В дом Иван пришёл невесел,
Буйну голову повесил.
А лягушка говорит:
«Что, Иванушка, сердит?
В чем, скажи, твои печали?
Иль подарки подгуляли?
Не хорош царю пирог,
Иль ковром он пренебрёг?
Что сидишь, как на погосте?»
А Иван ей: «Просит в гости
Царь-отец. Он ласков был,
За подарки похвалил,
Да приду на пир с тобою,
С лягушонкою рябою, -
Засмеют на целый свет;
Отказаться ж нам не след».
Говорит ему лягушка:
«Это дело – безделушка!
Ты на пир один иди
Да царя предупреди,
Что лягушка, мол, хлопочет,
Приодеться к пиру хочет,
Чтоб на пире пред царём
Не ударить в грязь лицом.
А как станет мать-царица
Приглашать за стол садиться,
Вдруг раздастся стук и гром, -
Успокой гостей на том,
Что гремит, мол, коробчонка,
В коробчонке – лягушонка».
Делать нечего, Иван
Обрядился в свой кафтан
Да на пир один явился.
Царь к нему и обратился:
«А твоя лягушка что ж?
Иль ей пир наш не хорош?»
Объяснил царевич дело,
Как лягушка повелела:
«Я, отец, пришёл вперёд,
А она сейчас придёт.
Лягушонка всё хлопочет,
Приодеться к пиру хочет,
Чтоб на пире на твоём
Не ударить в грязь лицом».
…Приглашает всех царица
За почётный пир садиться.
Вдруг раздался стук и гром,
Словно рушится весь дом.
Царь с царицей побледнели,
Гости на пол так и сели,
Сам Иван едва стоит,
Да гостям и говорит,
Что гремит, мол, коробчонка,
В коробчонке – лягушонка!
Все – к окну. А за стеной
В колымаге расписной,
Златоверхой, среброспицей,
С удалым, лихим возницей,
Василису кони мчат,
Подковами грохоча.
Арапчонок на запятках,
Бубенцы на всех лошадках,
Колокольчик дорогой
Под серебряной дугой.
У крыльца возница бойко
Осадил лихую тройку,
И царевна, наконец,
Входит в царский во дворец.
Вот идёт – светлее света,
В шёлк и бархат разодета,
Косы русые до пят,
Ленты алые горят,
Ручки – в перстнях драгоценных,
Ножки – в туфельках отменных,
Шея – в ясных жемчугах,
Серьги-яхонты в ушах.
Лёгкий стан – что стебель гибкий,
Губы светятся улыбкой,
Из очей – снопы лучей
Красна солнышка ярчей.
Царь с царицей с места встали,
Гости рты поразевали
И дивятся в простоте
Небывалой красоте.
А Иван опешил разом,
Словно ум зашёл за разум,
Еле справился с собой
Да к царевне молодой
Поскорей пошёл навстречу,
Встретил ласковою речью,
Взял за ручку и повёл
Василисушку за стол.
Гости пили, пировали –
Глаз с царевны не спускали.
Царь с царицею-женой
Говорили с ней одной.
А царевна не чинится –
Ест, и пьёт, и веселится.
Выпьет чарочку вина
Да в рукав сольёт со дна,
Косточку лебяжью сгложет
Да в другой рукав положит.
Пошептавшись меж собой,
Две невестки вперебой
Сами стали делать то же –
Пригодится, мол, быть может:
«Лягушонка для царя
Это делает не зря…»…
Пир кончается богатый –
Гусляры идут в палаты…
…На весёлый складный лад,
Сами гусли говорят!
И под голос их напевный
В лёгкий пляс пошла царевна.
Взмыла правым рукавом –
Перед створчатым окном
За одно мгновенье ока
Пруд раскинулся широко.
Левой ручкой повела –
И по пруду поплыла,
Белизною крыл блистая,
Лебедей сребристых стая –
Несказанная краса!
Ахают на чудеса
Царь с царицею и гости.
А невестки в ярой злости
Мечут искрами из глаз
И пустились сами в пляс.
Пляшут, топают ногами,
Размахались рукавами,
Всех гостей-то за столом
Позабрызгали вином,
А как косточки бросали,
Так в глаза царю попали
И царице прямо в нос.
Царь того не перенёс,
И, разгневавшись нещадно,
Впредь чтоб было неповадно,
Двух невесток тотчас он
В наказанье выгнал вон.
А Иван сидел угрюмо
Да такую думал думу,
Глаз с царевны не сводя:
«Как бы, с пира-то уйдя,
Раскрасавица-подружка
Вновь не сделалась лягушкой,
Кожу вздевши на себя!
Ин, спасу-ка я тебя –
Побегу да эту кожу
Лягушачью уничтожу,
И останешься тогда
Ты царевной навсегда».
Так и сделал, как задумал,
Потихонечку, без шума…
Только кожа запылала,
Василиса и вбежала.
Нету кожи, где была,
В печке – пепел да зола…
Подкосились резвы ножки.
«Подождал бы ты немножко, -
Тихо молвила она, -
И была б я спасена!
Знай – в лягушку злым Кощеем,
Колдуном и чародеем,
На год я превращена.
Через день от колдуна
Я б навек освободилась,
В кожу больше б не рядилась.
Колдовства бы срок истёк,
Если б кожу ты не сжёг.
А теперь в волшебном царстве,
В тридесятом государстве,
У Кощея в терему
Я должна служить ему,
Быть Кощеевой рабою.
Нету счастья мне с тобою!..»
Обняла Ивана раз
И исчезла вмиг из глаз.
Постоял Иван, горюя,
Да решил: «Пойду к царю я.
Коль наказан – поделом!
Буду бить царю челом
Да просить благословенья
И царёва разрешенья
На Кощея мне идти,
Чтоб Кощея извести».
Разузнавши, что случилось,
Мать-царица огорчилась…
Царь-отец сказал, однако:
«Знаю я, Кощей – собака,
Душегуб и лиходей.
Много он сгубил людей.
Коль тебе, Иван, расправа
С ним удастся – честь и слава!
За решение хвалю.
Подойди – благословлю».
Вот царевич снарядился
И в далёкий путь пустился.
Год прошёл, прошло и два.
Третий раз растёт трава,
Третий раз цветут деревья,
Третий раз идёт кочевье
Перелётных с юга птиц,
А Кощеевых границ
По неведомой причине
Что-то нету и в помине.
Вот на третьем на году
И попал Иван в беду:
Он с пути-дороги сбился –
В глухомани заблудился.
Бродит по лесу три дня
Без еды и без огня.
Лес всё диче, глуше, гуще –
Нет конца проклятой пуще,
Ни тропинки, ни жилья,
Ни пернатых, ни зверья.
Наконец, совсем измучен,
Сел Иван в лесу дремучем
На осиновый пенёк:
«Видно, час мой недалёк…
Не бывать в родимом доме!..»
Слышит, чащу кто-то ломит.
Встал царевич поглядеть –
Перед ним большой медведь.
«Я брожу в лесу без пищи,
А меня тут пища ищет!» -
Лук схватив, сказал Иван
Да скорее за колчан…
…Вдруг медведь, разинув пасть,
Молвит речью человечьей:
«Не стреляй, Иван-царевич!
Дорога мне жизнь моя, -
Пригожусь тебе и я».
Подивившись этой речи,
Вскинул вновь Иван за плечи
Лук с тугою тетивой.
«Ладно, - молвит, - бог с тобой!
Потерплю ещё немножко…»
Пожевал Иван морошки,
Подкрепился тем чуть-чуть
И пустился дальше в путь.
Глядь, виднеется лужайка,
На лужайке серый зайка,
Длинноухий и косой,
