С тремя предметами, случайно попавшими в поле зрения, можно играть до бесконечности. Они – разнофактурные, разной формы, разной породы. Сочетая их в композиции, мы увидим: желудь может быть туловищем, ножкой гриба, помпоном на шапке. Кусочек смальты – горой, крышей дома, фруктовым желе. В зависимости от этого предметы будут в композиции главными, определяющими или вспомогательными.
Одно превращается в другое. Теряя функциональность, предметы становятся волшебными. Крышка от кефирной бутылки с бусиной на ней – блюдечко с яблочком, покрутишь яблочко – и узнаешь, что делается на другом конце света.
В этой игре ребенку открывается, что ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ ВСЕМ и что ни задумаешь – можно сделать. Вылепить, нарисовать, скомбинировать из предметов, склеить, выгнуть из проволоки и т. д. Способность ребенка одушевлять своей фантазией неодушевленный мир как бы сама диктует педагогу метод обучения. Его можно назвать «проведением через разное».
«Провести через разное» – значит углубить и разнообразить представление ребенка о путях, ведущих к достижению цели.
Смотри, не спеши
Младенчество беспамятно. Именно в нем испытали мы полноту нерасщепленных чувств. Память об этой поре «вшита» в нас как первый чувственный опыт. Первое погружение в мир, первая, самая первая любовь. Хорошо тем, кого любили.
Мои первые воспоминания – лицо мамы, ощущение себя свитком в ее руках и какое-то пение.
Уже отчетливее помнится: большущие травинки, усыпанные маковыми точечками. Под лестницей бабушки-дедушкиного дома. Я сидела на нижней ступеньке и собирала урожай с травинок. Ссыпала «мак» в кукольную кастрюльку, это было долго, очень долго, потому что нужно было «зачернить» маком все дно и только затем варить «кашу», помешивая пальцем вместо ложки. Каша тоже почему-то варилась очень долго. Потом остужалась. Кукол я кормила с песнями. Про зайцев и белок, про всякую всячину. Мне хотелось, чтобы кто-то из взаправдашних людей, проходя мимо, услышал, как я пою, и похвалил меня.
Бабушка мое пение не ценила и выходила на веранду лишь затем, чтобы удостовериться, что я на месте. «Сидит и играет, золотой ребенок!»
Еще помню – нанизывание колец из стеблей опавшей турецкой сирени. Это происходило на морском бульваре. За нашей прогулочной группой были закреплены две большие скамейки. Воспитательница Луиза Вольдемаровна выбрала место в удаленной от моря аллее. Чтобы нас не унес ветер с моря и чтобы была тень. Тень от дерева турецкой сирени. Это дерево я числила в единственных и драгоценных. Позже я заметила, что ими обсажена вся аллея, но в раннем детстве взгляд упирается в то, что рядом, уходит вглубь, а не вширь.
Летом деревья выгорали от яркого солнца. От пышных благоухающих соцветий оставались гроздья желтых шариков и стебли-прутики. Ветер носил прутики по бульвару, и мы их собирали. Один конец прутика тонюсенький, а другой утолщенный, похожий на маленькое копытце; завернешь за него тонкий и выйдет кольцо. Потом проденешь в кольцо следующий прутик и снова соединишь концы. Мы плели длиннющие цепи и с упоением возили их за собой по асфальту.
Рисовать сиреневым мелом на асфальте мне не нравилось – мел скреб по пористой поверхности, а на костяшках пальцев горели ссадины. Наверное, поэтому я не провожу таких занятий с детьми. Хотя многим, наверное, это бы понравилось.
Чувственный опыт – сокровище. Он определяет нашу судьбу. Мы въезжаем в мир в детской коляске, катим по бульварам и паркам, не зная, что это такое. Мы еще не назвали ни один предмет и ликуем, когда нас вынимают из теплого укрытия и держат на руках, под огромным небом. И то, что небо – небо, еще только предстоит узнать.
Мы никуда не спешим, не выбиваемся из ритма. Когда он внезапно нарушается, нам становится страшно и мы плачем.
Помню, как старушка-няня часами могла просиживать у окна с нашим годовалым сыном. «Шук, шук, шук», – приговаривала она, отбивая такт ребром ладони. Тем самым она как бы внушала ребенку: «Смотри, не спеши. Все будет, как будет, такая жизнь… Вон машина едет, вон тетя идет, шук-шук-шук…»
Из пустого в порожнее
Едва научившись ходить, дети пекут «куличики». Получается не сразу. Первые опыты – обвалы, песок не держится, все сыплется. На помощь приходят формочки. Набил песка внутрь, опрокинул, пристукнул ладошкой, снял формочку, а под ней – яблоко. Но даже полуторагодовалый ребенок не будет тянуть «яблоко» в рот, он знает, что это игра, что это как будто бы яблоко.
Малыши любят рыть канавы. Старшие возводят замки из песка, а они, знай себе, роют канавы. Им важно дорыться до глубины. «Я до самой Америки дорыла», – сказала трехлетняя дочь.
Пока их занимает процесс. Как кроты, они роют подземные ходы. К законченной работе теряют всякий интерес: и места-то не помнят, где полдня орудовали руками и совками.
Как-то раз я потеряла дочь на пляже. Ее искали всем миром. «Разыскивается девочка Маня в розовых трусах…» – эту весть разносили по рупору со спасательной станции. Маня была обнаружена в огромной яме, которую она вырыла неподалеку от того места, где мы расположились. Я спрашивала Маню, слышала ли она громкий голос по рупору. «Нет. Я яму копала».
Куличи – выпуклости; ямы, канавы – вогнутости. До трех лет дети осваивают выпукло-вогнутое пространство. Это освоение столь же значительно, как и освоение речи. Полость можно заполнить. Чем? Водой. Игра с водой – излюбленное занятие детей. Иногда она наносит серьезный ущерб имуществу. Я, например, лишилась единственного в своей жизни флакона французских духов. То есть лишилась я не флакона, а духов – они были вылиты, а пузырек заполнен водой. Зато куклам повезло!
Впрочем, наши лишения ничто по сравнению с их приобретениями. Переливая из пустого в порожнее, дети постигают основное свойство материи. Разумеется, им ничего не известно про закон жидкости и газа, принимающих форму сосудов. Пока они заполняют пузырьки и бутылки, завороженные струением или неподвижностью воды. Вода – стихия, она манит так же, как огонь. Сколько раз ребенок сходит по воду – принесет ведерко с моря, выльет в лужу, отправится за следующим. Если ему не разрешают войти в воду и зачерпнуть ведром где поглубже, его задача усложняется. Сколько там добудешь с берега, да так, чтобы ноги не промочить!
Детское наблюдение: льется вода из крана в кружку, дошла до края – и больше не вольешь. В большую кружку входит много воды, в лекарственный пузырек – мало. Потом возникла другая игра – разливать воду из кружки по всевозможным емкостям. Получалось: одна кружка может напоить многих.
Или просто лить воду на асфальт и смотреть, на что похожи пятна и разводы, это все равно, что видеть разные картины в облаках, даже еще интересней, поскольку ты являешься хозяином положения.
Заполнение емкостей – один из путей освоения формы. Любопытство к тому, что внутри, в глубине, неодолимо. Однажды в детстве я засунула палец в узкое горлышко флакона от духов и пришлось разбивать флакон, чтобы высвободиться из стеклянной тюрьмы.
Есть вещи, которые примагничивают к себе. Хочется трогать, осязать витые ножки старинной вазы, скользить ладонями по голубым граням стекла, нащупывать подушечками пальцев выпуклости мелких цветочков. Тактильные ощущения пробуждают чувственные. «Мамина рука такая ласковая, такая гладкая, как асфальт».
Глубина – тайна, в нее хочется проникнуть, поверхность чарует, заманивает. Вещи оживают под пальцами. Детям необходимо все потрогать, они воспринимают предметный мир через осязание. Запрещая детям прикасаться к предметам, мы лишаем их полноты познания, вызываем тактильный голод, неудовлетворенность. Это может привести их впоследствии к неприятию ласки, к неумению проявлять нежность.
