Грачёв, следуя сзади, взял за руку Романа, вёл за собой.

В большой комнате, видимо, столовой, их встретила женщина в лёгком замшевом пальто, с сумочкой в руке. Изумилась незванному гостю.

— Чем обязаны?

— Да вот, к Роману. Извините за вторжение.

Она широко раскрыла беспокойно блестевшие синие глаза, повела плечом. Жест её означал: «Если пришёл, не гнать же тебя!»

— Присаживайтесь.

Сняла пальто, бросила на спинку кресла. Хозяин выставил бутылку коньяка, вазу с конфетами. Тронул за плечо сына:

— Роман, шёл бы к себе.

— Если можно, пусть останется. Не помешает.

Хозяин наливал коньяк, а Грачёв мучительно придумывал первую фразу для начала разговора.

— Я живу на берегу залива, там у нас много моторных лодок.

— За встречу, товарищ!

Хозяин выпил и вместе с ним выпила хозяйка. Грачёв к рюмке не притронулся.

— А вы?

— Я не пью.

— Совсем?

— Да, совсем.

— Что так? Болезнь какая или... секта.

— Секта? Не понимаю.

— Баптисты там или трясуны. У них, по слухам, запрет на вино.

— А если человек не пьёт — так уж нельзя, что ли, не пить вино?

— Можно, конечно, да только я таких людей не встречал. В наше время нельзя без вина.

Ему возразила жена:

— Ты завладел инициативой и не даёшь слова сказать, а человек для чего-то пришёл же к нам.

— Да нет, пусть говорит — поощрил хозяина Грачёв.— Я пришёл так, для порядка заглянул. Вот с Романом мотор посмотрели.

— Я в ваших словах, мил человек, слышу назидание, некий агитаторский напор. А я, извините, агитации не поддаюсь. К тому ж, позвольте вам заметить, надо очень много знать, чтобы иметь право осторожно советовать. Агитаторы нарушают эту главную этическую формулу, потому их, обыкновенно, плохо слушают.

— Я не агитатор, не имею чести, но против винопития выступаю резко и определённо. Научен жизнью, а к тому же и читал кое-что. Вот, к примеру, недавно прочёл, как русские дворяне детей своих наставляли: «От... чужеложества, играния и пьянства должен каждый отрок себя вельми удержать и от того бегать, ибо из того ничто ино вырастает, кроме великой беды и напасти телесныя и душевные, от того же рождается и погибель дому его, и разорение пожиткам».

— Память у вас...

— Не жалуюсь.

— А я вижу,— поднялась вдруг хозяйка,— вы это не Романа, а нас пришли воспитывать. Если так, извините: я удаляюсь. В другой раз поищите в ином месте объекты для своих педагогических упражнений.

Подхватила пальто, сумку и скрылась за дверью.

Карвилайнен зло и презрительно посмотрел ей вслед. И ничего не сказал, а лишь опустил глаза.

Поднялся и Грачёв, но хозяин взял его за руку, попросил остаться. Ему хотелось выпить, и нужен был собеседник. Он повернулся к сыну, видно, хотел отослать Романа к себе, но подумал, что гость снова за него заступится, оставил в покое.

— Дворяне наставляли отроков, а мы народ взрослый. Полагаю, вы не откажетесь выпить со мной рюмочку. Как и всё в природе, человек является продуктом своей среды; среда в свою очередь простирается во времени, в абсолютно точных географических координатах, в конкретном сообществе людей. Представьте боярина допетровских времен в джинсах и штормовке. Смешно? Вот так же смешно будет, если мы с вами напялим парики и малиновые камзолы. Не пить!.. Извините, но это же явная глупость! Я — дирижер и, чтобы мне давали оркестр, залы, должен ладить с начальством. Там пообедал, там сходил в гости, а то и пригласил к себе. И что же? Поставлю перед ним коньяк, а сам буду пить кока-колу? Да полноте! Вы лучше меня всё это знаете. Вот и современный поэт говорит:

Нам, существам разумным,

нужен хмель... Напейся ж

пьян, читатель дорогой.

И ведь не где-нибудь напечатано — в центральной газете. И поэт-то известный! Лауреат! Так кого же я буду слушать — вас или его? Да что там! Выпьем!

Грачёв поднял рюмку, кивнул, но пить не стал. И, видя недовольство хозяина, как бы оправдываясь, заговорил:

— Вы правы; не пить совсем — трудно: смотрят на тебя, как на белую ворону, дивятся. «А-а, браток, сердце шалит — отпил своё» или обидное скажут: «Дурака ломаешь». Плыть против течения не всякий отважится. И всё-таки — надо. Ради тысяч и миллионов несчастных, попавших в беду.

— Вы эту беду преувеличиваете.

— Если не возражаете, приведу заключения учёных?

— Где они напечатаны?

— В Большой медицинской энциклопедии. «Алкоголизм,— написано в томе первом,— является причиной каждой третьей смерти».

— Постойте, да кто вы такой? Вы, наверно, лектор по вопросам алкоголизма. Но мне-то... мне-то на кой чёрт эти лекции! Я, слава Богу, пить умею, и пьяным меня никто никогда не видел. А вот памяти вашей я завидую, скажите, чтобы запомнить, сколько раз вам надо прочесть текст?

— Я делал выписки для профессора по его просьбе. В клинике, где я однажды лежал. Но погодите, я не всё сказал. В энциклопедии отмечаются транспортные происшествия. Не знаю данных по нашей стране, но вот что сообщило статистическое управление ФРГ: «Только за первые девять месяцев 1982 года на дорогах ФРГ произошло более 900 тысяч автомобильных катастроф, в результате которых погибли 8,5 тысячи человек, а около 350 тысяч получили ранения и увечья. Одна из основных причин несчастных случаев — нетрезвое состояние водителей и самих пешеходов».

Карвилайнен налил себе очередную рюмку, выпил один.

— Это что — тоже наизусть?

— Да, запомнил почти дословно.

— И много у вас,— Карвилайнен похлопал себя по лбу,— цитат таких уместилось?

— К сожалению, тут почти и весь мой багаж. Ещё меня поразило одно место из книги «Бехтерев в Петербурге-Ленинграде». Там говорится: «От алкоголиков родятся на каждые сто человек: десять уродов, восемь идиотов, пятнадцать больных падучей, пять алкоголиков. Из ста самоубийств — половина алкоголики».

— Ну и ну! Сыпанул ужасов, как из мешка! И вот что любопытно: будто бы и верно вы всё говорите — наука, авторитеты, а мне не страшно.

— Постойте! Позвольте ещё несколько слов. Тут мои собственные расчёты. Однако, если и они не подействуют...

— Валяйте. Но только чур: последняя сентенция. Больше не выдержу. Увольте.

— Если допустить, что в нашей стране пьют столько же, как и в других...

— Больше!

— Нет, не больше. Есть страны, где пьют больше нашего. Так вот, по оценке японцев и американцев в Хиросиме от атомной бомбы погибло 75 тысяч человек. А в 1980 году в СССР от алкогольного террора погибло примерно 900 тысяч человек. Столько людей могли погибнуть от двенадцати хиросимских бомб.

Карвилайнен качал головой. Потом глухо, как бы беседуя сам с собой, заметил:

— Двенадцать атомных бомб! Сыплются на головы ежегодно. Безо всякой войны. Многовато, конечно. И вы говорите правду, да только вдолбить эту истину каждому под черепную коробку вам не удастся. И если за такую работу возьмется миллион таких, как вы агитаторов, всё будет зря, вас будут слушать те, кто не пьёт, те же, кто пьют, им наплевать на бомбы. Он выпил, ему хорошо, а до остального — хоть трава не расти. Так-то. Вы даже Романа не напугали.

Он положил руку на плечо сына:

— А теперь скажите нам: вы сами-то пили когда-нибудь? Ну, хоть понемногу?

— Да, пил. И не всегда в меру.

— Позвольте! Но как же это вы? Нас-то взялись наставлять?

— Потому и наставляю, что сам-то я дно увидел. Других хочу уберечь.

— А-а...

Грачёв поднялся.

— Мне пора. Спасибо за угощение. До свидания.

И медленно, с достоинством направился к двери. Шея, щёки занимались жаром. «Тоже мне... воспитатель»,— корил он себя, одеваясь в коридоре.

Его провожал Роман. Прощаясь, спросил:

— А вы ещё к нам придёте? Приходите, пожалуйста.

В конце октября, сдавая продукцию месячного плана, Вера Михайловна много ходила по цехам, часами простаивала на сквозняках в складе готовых изделий. Простудилась и слегла в постель.