Дядя Илья уже надел штаны, и на ногах держался вполне уверенно. Вокруг моего дивана собралась куча беловато-серых пузырьков, образуя окружающий меня вал. Илья Николаевич стоял по середину бедра в этих пузырьках, и они неспешно отодвигались от него в сторону, поочередно перекатываясь. В руке дядя держал бутылку водки. Уловив мой взгляд, направленный на эту шевелящуюся кучу, дядя Илья ухмыльнулся.

— Это мы сейчас уберем, — пообещал он и слегка качнулся, делая шаг назад.

Потом он, как в плохом кино, отхлебнул из горлышка и прыснул изо рта несколько раз водкой на вал из пузырьков. Странное дело, те, едва на них попадали капельки водки, сразу лопались. Лопались бесшумно, но оставляя в воздухе тот неопределенный запах тлена и кислятины, что пропитал всю квартиру.

— Дядя, а это что вообще такое? — вопросил я, усаживаясь на диване.

Ноги я сунул в тапочки, брезгуя наступать босыми ногами туда, где еще шевелились отдельные пузырьки, откатывающиеся на середину комнаты.

— А, мерзость замогильная. Тебе ни к чему. Так что, по сто грамм за встречу?

Мои возражения — дескать, я в командировке, мне с утра работать — Николаевич отвел железным, с точки зрения пьющего, аргументом. Потому он и предложил мне выпить посреди ночи, в полтретьего, чтобы к утру весь запах выветрился. Спорить с пьяным, да еще о выпивке, дело бесполезное. Так что мы сели за стол, стоящий у окна и дядя достал изящные хрустальные рюмочки. Нашлась и закуска. В серванте, за дверцей, обнаружился небольшой холодильник, доверху набитый колбасами, копченостями и баночками с консервированными овощами.

— Вика меня теперь на кухню не пускает. Холодильник этот — мой, и питаюсь я здесь, и выпиваю.

— А что же так? — поинтересовался я.

Дядя Илья, при свете лампы это стало заметно, потемнел лицом. Да и кожа у него стала какой-то синюшной. Мешки под глазами, морщины. В общем, в гроб краше кладут. Не иначе, пьянствовал он достаточно долго. Не в этом ли причина того, что тетя Вика объявила его умершим? Я поневоле припомнил, что о смерти дяди она сообщила, но про похороны ни слова сказано не было.

— Нечего мертвяку вместе с живыми за стол садиться. Я ведь, Олежка, для государства умер. И свидетельство о смерти есть…

По его рассказу, дело сложилось следующим образом. Очнулся однажды дядя в морге. Лежит голый на металлическом столе, слева и справа, как он выразился, такие же мертвяки, только недвижные. Ну встал, перепугался, куда-то побежал, голос подал. Любой бы на его месте подал. Хорошо, служитель морга оказался человеком бывалым. Да и спирта у него нашлось немеряно. В общем, приняли они хорошо. Дядя на ногах остался, и даже одежонку себе смог отыскать, а служитель заснул. Тут и тетя Вика на такси подкатила, привезла во что одеться и дядю забрала. Из рассказа Николаича получалось, что он ей не звонил.

— Дядя Илья, а тетя как узнала, что ты живой?

— Живой? Да разве, Олежка, я живой? Неправильное слово. Я неумерший. А тете как не знать, если она меня и подняла. В полночь только на такси и приедешь, транспорт не ходит. Таксист меня за санитара принял, а служитель решил, что я ему по пьянке почудился. В общем, никто меня не искал. С тех пор вот и квашу помаленьку. А когда тоска заедает, то и не помаленьку.

Николаевич посмотрел на меня несколько протрезвевшими глазами и тихо сказал:

— Ложись спать, Олежка. А про наш разговор тете не говори. Скажи, спал я ночью беспробудно.

Проснулся я с несвежей головой. Дяди не было. По полу каталось несколько серых пузырьков, пахло кислятиной и перегаром. На кухне завтракал Игорь, поздоровавшийся со мной сквозь зубы. Я не обиделся. Он всегда был таким: угрюмый, неприветливый. Уже за тридцать, а так и не женился.

— А тетя Вика что, нездорова?

— Мать в ночную смену сегодня работает, на шинном. Деньги нужны. Дядино существование недешево обходится.

— Он что, все пропивает? — удивился я, настолько такое предположение не вязалось с обычным обликом дяди.

— Так ведь не только на водку приходится тратиться, чтобы он в могилу не лег, как то судьбой назначено. Это мать все смириться не может. Ты с ней лучше об этом не говори. Сделай вид, что ничего не заметил. Ну, запил мужик, и все, обычное дело. Ладно?

Тете Вале я позвонил из офиса, как только добрался. Работать, честно говоря, не хотелось совершенно. Слава богу, объем работы я имел возможность определять самостоятельно и отчитываться перед кем-то не требовалось.

— Илья Николаевич, оказывается, жив. Очнулся в морге, встал и пошел. Только свидетельство о смерти пока не аннулировано, — рассказывал я, уже сам чувствуя, что не могу правильно передать увиденное.

Как расскажешь о чувствах, вызванных серыми пузырьками, пропитавшем всю квартиру запахе и горестном унынии, сквозивших в словах дяди Ильи и Игоря? Как объяснишь то, что дверь в квартиру не запиралась, а хозяева совершенно не боялись ограбления? Не мог я передать и ощущения, охватившего меня, когда у подъезда поутру я увидал дядю в компании местных алкашей, собравшуюся вокруг стоящей на скамейке бутылки. На их лицах царило выражение совершенно по ситуации неуместной вселенской скорби, и лишь угощающий их Николаевич выглядел умиротворенным.

— То не жизнь, Олежка, — возразила спокойно тетя Валя, — человек живет, когда в теле его собственная душа присутствует. А душа Ильи его тело покинула и сейчас мечется бесприютно.

— Насчет души не знаю, а Илья Николаевич находится в своем уме и памяти. Пьет только, это есть, врать не стану.

— Тело его действительно движется, подняла его ведьма, смогла. Только жизнью это называть не след. Ты бы туда не возвращался, Олег. Оберег мой тебя от замогильного ужаса защитит, только телом Ильи понемногу овладевают твари незримые да неощутимые, против которых у живых защиты нет. Он и пьет, должно быть, чтобы самому себе живым казаться и продержаться среди людей подольше.

На эту просьбу я ничего определенного не ответил, а оберег обещался не снимать. Не прошло и часа, как запищал мой сотовый. На экране высветился номер тети Вики.

— Теть Вика, а Вы откуда мой номер знаете? — спросил я сразу, так как точно помнил, что никому в этом городе его не давал.

— Невелика хитрость разузнать. Приходи обедать, а то я тебя так и не видела.

— Да мне добираться через весь город, теть Вика. Слишком долго получится.

— Ничего не долго. На троллейбус не ходи, а как выйдешь, через дворы прямиком на улицу Чехова. Повернешь в сторону вокзала, и на первом перекрестке справа будет остановка. Дождись там 48-й маршрутки, она к нам по объездной ходит…

Отказаться я не смог, а маршрутка, и правда, домчала мигом. Тетя встретила меня на кухне. Пахло борщом, котлетами и еще разными приправами. На столе стояла стограммовая бутылочка водки.

— Сам спит у себя, мы вдвоем пообедаем, — тетя вела себя так, как будто жизнь текла по обычному руслу.

А я сразу углядел катающиеся по полу серые пузырьки, да и выглядела хозяйка до предела измотанной и преждевременно постаревшей.

— Что же у вас дверь постоянно не заперта? Не боитесь лихих людей?

— Вижу, ты на шее амулет таскаешь. Валентина Петровна дала? Вот через него ты и не чувствуешь ничего. Нет, не снимай, в этом деле я с ней согласна. Без него ты бы за полчаса здесь такого страха натерпелся, что пешком бы к себе в город рванул. А ведь тебе наша квартира не чужая. Чужаки здесь и двух минут не продержатся. К тому же моя и Игоря комнаты запираются на свои замки. А кто в зал сунется, тот вообще вряд ли ноги унесет.

Тетя опустила взор книзу, я проследил ее взгляд. Возле моих ног собралось с десяток беловато-серых пузырей, которые перекатывались, не решаясь ко мне прикоснуться. Вероника Александровна разлила водку по рюмкам.

— Давай, Олежка за встречу…

Я поднял рюмку, даже не думая о том, что мне еще работать. И чем интенсивнее я буду работать, тем быстрее смогу вернуться. Голова сегодня у меня была занята чем угодно, только не работой. Отхлебнув несколько ложек борща, тетя Вика спросила сварливым тоном: