полом.

Вот пара гимнастов — он и она,— которыми так любуются зри¬

тели. Подобно белке, она перелетает с одной трапеции на другую,

где партнер, висящий вниз головой, подхватывает ее на лету. Чудес-

иый миг! Кажется, что они парят в высоте на невидимых крыльях.

Это — удивительное торжество человеческого тела, словно ставшего

невесомым, обретшего новую, неизведанную легкость и красоту.

Номера программы идут в темпе, невиданном в прежние време¬

на. Держать на манеже быстрый темп теперь обязаны все. Именно

темп, без торопливости, которая сродни суетливости, порождающей

угрозу непоправимой ошибки.

И тем более велико значение паузы. Ведь умело рассчитанная

пауза подчеркивает верность и четкость взятого темпа. Надо иметь

особый дар, чтобы полно постигнуть это непреложное требование

циркового искусства.

Оба Дуровы, как никто из других клоунов, владеют таким даром.

Конечно, поэтому Владимир Дуров так недвижимо стоит у форган¬

га, занавеса, отделяющего его от манежа. Мишурный блеск и вели¬

колепие костюма контрастно подчеркивают его задумчивость —

задумчивость клоуна перед выходом на глаза зрителей. Чувство ме¬

ры художника подсказывает ему момент, когда, выждав последний

такт увертюры, он должен быстро выйти вперед.

Любимец публики, он приветственно воздевает руки, обходит

вокруг арены, раскланивается на все стороны. В ответ раздаются

громкие аплодисменты, крики: «Браво, Дуров!»

Строго сочетая мимику, жест и слово, Дуров читает монолог, ко¬

торый, как эпиграф, предваряет его выступление:

Верные помощники — дрессированные животные и птицы — иг¬

рают все большую роль в его представленяих. Дуров подчеркивает

их моральное превосходство над некоторыми людьми:

Клоун подтверждает свои слова живыми примерами.

— Смотрите! — указывает он зрителям на собаку и кошку, лакаю¬

щих из одной чашки. — Я таких извечных врагов примирил, а люди

до сих нор примириться не могут.

Демонстрирует он и другие примеры мирного сосуществования:

волк делит пищу со свиньей, лиса — с кроликом. И что совсем кажет¬

ся нам невозможным: кот целует крыс.

Публика потешается, как забавно животные и птицы изображают

героев крыловских басен. Однако басням придан злободневный

смысл. Уверенной поступью шагает по арене величавый слон, на нем

надпись: «Пушкин», а позади него тявкает жалкая моська-«футу-

рист».

Клоун перефразирует другую басню Крылова; ее многозначи¬

тельно «играли» беззаботные птицы и унылые барсуки:

Чего только не выделывают ученые звери, зверушки, птицы! За

школьные парты усаживаются морской лев, теленок, осел, свиньи,

пеликан и собака Запятайка, лучшая ученица дуровской школы.

Слон у классной доски решает задачу: «Сколько будет три плюс

четыре?» Хоботом он рисует на доске шесть палочек. Запятайка за¬

мечает ошибку и сообщает о ней лаем. Слон добавляет две палочки.

Экий тупица! Морской лев стирает ластом лишнюю палочку.

Умная Запятайка не только отлично «решает» арифметические

задачи, но «сведуща» также в географии, показывает лапой каждую

из пяти частей света.

Слон — неважный математик, зато старательный парикмахер.

Тряпкой он убирает пыль со стола и окон, струей воздуха из хобота

сдувает со стены огромного бутафорского клопа. Затем раздувает

горн, из которого сыплются искры бенгальского огня, крутит точило,

точит бритву, взбивает в ведре мыльную пену.

Карлик Ванька-встанька, постоянный ассистент Дурова, прихо¬

дит «побриться». Слон опускает малярную кисть в ведро с пеной, мы¬

лит голову «клиенту». Лишнюю пену собирает хоботом и отправляет

себе в рот. Начинает брить. Ванька-встанька визжит, пытается вско¬

чить, но настойчивый парикмахер выполняет свои обязанности до

конца, хватает его хоботом и усаживает в кресло. Только когда кли-

ент догадывается расплатиться сахаром, ему удается удрать от слопа-

парикмахера.

Восторг зрителей вызывает неуклюжий дикобраз, который стано¬

вится ловким танцором, кружится в вальсе, стреляет из пушки. Даже

крысы разыгрывают целую пантомиму на корабле: поднимают флаг,

таскают тюки с грузом, вертят рулевое колесо и во время бури бро¬

саются к спасательным шлюпкам.

Морские львы, которых Дуров привез из-за границы, — новинка в

русском цирке. Своей сообразительностью, послушанием, ловкостью

они поражают и радуют самого дрессировщика. Морской лев Лео за¬

мечательно балансирует на кончике носа мяч, стреляет из пистолета,

без чьей-либо помощи впрягается в тележку и увозит ее с арены. Он

как будто даже понимает человеческую речь. На вопрос Дурова «где

рыба?» Лео довольно урчит и шлепает себя ластом по животу.

Морские львы вместе с другими зверями выступают в музыкаль¬

ном ансамбле. Во время концерта Лео бьет в барабан, его подруга

морская львица Пицци нажимает на автомобильный гудок, слон Бэби

крутит ручку шарманки, осел играет на пианино, пеликан на цитре.

Концерт друзей так нравится морскому льву Ваське, что он усилен¬

но аплодирует ластами.

Вряд ли зрители вникают, почему четвероногие и крылатые вос¬

питанники Дурова доставляют им такую огромную радость. Ведь не¬

редко и другие клоуны выходят с дрессированными животными, те

тоже разыгрывают разные шутливые сцены, однако не оставляют по¬

добного чувства легкости и веселости.

Дуровские же питомцы как будто выполняют свои обязанности не

по принуждению, а по доброй воле, охотно, для собственного удоволь¬

ствия, они словно сами забавляются в сценах, в которых играют чело¬

веческие роли.

Гуманные приемы дрессировки Владимира Дурова приносят свои

плоды и наглядно убеждают в верности избранного им метода. Слон,

морские львы, обезьяны и многие другие животные—постоянные уча¬

стники его представлений. Число четвероногих и крылатых артистов

в труппе так велико, что в гастрольных поездках для их перевозки

требуется четыре вагона.

Слава талантливого клоуна-дрессировщика неуклонно растет, но,

не затмевает немеркнущую славу его как сатирика. И, несомненно,

именно в обличительной силе выступлений Владимира Дурова —

первопричина всенародного его призвания.

Такой лекции в Политехническом музее в Москве еще не бывало.

Амфитеатр в большой аудитории заполняет не обычная публика. Не

студенческая молодежь, а те, кто посещает премьеры в театрах, вер¬

нисажи выставок модных художников, громкие процессы в залах

суда.

И что совсем неожиданно — раскаты неудержимого хохота часто

оглашают стены аудитории. Иногда смеется и сам лектор, стоящий

на кафедре. Удивляться тому не приходится: он читает лекцию, по¬

священную теории смеха.

— Я служу смеху, — говорит лектор. — В течение многих лет я

приношу бескровные жертвы этому милому, доброму, веселому богу,

и он позволяет мне в часы досуга познавать его. И я хочу поделиться

результатами этого познавания с той самой публикой, которая, может

быть, не раз смеялась моим бесхитростным шуткам.

Глубокая наблюдательность, умение делать серьезные выводы и

обобщения, действительно, придают рассуждениям лектора научный

характер. И взрывы смеха в аудитории вызываются отнюдь не

шутовством, а юмором, каким он окрашивает некоторые свои приме¬

ры и мысли.