Но Врангель не сдается. Он предпринимает объезд частей, кадетских корпусов, юнкерских училищ, расположенных на Балканах. Он выслушивает традиционные приветственные речи, принимает цветы и самодельные подношения, выступает сам, призывая верных сторонников постоянно быть на страже и зорко следить за врагами русской армии. О генералах и их статьях — ни слова, будто таких никогда не существовало.

Против своего подчиненного с опозданием выступает и Кутепов. Он заявляет: Достовалов повинен в исчезновении ценностей из сейфов в Симферопольском государственном банке на сумму более ста миллионов рублей. Во время эвакуации из Крыма по прибытии в Галлиполи им начато было расследование, однако дело по распоряжению Врангеля было прекращено «во избежание скандала, неудобного по условиям времени». Опять вина перекладывается им на главкома.

В ЦЕНТР ИЗ СОФИИ ОТ «ЦВЕТКОВА»

«В сентябре компартия и земледельцы вновь попытались объединить силы, подняли восстание. Две недели народ сражался против фашизма. Правительство Цанкова вынуждено было привлечь на помощь русских белогвардейцев. В Видинском округе кутеповцами командовал генерал Курбатов. В районе Тырново жестокостью отличилась рота капитана Романова. Русские воинские подразделения участвовали в подавлении восстания в окрестностях Софии, Варны, Пловдива, Старой Загоры. Кутеповцы считают акцию своим реваншемг». Начальник группы в Старой Загоре доносит, что «отдал приказ раздать оружие и цивильным русским на случай гражданской войны...»

Тридцатого сентября было сообщено о подавлении восстания. Более двух тысяч убито, многие ранены, пять тысяч взято в плен, брошено в тюрьмы. Часть эмигрировала. Гражданская война окончилась поражением. Убит видный деятель компартии Панайот Цвикев. В Праге наемным убийцей Цицонкоковым застрелен Райко Даскалов. Репрессии продолжаются повсеместно. Правительство объявило, что захвачен «циркуляр Коминтерна», в котором говорится, что революция была спланирована Москвой. Ее начинала общая забастовка железных дорог, почт и телеграфа» Земледельцы должны были исполнить договор, заключенный в Генуе Раковским и Стамболийским, подразумевающий совместное выступление с коммунистами и захват власти. В полицейских кругах есть сведения, что вожди компартии Болгарии Георгий Димитров (под именем подрядчика Строянова) и Василий Коларов (инженер Канбарджиев) бежали в Сербию.

Приказ Врангеля рекомендует шефу русских белогвардейцев генералу Абрамову «дальнейшее улаживание отношений с болгарским правительством». Предписывается произвести перерегистрацию и проверку «основного ядра» врангелевцев — из числа воинских контингентов на Балканах. Кутеповский корпус тает. В Донском корпусе осталось 602 офицера, 1843 бойцов и 113 чиновников.

Правительство решило ликвидировать «Совнарод» и миссию Красного Креста, что вызвало недовольство Нансеновского комитета и желающих репатриироваться. После убийства Шелепугина полиция совершила нападение на софийское отделение миссии. Арестованы сотрудники бюро «Совнарода» в Варне, Габрово, Русе. Предпринята попытка репатриации без документов на корабле «Игнатий Сергеев» (700 человек. Не исключаю засыл в этой партии и контрреволюционеров с диверсионными и шпионскими целями). Здания миссии Красного Креста и «Совнарода» опечатаны. Назначена комиссия во главе с градоначальником Г. Кисьовым, поручено изучить архивы, «найти компрометирующие данные», подтвердить правильность своих действий для успокоения мирового общественного мнения. Ничего компрометирующего не найдено. Фашистские власти разрешили создание в Пловдиве новой черносотенной организации по работе среди реакционной эмиграции — «Карай, братушка», призванной способствовать делу •нового сближения болгар и русских».

Выезжаю в Вену — Белград. Необходим очередной контакт с «0135», координация действий дальнейшей помощи Достовалову, Добровольскому^[28].

Цветков».

...И вот, наконец, судят убийц Воровского.

Первым дает показания командир Конради Е. Достовалов.

Его допрашивают с пристрастием, под угрожающие крики и шум зала, набитого бывшими его подчиненными. Достовалов бесстрашно заявляет: «Об офицере Полунине давно ходили слухи, что он занимается противобольшевистской контрразведкой. Конради — безвольный человек, простой исполнитель, раб отживших идей, мнящий себя сильной личностью... Советы решили освободить Россию от вторжения иностранцев. Представителями патриотической идеи в России являются ныне не сторонники белой эмиграции, а большевики. Русские монархисты имеют ничтожное количество сторонников».

Показания давал и генерал Добровольский, живущий в Берлине. Характеризуя главнокомандующего, он, понимая, что подобное высказывание может быть для него опасным, даже смертельно опасным, говорит: «Врангель всегда был откровенным авантюристом, преследовавшим не благо России, а свои личные цели. Террор белой армии был гораздо хуже ответного красного террора. Я — старый монархист, не социалист, не большевик и тем не менее ищу лишь момента, когда смогу вернуться на родину... Во всех столицах Врангель содержит агентов. Существует организация бывших офицеров-врангелевцев, получающих средства от монархистов и отчасти от иностранных правительств...»

Защита кинулась дезавуировать показания генералов. Добровольский был объявлен немецким шпионом. Против Достовалова судейские применили ставший уже старым прием: на заседании были оглашены заявления двух офицеров, в которых упоминалось «известное ограбление» Симферопольского банка и казначейства, массовый расстрел пленных латышей. Звучало это все не очень убедительно. Да и фамилии офицеров, выступивших с разоблачениями, показались всем явно вымышленными. Для того чтобы окончательно опорочить в глазах присяжных Достовалова и Добровольского, в суд по предложению защиты вызвали некоего генерала Клевера. Состоялась очная ставка. Клейтер вел себя безобразно: шумел, оскорблял своих бывших комбатантов, называл их изменниками родины, которых следует предать суду военного трибунала. Достовалов ответил, что Клейтер — клеветник и что ему следовало бы набить физиономию. Добровольский поддержал товарища: за клевету в армии принято расплачиваться кровью. Опять вышел спор, перебранка. Присяжные не могли разобраться в том, что происходит на этом странном суде, где русские генералы оскорбляют друг друга, как портовые грузчики, прокурор требует освобождения убийцы, адвокаты говорят не о подзащитных, а всячески порочат свидетелей и нападают на неизвестные им законы Советской России. При голосовании пять присяжных ответили: Конради не виновен, четверо — утвердительно. По уголовному Уложению кантона Во для осуждения судимого необходимо было иметь две трети голосов. Суд вынес оправдательный приговор.

Морис Конради, чувствующий себя героем, вышел на свободу и немедленно удостоился чести быть приглашенным в охрану Николая Николаевича...

3

— Плохо их дело, если даже генералы прозревают, — сказал Венделовский, отложив газету.

— Жаль, что подобные метаморфозы не происходят в каждом эмигранте, — отозвался Шаброль.

Снова необходимость свела их вместе на улице Мак-Магон. Был слякотный февральский вечер. Мелкий дождь сеял с утра, затушевывал дома и деревья зыбкой фиолетовой пеленой. Роллан уже имел новые инструкции «Центра» для «0135», но не торопился. Захотелось за многие месяцы посидеть за чашкой кофе, поговорить откровенно о чем угодно со своим человеком. Ему трудней, чем французскому коммерсанту с состоятельной клиентурой: он всегда среди ярых антисоветчиков. «Позднее подумаем и все обсудим», — подумал Шаброль.

— Ехал я в Париж, — улыбнулся чему-то своему Альберт Николаевич. — И представьте, сосед — пожилой француз — во мне русского распознал. Не часто такое бывает. Прелюбопытный тип. И беседа получилась прелюбопытной: характеризует отношение рантье к русским эмигрантам.