Должно быть, мы, Синкфилд и я, вытаращились на Конни Майзель, когда она открыла дверь. Сколь долго мы на нее смотрели, не знаю, но уж несколько секунд наверняка. На ней было белое трикотажное платье, в котором она выглядела более соблазнительной, чем обнаженной. Наверное, точно так же воспринимали ее и другие мужчины. Во всяком случае, Синкфилд.

— Добрый день, — поздоровалась она. — Как приятно вас видеть. Заходите.

Мы вошли, не отрывая глаз он Конни. Она же прошла к одному из диванов у камина, грациозно села, позволив нам полюбоваться ее ногами, махнула нам рукой.

— Присаживайтесь. Надеюсь, второй диван покажется вам удобным.

Мы сели. Я ожидал, что разговор начнет Синкфилд, но он молчал, продолжая таращиться на Конни.

— Лейтенант? — спросила она.

— Да.

— Вы всегда берете с собой репортера?

Синкфилд посмотрел на меня. Если бы я сгинул от его взгляда, он бы только порадовался.

— О, я не думаю, что Лукас репортер.

— А кто же он?

— Я полагаю его историком.

— Но не биографом, вроде Джимми Босуэлла?

— Кто такой Джимми Босуэлл? — спросил меня Синкфилд.

— Он всюду следовал за неким Джонсоном и записывал все, что тот говорил. А говорил Джонсон много чего.

Синкфилд покачал головой.

— Нет, я думаю, Лукас — настоящий историк. Тот, что копается в прошлом. Вчера он занимался этим в Лос-Анджелесе. Раскапывал ваше прошлое, мисс Майзель.

Она посмотрела на меня.

— И что вы нашли? Надеюсь, ничего дурно пахнущего.

— Нет, я лишь обнаружил, что кое в чем вы мне солгали.

Она рассмеялась.

— Насчет того, что вышла из среднего класса? Но куда я могла отнести моих предков? Не к низам же. Во всяком случае, не в этой стране. Я же не прозябала в нищете. В этой стране я делю население на три категории: бедняки, средний класс и богатые.

— А что плохого в принадлежности к среднему классу? — спросил Синкфилд.

— Ничего, лейтенант, — ответила она. — Просто скучно.

— Вы можете сказать, что ваша мать относилась к среднему классу?

— Моя мать?

— Она самая.

— А причем здесь моя мать?

— Мне интересно знать, как вы ее оцениваете?

— Она моя мать. И делала для меня все, что могла.

— А ваш отец?

— Он научил меня играть на рояле. И многому другому.

— Вы знаете, где сейчас мистер Майзель?

— Нет. Он и моя мать разошлись несколько лет тому назад. Я не знаю, где он сейчас.

— Есть у вас братья или сестры?

— Нет, — без запинки ответила она. — Никого. С чего все эти вопросы о моей семье, лейтенант?

— Разве вы не знали, что Игнатий Олтигби ваш сводный брат? — мне осталось лишь восхититься, как ловко он подвел разговор к этому вопросу.

На лице Конни Майзель отразилось изумление. Рот ее приоткрылся, брови взлетели вверх. Потом она нахмурилась.

— Игнатий? — недоверчиво переспросила она. — Мой сводный брат?

— На это указывает его свидетельство о рождении, — пояснил Синкфилд.

Она на мгновение задумалась, потом рассмеялась, как смеются над забавным анекдотом. Закончив смеяться, быстро вытерла глаза, до того, как я заметил, навернулись на них слезы или нет.

— Вы хотите сказать, что в начале сороковых моя мать переспала с черным?

— Похоже на то.

— Моя мать ненавидела черных.

— Должно быть, эта ненависть не распространялась на отца Олтигби.

— Может, он ее изнасиловал, — предположила Конни.

— А потом болтался рядом до рождения сына, которому и дал свою фамилию, — Синкфилд покачал головой. — Как я и говорил, она ненавидела не всех черных.

— О, она ненавидела не только джигов. Так она их звала, джигами. Она также ненавидела спиков, вопов и кайков. И чего только она не вступила в одну из расистских организаций, — Конни вновь рассмеялась. — Я не могу свыкнуться с этой мыслью. Игнатий — мой сводный брат. Знай я об этом, я бы пошла на его похороны.

— Ваша мать никогда не говорила вам о нем? — спросил Синкфилд.

Она энергично покачала головой.

— Никогда. Разве могла она сказать: «Между прочим, Конни, где-то в Англии у тебя есть сводный брат, наполовину джиг». Да она бы умерла, но не сказала такого.

— Вы помните мужчину по фамилии Стэйси?

— Джима Стэйси? Разумеется, я помню Джима. Моя мать работала у него, — Конни посмотрела на меня. — У вас превосходная память, не так ли, мистер Лукас? Телефонный номер, о котором я упомянула на днях, по которому я звонила матери, чтобы она знала, что я вернулась домой из школы… это был номер Стэйси.

— Это я выяснил.

— Вы виделись со Стэйси?

Я кивнул.

— Виделся.

— Он такой же красавчик, что и прежде?

— Будьте уверены.

— Этот Стэйси знал, что вы в Вашингтоне, — вмешался в наш разговор Синкфилд. — Знал потому, что ваша мать перед смертью попросила его отправить вам посылку. Она также дала ему письмо для Олтигби. Разрешите полюбопытствовать, что она вам прислала?

Она улыбнулась Синкфилду.

— Семейную Библию, лейтенант.

— Семейную Библию?

— Совершенно верно.

— Она по-прежнему у вас?

— Я не жалую Библии, лейтенант. Особенно, семейные Библии, принадлежащие моей семье. Я никогда не любила свою семью и я не любила Библию. Я ее выкинула.

— И это все, что прислала вам мать? — не унимался Синкфилд.

— Нет, там было и письмо. Гвен печалилась, что не была мне хорошей матерью. Что ж, я могу только пожалеть о том, что Гвен не была хорошей матерью. Мне бы хорошая мать не помешала.

— Об Олтигби в письме не упоминалось?

— Нет.

— Да, вот тут наша история делает забавный поворот.

— Что в ней забавного?

— А то, что вы и Олтигби одновременно свалились на семью Эймсов.

Конни задумалась. В очередной раз улыбнулась.

— Я понимаю, что вы более чем кто-либо склонны думать о заговоре, а не о совпадении, лейтенант. Но я могу сказать вам одно: я узнала о том, что Игнатий был моим сводным братом, если и был, лишь несколько минут тому назад, — опять смех. — Извините, к этому не так просто привыкнуть.

— Да, — кивнул Синкфилд, — я вас понимаю, — он повернулся ко мне. — У вас есть вопросы, Лукас?

— Только один, — я посмотрел на Конни Майзель. — Вы, случаем, не знаете в Лос-Анджелесе некую Беатрис Энн Уит? Известную так же, как Паршивка Беа.

— Паршивка Беа? — повторила она. — Нет. Нет, мистер Лукас. Я такой не знаю. А должна?

— Нет, — ответил я. — Полагаю, что нет.

Артур Дэйн и на этот раз вел машину так, словно на дороге он был один. Переходил из ряда в ряд, не подавая сигнала, подрезал, проезжал на желтый свет, иной раз и на красный. Он относился к тем водителям, которых обычно называешь «безмозглый сукин сын», а то и похлеще.

На автостраде стало чуть получше, но ненамного. Он ехал то слишком медленно, то чересчур быстро. Я пристегнул ремень безопасности, что делаю очень редко.

— Наметился прогресс, мистер Лукас? — спросил Дэйн.

— Есть немного. А у вас?

— Работаем. Вы летали в Лос-Анджелес, не так ли?

— Совершенно верно.

— Полагаю, вы выяснили, что Игнатий Олтигби был сводным братом Конни Майзель?

— Как давно вам об этом известно?

— Несколько недель.

— Если б вы сказали мне об этом раньше, я бы не тратился на поездку. Есть у вас еще что-нибудь вкусненькое?

Дэйн сунул руку во внутренний карман пиджака.

— Миссис Эймс хотела, что бы я передал вам служебную записку, которую я подготовил для нее. В ней указано все, что мне удалось выяснить.

Он протянул мне сложенные вчетверо листки.

— Я вам что-то за это должен?

— Решать не мне, а миссис Эймс.

Я развернул сложенные листки. Два. Поверху чернели заглавные буквы: «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ ДЭЙНА, ИНК.» Наискось шли красные, высотой в дюйм: «СЕКРЕТНО».

— Удачная находка, — прокомментировал я.

— Вы о чем?

— Секретно.

— Клиентам нравится.