Возникла продолжительная пауза.
— Нужна авторитетная проверка, — прервал молчание заместитель по кадрам. — Кроме того, хотелось бы знать мнение наших гостей.
— Гм... Названные цифры, безусловно, заслуживают интереса, но концептуально... Я позволил бы себе напомнить вам о концепции предложенных исследований. Психологический настрой коллектива, как известно, есть совокупность индивидуальных состояний...
Опасаясь, что за серьезным разговором забудут про резолюцию насчет перевода на другую должность, тетя Нина встала и бесшумно, но решительно придвинулась к Проничкину.
—- Извиняюсь, Валентин Павлович, а резолюция мне будет?
— Конечно, конечно! —сказал директор. — Против вашей аргументации возразить трудно.
Тетя Нина степенно, как и вошла, удалилась с заявлением в руке.
Заседание продолжалось...
Чудак на улице
Сотрудники бухгалтерии подняли головы от заваленных бумагами столов: за окном послышалась музыка. Аккордеон словно выговаривал:
Ночью в этой чудной Аргентине
Под звуки танго
Шепнула: «Я люблю тебя!..»
Старая, давно забытая мелодия. Кому она пришла в голову и, главное, кто вздумал играть ее на этой улице? Днем здесь бегают с деловым видом, работают в учреждениях, забитых приборами и людьми, ловят такси, пьют квас и едят мороженое, но играть на аккордеоне — это уж черт-те что.
И потом, как оно пробилось к ним, древнее, как мир, танго, сквозь шум трамвая и автомобильных моторов?!
Ночью, в объятиях страстных сеньорины...
Ах, Аргентины я не забуду никогда!
«Не забуду никогда... Бог ты мой, сколько лет прошло с той поры, — подумала бухгалтер Тамара Петровна и сняла натруженные пальцы со счетной машинки. — Дети, сколько с ними забот!» Бухгалтер вздохнула, протянула руку к машинке, но считать ей не хотелось.
Счетовод Танечка тоже прислушалась, и глаза ее устремились бог весть куда — в открытое окно, к жилому гиганту на противоположной стороне улицы. Удивительные у Танечки были глаза. Они почти всегда отсутствовали, даже если она говорила вполне обыкновенные вещи. О балансе, например. Вот и сейчас она витает где-то, словно музыки не слышит.
Тем не менее.
Пленку с этим танго часто прокручивали на танцплощадке в пионерлагере у Черного моря, где Танечка была пионервожатой. Но она не танцевала, а уходила с Мишей, тоже пионервожатым, на пляж. Встречались тайно, за лагерем на пустынной дороге к рыбозаводу, где никто не появлялся. Сидели на камнях и говорили. Расстались странно, даже не простились. За все эти месяцы виделись несколько раз, но скоро лето, лагерь. Миша там будет. Танечка ни о чем другом думать не могла.
На мелодию с улицы всех живее прореагировал шеф. Он просто подпевал, и все тут:
— Ти-ра, ти-та, ти-та, ти-та-ти-ра...
Танго за окном напомнило ему о сочных шашлыках на даче в дни молодости и здоровой печени. Он вспомнил и дощатый стол под яблоней, и водочку, и огурцы с укропчиком, и зеленый лучок...
— Слушай, Витя, — сказал шеф стажеру, — взгляни, что за чудак там на улице. Играет, между прочим, неплохо...
«Ретро...»— пробормотал Витя и подошел к окну.
Внизу он увидел уходящего парня в синей куртке. Парень продолжал растягивать мехи своего инструмента. Витя, конечно, этого не знал, но настроение у музыканта было самое что ни на есть игровое. Он приехал в отпуск с Чукотки. Всю ночь гулял у друга на свадьбе. Собирался в Крым. Вечером предстояли проводы дома. Парень не был пьян. Просто он почти не спал, играл безотказно, подремал под утро часа два, выпил крепкого чая и шел по улице такой легкий и сильный, что снова захотелось музыки. Он вспомнил старое танго и заиграл...
Витя еще не успел доложить увиденное шефу, как старший фининспектор Мария Всеволодовна нервно вскрикнула:
— Да закрой ты окно! Работать совершенно нельзя: то грохот, то музыка какая-то дурацкая!
— Ну прикрой, прикрой, — примирительно сказал шеф, и Витя захлопнул окно.
Стало намного тише, все опустили головы, уходя в дела из мира воспоминаний.
По самые маковки
Опыт компиляции
Некий изнеженный иностранец, побывав в З0-е годы XVII столетия в России, писал: «Русские могут выносить чрезвычайный жар и в бане, ложась на полках, велят себя бить и тереть свое разгоряченное тело березовыми вениками, чего я никак не мог выносить...»
Века мало что изменили. Любовь к русской бане с ее бодрящей парилкой, как говорят маститые каламбуристы, не испарилась.
В первую субботу лета прошлого года, когда листва на ветках деревьев была такой свежей, в торжественной обстановке открыли теремок в старорусском стиле с продажей пива и кваса у дверей новой бани в городе Заливное.
Человек в форме лесничего солнечным утром устанавливает на опушке молодой березовой рощицы щит с надписью: «Берегите зеленые насаждения!» Пейзаж исполнен тихой прелести.
Вспоминаются строки Сергея Александровича Есенина:
Улыбнулись сонные березки,
Растрепали шелковые косы.
Шелестят зеленые сережки,
И горят серебряные росы...
Охотники до парилки направляются со свежими березовыми вениками в новую баню...
Человек в форме лесничего в вечерних сумерках тоскует у щита с надписью: «Берегите зеленые насаждения!» От утренней прелести пейзажа не осталось и следа. Березы в рощице ободраны по самые маковки.
Вспоминаются строки Сергея Александровича Есенина:
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком...
Компромисс
«— Так берете этот кочан?
— Нет, я маленький просил.
— А этот не маленький? Всего шесть пятьсот.
— Велик больно. Мне бы килограмма на два.
— Что, не донесете? Слабосильный такой, да? А еще молодой мужчина.
— Не в том дело. Просто не нужно. Зачахнет он у меня.
— Зачахнет?! Жена посолить должна!
— Я один живу. Мне на щи. Маленький. Знаете, отрежьте, пожалуйста, мне треть от этого кочана.
— Один живет! Можно сказать, в самом соку — и один. А капусту и арбузы я не режу. Так берете этот кочан? — Далее последовал тонкий психологический выпад: — Берите, вас люди ждут. Очередь стоит, не видите?
Апелляция к очереди дала результат.
— Молодой человек, нельзя ли побыстрее?
— Кочан берете, не жену.
— Поезжайте на рынок, там и привередничайте.
— Простите, пожалуйста, товарищи! Еще одну минуту... Мне маленький нужно — килограмма на два, — продолжал молодой человек разговор с продавцом.
— Маленьких нет! Все такие.
— Предыдущему покупателю вы достали совсем маленький кочанчик.
— Не могу я каждый раз нагинаться. Надоело. Вас много, а я одна. Все на прилавке лежит. Больше доставать не буду.
— Разрешите, я сам пройду и достану.
— Ну, если мы всех за прилавок пускать начнем... У нас здесь, между прочим, огурцы соленые стоят! Так берете этот кочан? Или я закрываю отдел!
Небольшая, но эмоциональная очередь, подогретая ультиматумом продавца, подвергла молодого человека остракизму, то есть изгнанию...»
Корреспондент газеты «Городская звезда» Дима Первушин выключил магнитофон и откинулся на спинку стула, охваченный воспоминанием о записанном эпизоде. Гражданином, который так и не унес в свое холостяцкое гнездо шестикилограммовый кочан, был он, Первушин. А его собеседницей — продавец овощного отдела гастронома номер три-бис Клокова.
