— Деньги давай, будет тебе новая бумага, — посоветовал фельдфебель. — Есть деньги?

«Боже мой, — подумала со все возрастающим страхом Ксения. — Это же не наши, это бандиты, а коротышка поручик — их атаман». И тут впервые ей пришла в голову мысль, от которой она напряглась, покрылась испариной: Ксения вспомнила, что забыла взять паспорт, он остался в перламутровом ларце деда, и у нее не было с собой вообще никаких документов. Она незаметно отступила дальше и дальше — на нее никто, по счастью, как ей показалось, не обратил внимания — и кинулась по дороге назад, к возку старого Максима, чтобы перерыть саквояж и убедиться в своей забывчивости: ведь когда дойдет ее очередь и поручик потребует ее документ, он обнаружит, что у нее нет «бумаги», и убьет ее ни за что, так же спокойно и безжалостно, как только что убил высокого в бешмете и его лошадь. Ксения все убыстряла шаг, она почти бежала.

— Ну так что там? — окликнула ее полненькая девушка из экипажа.

— Бандиты... Человека убили! — не останавливаясь, бросила Ксения.

Старый Максим, попыхивая носогрейкой, сидел все в той же спокойной, расслабленной позе. Он даже не пошевелился, увидев Ксению. И только то, что она схватила саквояж и лихорадочно принялась копаться в нем, несколько удивило возчика, и он спросил с плохо скрытой издевкой:

— Чего набегала, княгинюшка?

Думая о своем положении, о том, что ей следует предпринять (ни паспорта, ни даже аттестата об окончании гимназии среди вещей, конечно, не оказалось), Ксения сбивчиво начала рассказывать о виденном, но старик остановил ее, заметив равнодушно: заставы нынче на дорогах — дело обычное, и что людей убивают — дело обычное, у кого револьвер в руке — у красного, белого аль зеленого, — у того и закон. Насмотрелся он, а ей вот, девушке, лучше бы дома сидеть и ждать, пока власть какая ни есть твердо установится.

Странно, но только на мгновение мелькнула у Ксении мысль о возвращении на виллу: ей показался очень стыдным и совершенно невозможным столь быстрый возврат, шестичасовая самостоятельность и бегство от первой же опасности, которая еще и не коснулась ее. У нее нет паспорта — тем проще и легче, быть может. Наниматься гувернанткой княжне Белопольской? Унизительно. Будут говорить, что позорит семью. Разве не проще назваться любой другой фамилией, придумав заранее романтическую историю времен большевистского переворота в Петрограде, Киеве, где угодно, отца — ротмистра, погибшего на фронте в Пруссии, мать и младшего брата, ставших безвинными жертвами пьяных матросов или, еще лучше, пьяной солдатни. Надо лишь расстаться с этим Максимом, который вдруг стал грубым и непочтительным, и попроситься в экипаж, к тем милым и интеллигентным людям, что е тут в Ялту. Сойтись поближе с дамой и ее разговорчивой дочкой, она не намного и моложе ее, Ксении. Подружиться, быть может. Поехать с ними, они и помогут на первых порах — добрым советом и вообще... Дама при случае могла бы выдать Ксению за старшую дочь... объяснить это пьяному поручику, защитить ее... Вот он, выход из создавшегося положения! Ксения приободрилась от принятого решения, почувствовала себя деятельной и смелой.

Максим, ничуть не удивившись, получил от нее деньги сполна и, философски заметив, что в городском экипаже, да и со своими господами ехать куда как приятней — за разговорами и время пролетит незаметно, — внезапно снова стал почтительно-услужливым, таким, каким Ксения знала его всегда, и даже саквояж не дал ей взять, а, прижав к груди, бережно, словно елочную игрушку, понес его следом за Ксенией и терпеливо стоял чуть в сторонке, пока она договаривалась с кучером и давала ему вперед за проезд до Ялты; а потом, когда Ксения села на узкую скамейку, напротив дамы с дочкой, старик столь же осторожно, как нес, пристроил саквояж под сиденьем и, пожелав ей доброго пути и низко поклонившись, пошел задом к своей телеге и, лишь отойдя метра на три, повернулся и исчез за возом с сеном.

Усевшись поудобнее, Ксения перевела дух и огляделась. Человек, что давеча спал, прикрыв лицо платком, внимательно и как-то напряженно осматривал ее. Он был достаточно молод, хорошо, даже щегольски одет, но что- то выдавало в нем военного. Ксения, выросшая в офицерской семье, нюхом за версту чуяла военного — по лицу, прическе, манере сидеть, выпрямив позвоночник, и еще по десятку разнообразных мелочей. Несомненно, мужчина с ординарным лицом, усиками-стрелками и бесцветными, по-рачьи выпуклыми глазами был офицером. «Чином не старше штабс-капитана», — даже определила про себя Ксения. Она представилась попутчикам и, согласно своему плану, легко завязала, удивляясь сама себе, непринужденный разговор с Вероникой Михайловной (так звали даму) и ее дочкой Мариной, постепенно поворачивая этот разговор на самую себя и на свою трагическую историю.

В этот момент на дороге все пришло в движение. Двинулся и экипаж. «Пронеся, господи! — взмолилась Ксения. — Только бы не задержал проклятый поручик. Только бы успеть посвятить Веронику Михайловну в свои планы». Ксения наклонилась вперед и с авантюризмом, которого в себе и не подозревала, начала с того, что испытывает к милой даме неизъяснимое доверие и поэтому позволяет себе искать у нее защиты и совета, хотя они только что познакомились и с точки зрения общепринятых приличий ее просьба может показаться по меньшей мере странной.

Вероника Михайловна смотрела на Ксению молча и строго-отчужденно, словно заранее держала ее на расстоянии и предупреждала, что приближения ни на сантиметр не допустит. Ксения решилась — отступать было все равно некуда — и, всхлипнув и приложив платок к сухим глазам, призналась, что у нее похитили паспорт и чемодан с вещами.

— Но при чем же здесь я, милочка? — выдавила Вероника Михайловна. — Определенная ограниченность в средствах не позволяет мне.

— Нет, что вы! — горячо воскликнула Ксения. — Деньги как раз у меня есть! Они по случайности лежали отдельно, в этом саквояже.

— В таком случае... Я не понимаю.

— Мне надо в Ялту. Там дядя, брат мамы. Он сумеет выправить документ. А пока, если вы скажете, что я ваша дочь, вы крайне обяжете меня, — торопливо проговорила Ксения, увидев, что навстречу экипажу идет фельдфебель, а за ним и поручик с двумя солдатами. — Умоляю, — прошептала она уже с подлинным испугом.

— Но я не знаю вас! — неожиданно громко возмутилась дама.

— Мама! Мамочка! Как вы можете?! — удивилась Марина.

— А тебя я прошу помолчать! — еще более громко и безапелляционно заявила Вероника Михайловна.

Семейство надменного господина Артюхова, занимавшее передние скамьи, зашевелилось, задвигалось и коротко пошепталось. Экипаж остановился. Фельдфебель подошел и, увидев господ, вытянулся и неожиданно громогласно объявил с почтением:

— Осмелюсь доложить! По приказу их благородия, проверка документов у ваших благородиев!

Подошел и поручик, оглядел экипаж одним сумрачным взглядом из-под полуприкрытых век, коснулся двумя пальцами козырька фуражки, сказал глухо:

— Па-прш-у пас-пар-та, гссда. Вынужденная проверка. Вы, — показал он пальцем на Артюхова. — Пжалста.

Артюхов, видно приготовив заранее, достал из внутреннего кармана сюртука сразу три паспорта и величественно протянул их поручику. Тот, мельком взглянув, вернул их. Артюхов, надменно усмехнувшись, посмотрел на попутчиков с чувством теперь уже стократного превосходства и отвернулся, всем своим видом показывая, что все дальнейшее его-то во всяком случае уже не касается.

Глядя мутными глазами на Ксению, поручик протянул руку в сторону Вероники Михайловны. Она отвернулась всем корпусом и, согнувшись, долго шарила рукой у себя на груди, пока наконец не достала документы из-за лифа и с чувством облегчения передала их начинающему терять терпение поручику. Ей и самой было неудобно и неприятно, что ей, дворянке и светской даме, пришлось хранить документы в таком месте и демонстрировать это перед всеми сразу и перед этим Артюховым особенно. Но что поделаешь, если в смутное время приходится путешествовать, да еще с дочкой, в окружении жуликов, авантюристов и просто бандитов?!