– Ну, так что? – еще раз спросил дядю Ваню Фрумкин, хотя прекрасно понимал: делать нечего, запись из воздуха не появится.

– Лёв, ну не знаю я… странно. Это самое… Ведь точно помню, отмечался он. Минут за пятнадцать до твоего прихода появился. Спросил, это самое… дежурного почтальона. Я сказал ему, чтобы подождал в коридоре – пока тебя нет. Не выставлять же человека на улицу? Правда?

– Ладно, дядя Ваня, разберемся. – Фрумкин попытался закончить разговор на мажорной ноте. Зачем пожилому человеку расстраиваться лишний раз?

Он взял ключи и отправился в отдел доставки, на ходу включая свет в темных коридорах. Подойдя к нужной двери, Фрумкин остановился. Где же посетитель? Он обошел все коридоры, но его не заметил. Заблудился? Вряд ли. Где тут можно заблудиться? Мистика какая-то. Или посетителя и не было вовсе, а дяде Ване померещилось. Старый человек. Давно на пенсии. Всю ночь, наверное, телевизор смотрел, вот под утро и привиделось…

Фрумкин просунул ключ в замок, стал проворачивать, но оказалось, дверь не заперта. Как? Не может быть? Ни разу такого не было, чтобы Олег Петрович Потапов, начальник отдела, за собой не закрыл на ключ дверь, а дядя Ваня или его сменщик дядя Коля (старше дяди Вани лет на пять, ветеран, к слову, как минимум, в отличие от первого, двух войн) педантично не проверил бы все комнаты. Фрумкин осторожно приоткрыл дверь. Она, протяжно скрипнув, отворилась. Почтальон украдкой заглянул. Кажись, никого. Значит, все же забыли закрыть дверь. Уф-ф-ф!

Странно, вроде и страха не было, но от души не отлегло. Фрумкин зажег свет. Поставил в угол сумку-тележку и обернулся к большому столу посмотреть, не приготовила ли для него чего-либо вечерняя смена. Он не сразу заметил стоящую у окна фигуру в темном. А заметив, вздрогнул всем телом и даже попытался сделать шаг назад. И сделал бы, да не один, если б не стена.

– Кто вы? – спросил опешивший Фрумкин, заметив, что выговаривает слова как-то совсем нерешительно и робко, словно и не у себя в родном отделе доставки.

– Разрешите представиться, Иванов. Иван Иванович. – Человек в темной одежде отошел от окна и небрежно расположился на стуле возле конторки, за которой обычно сидел Олег Петрович Потапов, начальник отдела.

– Как вы сюда попали?

– А есть варианты? – задал встречный вопрос таинственный незнакомец.

Фрумкин не нашелся с ответом, ему отчего-то снова захотелось отступить назад. Нельзя сказать, что человек имел отталкивающую внешность, скорее напротив. Аккуратно и строго одет во все черное – от ботинок, начищенных до неестественного блеска, до рубашки с галстуком. Впрочем, так сейчас одеваются многие. Черные волосы зачесаны на аккуратный пробор. Ни усов, ни бороды не наблюдалось. Взгляд прямой, ясный, глубокие черные зрачки. Уголки губ чуть подернуты ухмылкой. Нос острый, почти длинный. Вообще, в облике незнакомца не было ровным счетом ничего такого, что заставляло бы собеседника чувствовать дискомфорт, но, тем не менее, что-то внушало тайное беспокойство. Скрытая агрессивность? Вроде нет, человек сидел спокойно и вооружен ничем не был, в последнем Фрумкин был почему-то уверен. Ну не мог же мужчина ни с того ни с сего вынуть нож, пусть даже перочинный, или, того хуже, пистолет.

Подозрительная фамилия, имя и отчество без предъявления соответствующего документа казались на первый взгляд странным сочетанием. Да мало ли в стране не оригинальных Иванов Ивановых, решивших и отпрыска своего окрестить Иваном. А уж, учитывая то, что Иваном звали и отца, и деда, вообще вырисовывается традиция. Кстати, насчет паспорта. Фрумкин почему-то был уверен, что у странного человека паспорт на имя Иванова Ивана Ивановича. И никакого ножика или пистолета.

– Вас, стало быть, зовут Лев? – Пока Фрумкин молча созерцал незнакомца, тот без труда перехватил инициативу в разговоре.

– Да, – машинально отозвался почтальон.

– Очень хорошо. Вот что, Лев, у меня для вас будет одно небольшое задание. Справитесь? Вам можно доверять?

– Какое задание? – Фрумкин удивлялся сам себе. Вот так, незнакомый человек поручает ему что-то, а он, не расспросив его толком, кто и откуда он, уже спрашивает о каком-то задании.

– Очень простое. Вот вам конверт, отнесите его на другой конец города.

– А… А как же?

– Фрумкин. Задание срочное. Надо выполнять.

– А как же почта? – задал наконец Лев волновавший его вопрос.

– А я вам что предлагаю отнести? Или, по-вашему, письмо – не почта? В общем, Фрумкин, держите конверт, – с этими словами Иванов встал и подошел к почтальону, – отнесите его быстрее и можете быть свободны. Идите куда хотите и делайте, что знаете. Он вручил ему письмо, простой белый конверт без марки.

– А-а…

– Это срочно, – Собеседник Фрумкина сощурил одно веко, приоткрыв другое, и почтальон непроизвольно вжался в стену, ноги предательски затряслись. – Он понял: Иванова лучше не раздражать.

– Понятно, – торопливо ответил он.

– Вот и ладненько. Отнесете – и ступайте на все четыре стороны. Ну, чего вам стоит. – Последние слова загадочный посетитель произнес столь примирительным и даже несколько слащавым тоном, что испуг как рукой сняло. – Чем быстрей – тем лучше. Ну, что же вы стоите?

– И правда… А можно я тележку здесь оставлю?

– Не можно, а нужно. Есть еще вопросы?

– Нет.

– Ну, тогда я вас не задерживаю.

Фрумкин по стенке, как-то вполоборота протиснулся мимо Иванова и вышел за дверь. Уф-ф-ф!

В проходной дядя Ваня уже в спину удаляющемуся Фрумкину успел крикнуть:

– Ну как?

Ответа он, конечно, не дождался.

За день до того, как Виктор Подольский встретил Льва Фрумкина, точнее, вечером предыдущего дня, архивариус городского краеведческого музея Алексей Старогородько нашел в архиве прелюбопытнейший документ. Рабочий день давно закончился, сгустились сумерки, и за окном исчез солнечный свет. Улица, куда выходили окна музея, погрузилась во тьму. Но архивариус продолжал свою работу, слишком интересным оказалось то, что Алексею удалось обнаружить среди прочего рукописного «хлама», который он разбирал уже почти месяц.

Дело в том, что недавно в рукописный отдел музея поступили документы одного из давно закрытых монастырей. Перед тем как он был разграблен и сожжен, монахи успели укрыть часть своего архива в доме местного купца. Во время плановой перестройки города здание подверглось сносу, и все, что нашли там более или менее ценного, свезли в музей: а куда еще, не выбрасывать же памятники старины? Вот и сидел архивариус Алексей, изучая или, лучше сказать, раскладывая по папкам более или менее однородные письмена.

Однако сегодня он наткнулся на документ, сразу заинтересовавший его: изложенный не как прочие, витиеватым и малопонятным языком, а более или менее «читаемым», вероятно, написанный немногим более века назад. В нем было предостаточно старинных, давно отмененных букв, вроде «источкой» и «ятей», написанных каллиграфическим размашистым почерком.

Это были рассуждения некоего старца об истории города от основания до той эпохи, в которой творил автор рукописи, о знаменитых и выдающихся уроженцах, о преданиях и легендах. Среди прочего старец решил доверить бумаге несколько городских предсказаний, примет, знаков и событий, сильно напоминающих пророчества, о том, что может произойти, а может и не случиться.

Перед тем как погасить лампочку, Алексей прочитал жутковатую легенду, как однажды, в какой-то век, в какой-то день откроются «врата» и придет в город то, чего меньше всего ждут. Настанут для города «тяжелые времена». Далее, как и все прочие басни в подобном духе, описывалось, что тьма накроет город, он впадет в ослепление и безумие, люди поддадутся искушениям, наступит ад на земле и все смоет потоп. Но это не конец света, а «беспощадная кровавая жатва», хотя и обратимая. Люди на время сойдут с ума, «праведники станут грешниками, а грешники…». (Алексей уже готов был прочитать «станут праведниками», но, к удивлению своему, обнаружил совсем другое. Первоначально написанное слово было перечеркнуто так жирно, что разобрать ничего было нельзя.) Он сумел лишь прочитать то, что старец вывел начисто: «…мера их падения не будет знать глубины». Легенда заканчивалась тем, что будет некий глашатай или Предвестник, который «принесет весть», с чего и начнутся все испытания, ниспосланные городу… О характере этой вести деликатно умалчивалось: Алексей понимал, что во всех предсказаниях существует значительная доля погрешности, и чем больше автор использовал афористичный запутанный язык и неясные намеки, тем вероятнее становились его «предсказания».