завёл машину и поехал за Галей и её отцом.

Гостей было много; приехала Вера Михайловна и с ней Ирина. На «жигулёнке» подкатили — Варя и Саша Мартынов.

Галю не надо было представлять, её все знали, отца же её, человека с виду скромного и даже робкого, приняли тоже как своего, почти семейно близкого. Пожимая руки, он назвал себя:

— Василий Поликарпович.

Одет он был в серый костюм — недорогой, но добротный. И редкие светлые волосы, и приветливая улыбка — всё выдавало в нём человека простого, но вместе с тем внимательного и пытливого.

Галя в длинной обуженной юбке, на плечах накидка — белого меха, без воротничка и пуговиц. Пошла на кухню помогать женщинам.

Константин повёл Василия Поликарповича к себе в комнату.

Саша помогал ребятам накрывать стол, а Варя поднялась в кабинет к отчиму. В первую же минуту сообщила новость:

— Вера Михайловна получила разрешение из министерства назначить тебя начальником цеха. Того, ну, где работают папа и Александр.

— Ты откуда знаешь?

— Мне рассказал Саша.

Проговорила тихо, склонив над письменным столом голову. И затем, стараясь быть твёрдой, сказала:

— Михаил Игнатьевич! Мы с Александром хотели посвятить вас в свою тайну: мы помолвлены.

— Как это?.. Не понимаю.

— А так: пошли в церковь, и там, перед иконой Божьей матери, дали друг другу клятву: по достижении моего совершеннолетия стать мужем и женой.

— А разве это так делается?

— Не знаю, но мы сделали так. А теперь вот вы... Вас посвятили.

— А мама? Отец?

— Папе скажу, а маме — боюсь. Не поймет, ругаться станет. Она получила кафедру в институте и стала очень важной.

— Ну-у... не думаю. Раньше ведь так и было. Задолго до свадьбы становились женихом и невестой.

— Нет! — решительно заявила Варя.— Маме не скажем. И Саша не хочет. Вот вам сказали.

Варя сидела на стуле прямо, и голова с распущенной по спине косой была высоко поднята, неподвижна, будто перед фотоаппаратом девушка ждала заветного щелчка. И взгляд её серых миндалевидных глаз тоже был неподвижен. «Сколько ей лет? — думал между тем Очкин, не в силах поднять на неё взора.— Недавно исполнилось семнадцать, а как выросла. Впору хоть сейчас замуж».

Вошёл Александр и сразу понял, что тут происходит. Подсел с другой стороны стола. И тоже смело, решительно заговорил:

— Благословите нас, Михаил Игнатьевич. Любим мы друг друга с Варей, хотим пожениться.

— Так рано ведь.

— Да, рано, мы знаем. Будем ждать. Но пусть знают люди: мы клятву дали. У нас на Руси испокон века так — невесту загодя выбирали.

— Что ж, если любите — поздравляю, а благословение отец с матерью дадут.

— Ты тоже не чужой,— сказала Варя, взяла его за руку, поцеловала в щёку.— Много лет мы жили, и ничего плохого я от тебя не знала.

Заблестели глаза Очкина; давно не слышал сердечных, ласковых слов, отвык от проявлений нежности.

Серьёзно, почти торжественно проговорил:

— Желаю счастья вам, ребята. Сейчас многие семьи распадаются. Говорят, от женского равноправия это идёт. Драма для детей и для самих супругов. Помоги вам Бог сохранить свой союз до конца жизни.

Снизу позвал Грачёв:

— Эй, вы там, верхняя колония — кушать подано!

Очкин, увидев Галиного отца, оторопел, и, словно солдат, опустил по швам руки. Склонился в почтительной позе.

— Василий Поликарпович? Вы?

Очкин взглянул на подошедшую Галю.

— Да, я вот её папаша... с вашего позволения. А вы?

— Я в некотором роде тут живу. Очень рад такому гостю. Милости прошу к столу.

Вера Михайловна, завершавшая сервировку стола и бегавшая на кухню, спросила стоявшую у плиты Ирину:

— Кто он — Ивлев?

— Академик, Генеральный конструктор космических систем — он сейчас возглавляет какой-то центр. У вас распространяет заказы.

Вера Михайловна вспомнила, как ещё в бытность свою мастером выполняла заказы Проектно-конструкторского центра — там начальником был специалист по космическим приборам, в прошлом научный эксперт в Америке. Заказы шли вне очереди. Боже упаси, допустить в них брак! Так вот он и есть этот таинственный и могущественный Ивлев!

Сидели за столом как одна большая, дружная семья. Вчера Вера Михайловна позвонила министру, предложила назначить Очкина начальником цеха. Тот не возражал. И теперь ей бы хотелось сказать об этом Очкину,— примет ли он эту должность.

Поднялся Грачёв, обвёл всех взглядом.

— Мы закончили строить дом и позвали вас на новоселье.

Все громко захлопали и заговорили разом. Был тот редкий случай, когда все за столом — от мала до велика — были одинаково счастливы; у каждого в жизни уже или совершилось или совершалось что-то значительное и радостное.

Потом говорил Ивлев.

— Друзья! — начал он.— Позвольте засвидетельствовать: впервые за свою жизнь я сижу за праздничным столом, где нет спиртного. И, следовательно, не будет пьяных. Событие неожиданное, необыкновенное и по своему значению превосходит все самые смелые космические победы, которым я был свидетель. Говорю это вполне серьёзно, потому что начало, которое вы здесь кладете, знаменует новую эпоху в жизни нашего народа. Сейчас у него нет более важной задачи, чем освободить себя от пьяного дурмана. Хочу надеяться, что в общемировом походе за трезвость наш мудрый, прозорливый народ займёт место в голове колонны и поведёт за собой все другие народы. Словом, выполнит ещё одну великую миссию и тем окажет неоценимую услугу человечеству.

Полагаю, вы не станете осуждать меня за столь высокие слова; я не сторонник выспренних выражений, но в данном случае перед нами предмет, для которого никакие другие слова не подходят. Пью за ваше здоровье и пью не яд, не наркотик, а живительный мандариновый сок.

Все дружно захлопали. И громче всех Роман и Юрий.

Константин был на седьмом небе; новая философия жизни, его идея абсолютной трезвости для себя и для своих близких находила благотворный отзвук в сердцах друзей.

По выходным дням на даче Очкина всё чаще собирались друзья. Приезжали Вера Михайловна с Александром, наведывалась к отцу и отчиму Варя. Иногда приезжала Галя. Весел, со всеми приветлив был Очкин. К Вареньке относился по-прежнему как к родной, и даже теплее. И все вместе с трогательной заботой пестовали Юрия и Романа, наперебой старались утвердить своё исключительное право воспитывать ребят.

Карвилайнен вернулся из гастрольной поездки за рубеж, но Ада Никифоровна ещё находилась в больнице. Через месяц-другой врачи обещали её выписать. Роман же продолжал частенько навещать дядю Костю.

Раз в такой праздничный день, позавтракав, все ушли загорать на залив, и только Грачёв остался прибирать посуду да сделать заготовки к обеду. В окно увидел: к калитке подъехала Галя. Вбежала в дом, но на пороге вдруг остановилась. Озарённая решимостью, смутилась и стояла, как девчушка, забывшая что-то очень важное, и не смела поднять глаз. А Костя глядел и не нагляделся бы на это чудо. До сих пор он не мог поверить, что отношения её серьёзны, что она любит его и готова выйти за него замуж. «Надо объясниться. Мужчина я или тряпка?»

А она, будто прочитав его мысли, тихо произнесла:

— Ну, почему, почему вы не говорите мне о любви?