Да промолвил: «А по мне –
Не в лягушьей коже сила.
Коль судьба так рассудила,
Значит, дело в самый раз.
Обвенчаем нынче вас».
А как вечером венчали,
Из невест одну держали
Пред налоем и попом
На подносе золотом.
По скончанию обряда
Царь поздравил всех, как надо,
И сказал: «Ну, в добрый час!
А теперь даю наказ
Каждой дочке в одиночку –
По ковру расшить за ночку
Да по хлебу спечь к утру.
Вот тогда я разберу,
Хороша ли кто, плоха ли».
Две невестки заскучали,
Слыша это, но потом
Указательным перстом
На лягушку стали тыкать
Да опять над ней хихикать –
Мы, мол, вышьем да спечём,
А лягушка - нипочём.
Две невестки печь топили,
Тесто квасить становили –
Подойдёт, чай, до поры!
А покуда за ковры
Обе сели под лучиной
Да без дела над холстиной
Языком мололи час.
Притомились обе враз,
Одолела их зевота.
«Ох, вздремнуть охота что-то! -
Говорит одна другой. –
Нету мочи никакой!..»
…Поутру – и смех и грех! –
Кое-как да всё наспех
Да друг друга попрекая,
Принялись та и другая
Снова печку разжигать,
С пола тесто подбирать…
Впору бросить бы им дело,
Да блажная мысль засела,
Что лягушке всё равно
Шить и печь не суждено –
Значит, царь её осудит
И доволен ими будет.
А Иван повечеру
К своему пошёл двору,
На плече неся подружку -
То ль девицу, то ль лягушку.
Проклинаючи судьбу,
Он вошёл к себе в избу
Да на лавку опустился
«Лучше б я и не родился,
Чем терпеть такой позор!
Жил спокойно до сих пор –
Нет, пришла же дурь жениться!»
А лягушка суетится,
Так и скачет вкруг него,
Муженька-то своего.
Взял Иван лягушку в руки,
Приласкал её от скуки:
«Что ж нам делать-то, мой свет?»
А она ему в ответ
Молвит речью человечьей:
«Не горюй, Иван-царевич,
Не печалься, не томись,
Лучше спать скорей ложись.
Это дело – безделушка,
Не работа, а игрушка.
Я придумаю за ночь,
Как и в чём беде помочь».
Услыхав такие речи,
Ей не стал Иван перечить –
Лёг, разок-другой вздохнул,
Богатырским сном заснул.
А лягушка кувыркнулась,
Кожу сбросила, встряхнулась
И встаёт из кожи той
Свет-царевной молодой,
Василисою Прекрасной.
Встала краше зорьки ясной,
И румяна, и нежна,
Как берёзонька, стройна.
С пола кожу поднимает
Да за печь её бросает,
А потом в ладоши бьёт –
Мамку-нянюшку зовёт.
Дверь со скрипом растворилась,
Мамка-нянюшка явилась,
С нею десять молодых
Красных девушек сенных…
«Ох ты, мамушка родная,
Не управлюсь тут одна я.
Нужно мне в короткий срок
Для царя испечь пирог,
Вышить коврик для царицы».
Мамка молвит: «Потрудиться
Для тебя, душа моя,
Всякий час готова я,
Ты одна – моя забота!»
И пошла у них работа
В двадцать с лишним женских рук.
Дело делалось не вдруг,
По порядку, да с терпеньем,
Да с великим разуменьем.
А когда алел восток,
На столе стоял пирог
И лежал ковёр расшитый.
…Их царевна проводила,
За труды благодарила
И сказала: «Скоро, знать,
Позову тебя опять.
Уж прости, коль потревожу».
А потом надела кожу
Да лягушкой у стола
И сама вздремнуть легла.
Поутру лягушка рано
Поднялась будить Ивана.
Сел царевич и глядит –
Перед ним пирог стоит:
Целый город с теремами
Да с зубчатыми стенами;
В колоколенках церквей
Видны спины звонарей;
По углам - четыре башни,
И, чтоб было жить не страшно,
Этот город сторожа,
В башнях ходят сторожа.
Всё цветисто и красиво.
«Ну, кажись, такого дива
Не видал я отродясь», -
Говорит Иван дивясь.
Поглядел потом правее –
Так и ахнул: «Ну затея!
Это что ж?» Ковёр лежит,
Златом-серебром расшит,
А на том ковре всё царство –
Всё царёво государство.
Не ковёр, а чудеса!
Тут и море, и леса,
Пашни, степи, горы, долы,
Города, деревни, сёла,
Реки блещут бирюзой,
Птицы в зелени густой,
Зверь лесной таится в чаще –
Всё, как в жизни настоящей!
Три часа Иван сидел –
Всех чудес не разглядел.
А лягушка знай хлопочет –
Проводить Ивана хочет:
Царь, мол, ждёт – пора к нему.
«Если ж спросит, почему
Я с тобой не прискакала,
Объясни, что, мол, устала,
Ей подняться-то невмочь:
Ведь работала всю ночь,
Утомилась до упада –
Много ль ей, лягушке, надо!
Спит теперь без задних ног,
Добудиться, мол, не смог».
А тем часом в самом деле
Царь с царицею сидели
В лучшей горнице своей,
Поджидая сыновей.
Вот и входят к ним с поклоном
Сыновья – Антон с Софроном.
По ковру в руках у них –
Вроде тряпок половых.
Позади несут их жёны
Хлебы, наспех испечёны,
В виде двух больших лепёх.
И взглянуть-то не дай Бог –
До того лепёхи плохи.
Посмотрел царь на лепёхи,
Посмотрел царь на ковры,
Молвит: «Это вот дары!..
Я видал подарки всяки,
Да ведь хлеб-то ваш собаки
Есть не станут. Стыд и срам!..
Взять да бросить хлеб свиньям!
Эти ж грязные тряпицы,
Постирав, на половицы
За порогом разостлать,
Чтобы ноги вытирать.
Ай, невестки! Удружили!»
Сыновья тут затужили,
А их жёнам нипочём
Срам такой перед царём:
«Поглядим-ка те игрушки,
Что получит от лягушки.
Вот где не было б стыда!
Посмеёмся мы тогда!..»
Только так перешепнулись,
Двери тихо распахнулись,
Глядь – Иван стоит в дверях.
Царь с царицей «ах!» да «ах!».
На серебряном подносе
Он пирог в палату вносит,
На плече висит ковёр,
На ковре – цветной узор.
Царь работу не ославил,
Взял пирог, на стол поставил,
Чтобы всяк увидеть мог
Знаменитый тот пирог…
…А ковёр каков!.. Царица
На него не наглядится.
Златом-серебром расшит,
Он, как солнышко, горит…
…От ковра царица-мать
Глаз не может оторвать.
А невестки смотрят – злятся:
«Надо ж было просчитаться!..»…
Говорит тут мать-царица:
«Где же наша мастерица?
Почему, сынок родной,
Ты не взял её с собой?»
Объяснил царевич дело,
Как лягушка повелела:
«Ей подняться-то невмочь,
Ведь работала всю ночь,
Утомилась до упада –
Много ль ей, лягушке, надо!
Спит теперь без задних ног,
Добудиться я не смог». –
«Ничего! Пусть отоспится, -
Молвил царь. – А мастерица
У тебя и впрямь она!
Будет золото-жена.
А теперь, хоть нынче будни,
Приходите пополудни
С нами вместе пировать –
Я гостей хочу созвать».
Тут невестки вновь хихикать,
На Ивана пальцем тыкать:
Удивит-де, мол, гостей
Он лягушкою своей…
