Но 15 (28) февраля 1918 г. все же поступило распоряжение приостановить работы и рассчитать рабочих, а 9 мая (н. ст.) ГАУ затребовало план ликвидации — очевидно, в связи с предположением эвакуировать в Воронеж отдел взрывателей Сестрорецкого завода. Затем наступил период, когда «положение строительной комиссии было крайне неопределенное», предписанием же ГАУ от 11 июня 1918 г. на нее возлагалась «окончательная ликвидация постройки завода». Все оборудование и материалы следовало «немедленно отправить Самарскому пороховому заводу и Симбирскому патронному по соглашению с начальниками их». К тому времени условия деятельности комиссии не улучшились. Подрядчики не могли получить вагоны для перевозки материалов, вагоны «или совсем не подавались, или если и подавались, то в далеко не достаточном количестве», так что добиться соблюдения каких-либо сроков комиссия не могла{356}.
Впоследствии сотруднику Маниковского представлялось, что казенные заводы «неизменно давали продукцию высокого качества, превосходившую в этом отношении не только частную, но и заграничную; обходилась она дешевле частной, а во время войны эти заводы приняли на себя всю тяжесть срочного изготовления» вооружения, и, «например по трубкам», «полностью ликвидировали наступивший голод»{357}. Реальность была не столь блестящей.
Всего за 1914–1917 гг. русские заводы дали более 33 млн. трубок: казенные заводы, по B.C. Михайлову, дали 33 336 тысяч трубок (30 378 тысяч 22-сек. + 2958 тысяч 45-сек.) и еще 3120 тысяч добавили частные; взрывателей 10 823 тысяч, в том числе 3889 тысяч казенные и 6934 тысяч частные{358}.[80]
Иные сведения у Рдултовского, ведавшего этой отраслью артиллерийского снабжения. По Рдултовскому, от казенных заводов артиллерия получила 38 млн. трубок и 27 млн. взрывателей и от частных — еще 4,5 млн. трубок и 0,1 млн. взрывателей{359}.
Сведения Михайлова неполны, поскольку, в частности, не учитывают выпуска 34-сек. трубок Шнейдера, снаряжавшихся медленно горящим порохом из Франции, кроме того, частные заводы, изготовлявшие трубки, учтены у него не все (отсутствуют, например, заводы Барановского, ВКЭ, «Зингер», «Русский Рено»). В то же время у Рдултовского в производстве взрывателей, видимо, занижена производительность частных заводов (0,1 млн.), тогда как Михайлов, называя, в совокупности, 7,1 млн., приводит конкретные числа по каждому из учтенных им восьми заводов. Отчасти разнобой, возможно, возник из-за неодинакового подхода авторов к предприятиям, занимавшимся лишь сборкой трубок и взрывателей.
По сведениям, приведенным Михайловым, в 1916 и 1917 гг. русские заводы довели выпуск трубок до 1547 тысяч в месяц (1430 тысяч 22-сек. + 117 тысяч 45-сек.) при ежемесячной потребности в 2817 тысяч (2360 тысяч 22-сек. + 457 тысяч 45-сек.).
Эти данные не сильно расходятся со сведениями ГАУ на 6 декабря 1916 г.: артиллерия нуждалась в 2150 тысячах трубок в месяц, а получила с русских казенных и частных заводов 1600 тысяч (1300 + 300 тысяч). Это количество «с избытком покрывает потребность… по числу подаваемых в настоящее время на фронт патронов русского изготовления», говорится в журнале комиссии Особого совещания по обороне{360}. Остальные 650 тысяч трубок артиллерия получала из-за границы; кроме того, оттуда же поступали полные, снаряженные боеприпасы.
Для снаряжения 45-сек. трубок годился только специальный медленно горящий порох, поставляемый из-за рубежа. Плохо давалась установка изготовления на русских заводах 34-сек. трубок; выход из положения отчасти был найден путем использования в 22-сек. трубках медленно горящего пороха: длительность горения от этого повышалась до 32 секунд.
Взрывателей русские заводы давали в месяц 499 тысяч при ежемесячной потребности в 4150 тысяч.
Общая картина снабжения артиллерии трубками и взрывателями остается не вполне ясной, но очевидно, что для удовлетворительного решения этой задачи действовавших русских заводов не хватало.
Существенная часть трубок для русской артиллерии поступала из Франции и от швейцарских фирм{361}.[81]
Орудийная промышленность
В конечном счете тяжелая артиллерия приобрела «решающее значение»{362}. «Современные условия… выдвигают на первое место вопрос об обладании тяжелой артиллерией,без каковой добиться каких-либо решительных результатов ныне не представляется возможным», — писал военному министру Шуваеву 24 мая 1916 г. начальник Генерального штаба Беляев{363}. Если с точки зрения командования наличие тяжелой артиллерии, откуда бы она ни взялась, оценивалось как главное условие оперативного успеха, то способность русской индустрии обеспечить фронт тяжелой артиллерией подытоживала общую дееспособность военно-промышленного аппарата империи. Впрочем, предел ставила и нехватка живой силы: иссякала возможность формировать новые батареи («почти по всем калибрам») «вследствие недостатка людей и лошадей»{364}. При этом размер людских потерь зависел опять-таки от нехватки артиллерии. Начальник штаба Верховного главнокомандующего В.И. Гурко 9 февраля 1917 г. объяснял М.В. Родзянко (в июне 1916 г. то же самое докладывал царю Алексеев): «Могучая артиллерия и технические средства, хотя бы такие же, как у наших противников, весьма понизили бы наши потери, но о подобном уравнении, по крайней мере в ближайшее время, не приходится и думать»{365}. На вооружение тяжелых батарей были использованы орудия старых образцов крепостного и берегового типа, ас 1916 г. добавились «новейшие орудия, поступавшие главным образом по заказам из-за границы» (как и снаряды к ним){366}. Хотя и существует представление, что «производство тяжелых орудий… едва ли не на 100% обеспечивалось российской промышленностью»{367}, Гурко в тех условиях свою надежду облегчить положение в отношении тяжелой артиллерии не связывал с опорой на русскую промышленность, рассчитывая использовать в предстоявших весной — летом. 1917 г. операциях 6-, 8-, 10-, 11-, 12-дм орудия «от наших союзников»{368}.
В 1916 г. Пермский завод дал орудий калибров средних и выше средних — в приведенных к условным 3-дм единицах по трудоемкости — 1113 таких условных единиц (по сравнению с этим он выпустил в 1914 г. 15% — 153 единицы, а в 1915 г. 74% — 823 единицы); пушечный отдел Путиловского — до 250 в месяц{369}. Но в своих калибрах эти показатели не выглядели столь эффектно. Тяжелая артиллерия особого назначения (ТАОН) к моменту летнего наступления 1917 г. располагала 632 орудиями и минометами, но лишь малая их часть поступила с русских заводов: 258 пушек и 56 минометов предоставили союзники в 1917 г., а до того — они же еще почти столько же{370}. Всего за 1915, 1916 и 1917 гг. тяжелых и осадных орудий разных калибров русская артиллерия получила 1448 стволов, в том числе 602 было изготовлено в России и 846 у союзников; если же взять только полученные до 1917 г. 685 орудий, то 283 и 402, соответственно. Формируемым для операций 1917 г. мортирным батальонам поступили 4,5-дм гаубицы из Англии. «Основной тип принятой у нас гаубицы — 48-линейный, но, — по свидетельству Маниковского, — ввиду обнаружившегося недостатка их и невозможности изготовления (как и 6-дм гаубиц. — В. Я.) в достаточном количестве пришлось пойти на подкрепление нас 45-лин. английской гаубицей»{371}.
Существует также представление, что для удовлетворения нужд фронта и в винтовках, и в гаубицах, и в 42-лин. тяжелых пушках в России имелись «все условия»{372}. Однако в ноябре 1915 г., подсчитав потребности фронта до середины 1917 г., Маниковский докладывал Военному министерству{373}, что 1400 48-лин. (122-мм) гаубиц (из требовавшихся 2396) придется заказать за границей. Он предупреждал, что «если заказ [этих 1400] гаубиц за границей не состоится, получить их в России не удастся, так как ни один из существующих заводов принять заказ не может».
