Наконец, редактор подписал номер в печать и для работающих в большой редакционной комнате наступило время расслабиться. Мне, как верстальщику, еще следовало упорядочить все материалы уже фактически выпущенного номера газеты, придать им пригодный для хранения вид. Я немедленно занялся этой, в общем не требующей раздумий работой, одновременно прислушиваясь к разговорам корреспондентов. Сегодня нас почтил посещением Женька, временами приносящий нам материалы о потустороннем мире. В нашем штате он не числился, но статьи его всегда оказывались уникальными. Наша газета, отчетливо отдающая желтизной, охотно их печатала. Читателям нравилось узнавать о жизни после смерти, о привидениях и духах, приемах любовной и черной магии.

Генка, наш штатный корреспондент, самоуверенный молодой человек сорока пяти лет от роду, настойчиво расспрашивал Женьку, который был его вдвое моложе, о стихиалях.

— Стихиали, они отличаются от духов воды, воздуха, огня и т. д. всеобщностью. Духов воды — отдельной воды: конкретного ручья, залива, болота, — множество. Стихиаль воды — одна. Мощность ее невероятна, но связаться с ней нам не по силам. А духи человеком вызываются, если знаешь, как, и располагаешь определенными силами.

— Ну и на что духам жертвы и обряды поклонения?

— Связанным со стихиями они нужны для того, чтобы иметь определенную независимость от стихиали. Для самоуважения, можно сказать. А духам, что от стихий зависят относительно мало, наша вера в них придает сил. Так же, как и богам.

— Что, чем больше верующих, тем сильнее бог?

— Именно так! Вспомни, как бог Ветхого Завета рвался заключить завет с евреями? Землю обетованную им обещал, размножение и расселение по всей земле, лишь бы не предали веру в него.

— Сейчас он пожалуй, несколько огорчен…

— Кто знает, может, огорчены как раз евреи? Но их бог хотя бы жив, а греческим и римским богам не досталось и того. Что с того, что о них помнят школьники, что их статуи по музеям расставлены? Только поклонение дает силы богам: молитвы, жертвы, обряды.

Дальше Женька понес уже полную ахинею. Получалось, что в мире бесплотных и иномирных существ существовала прямо-таки звериная конкуренция за внимание рода человеческого. У богов, демонов, маленьких зеленых человечков, призраков, вампиров, оборотней и прочих в обычае было сливать компромат на конкурентов, вербовать на Земле агентов влияния, бить по душам людей беззастенчивой и агрессивной рекламой. Я поневоле вмешался в их беседу — по натуре не могу долго выслушивать полный бред.

Кончилось, конечно, тем, что Генка затащил нас в один, распрекраснейший, по его определению, бар. Что-то наша молодежь меня завела, не иначе. Иначе с чего я, ничего, крепче пива не употреблявший, согласился на тот коктейль? Как и что пьет Женька, который тоже не возражал, я не знал. Он настоял только, что заплатит за выпивку.

Знал, конечно, Женька, на каких заплатах сидят труженики провинциальной прессы. Так что сколько в баре стоили напитки, я и не поинтересовался. Сел за чистенький столик без скатерти. На столе стояла лишь подставка для салфеток от фирмы Кока-кола. Обменявшись несколькими словами с девушкой за стойкой, Генка и Женька сели рядом. Спустя минуту девушка поставила на столик три пузатых бокала, до половины наполненных синего цвета жидкостью.

Генка немедленно выбросил из бокала соломинку, заявив, что он привык употреблять сей божественный напиток через край. Я, как и Евгений, тянул жидкость через трубочку, наслаждаясь необычным вкусом.

— Нет, ты мне скажи, Жека, тебе ТАМ, — Геннадий выделил это слово голосом так, что мне захотелось встать навытяжку, — совсем ничего показывать не разрешено?

Кажется, я чего-то пропустил. Только что наши молодцы обсуждали редакционных барышень и сравнительную ценность их благосклонности, и вот разговор снова вернулся к основной теме. Бокалы давно опустели, причем Генка успел и повторить, а Женька выглядел совершенно трезвым. И довольно грустным.

— Показать я могу все что угодно, только так, чтобы не доказательно.

— Это как же? — не понял Геннадий.

— Ну вот если я сейчас отведу вас обоих, например, в домик волшебника, то вы ничего потом рассказывать не станете. Проспитесь наутро и сами себе не поверите. Да и никто вам не поверит, спишут все на белую горячку. Да ты не обижайся, Гена! Ты сам — поверишь, но остальные…

— А ты нас туда своди, а дальше уж наше дело — что нам по пьяни привиделось, — я, наверное, порядком перебрал, иначе бы подобного заявления не сделал.

Удивленно посмотрев на меня, Женька неожиданно согласился. От бара до трамвая — десять минут ходу. Под ногами хлюпал тающий снег, сверху сеял мелкий дождик. Похоже, меня вперед вело не столько любопытство, сколько синяя жидкость из бокала. Я, помнится, даже не закрывался капюшоном, и моя кепка порядком вымокла. Но когда мы вылезли из трамвая на конечной остановке, стало еще хуже. Грязная скользкая дорога, на которой отродясь не водилось асфальта, тянулась между двумя покосившимися древними заборами. Машины размесили грязь до такой степени, что устоять на ногах было абсолютно невозможно и приходилось держаться за забор. Свет от фонарей вдоль трамвайной линии бесславно погибал на темных пустынных огородах, видневшихся сквозь доски забора.

— Куда ж ты привел нас, Сусанин-герой? — продекламировал Генка, когда впотьмах обеими ногами забрел в довольно глубокую лужу.

— Я в этом городе улиц не асфальтирую, — напряженным голосом отозвался Женька.

Когда стало совсем темно, он неожиданно повернул в небольшой проход. Слева из-за забора забрехала собака. Женька предупредил:

— Держитесь за меня, тут проволоки полно, — и отодвинул незапертую калитку.

В темноте, почти на ощупь, мы куда-то двигались, напоминая брегелевских слепцов. Впереди тьма сгустилась. Похоже, сарай. Женька остановился, звякнул ключами, провернул их в замке. Скрипнула дверь.

— Заходите. За дверью ступенька, осторожно.

Он пропустил нас с Геной вперед и закрыл за собой дверь. Щелкнул зажигалкой. Язычок пламени осветил небольшое помещение типа веранды с заколоченными досками окнами. В двери напротив входа не было ни ручки, ни замочной скважины. Сбоку стоял стол со столешницей из досок. На нем возвышалась стопка одноразовых стаканов и пыльная зеленая бутыль. Женька быстро вытащил три стакана и плеснул в каждый из бутылки.

— Это надо выпить, иначе дверь не откроется.

Едва мы поднесли стаканы к губам, как он погасил огонь зажигалки. В наступившей темноте я пригубил напиток со странным вкусом. Похоже на фруктовый сок, довольно кислый. По телу разлилась свежесть. Сбоку что-то щелкнуло. Дверь без ручки открывалась медленно, бесшумно. Слабый мерцающий свет озарил помещение. Женька схватил нас за руки и потащил к свету. За дверью обнаружился коридор с выложенным камнями стенами. К торчащему из камня металлическому штырю ремнями был прикручен коптящий вонючий факел. Я оглянулся. Там, откуда мы пришли, не было никакой двери. Коридор заканчивался тупиком. Гладко обтесанные блоки известняка перекрывали коридор от края до края и от верха до низа. В тупике лежал человеческий скелет, сжимая в руках меч с тускло желтеющей рукояткой.

Я дернул Женьку за рукав.

— Жень, оглянись.

— Не обращай внимания, давай быстрее подниматься. В подвалах находиться опасно.

Мы пробежали мимо еще трех коптящих факелов, когда сзади нас раздалось тихое шуршание. В полутьме сзади, на уровне пола, что-то переливалось и двигалось.

— Крысы, что ли? — раздраженно спросил Генка.

— Вроде того, — мельком оглянувшись, бросил Женька, — только попадаться на зуб им не стоит. Бежим, они медлительные!

За вторым поворотом налево мы вбежали в шестиугольный зал. В каждой стене — по низенькому проходу, а сами стены выложены зеленой, слабо светящейся плиткой. Пол — мраморный, в центре из бронзового фонтана в форме шестиногой жабы брызжет струйка воды. Женька засунул голову в один из проходов и прислушался, приказав нам делать то же самое. Из того прохода, в который на пол-туловища залез я, доносился мерный рокот и отчетливо пахло раскаленным металлом.