В ту минуту, когда бедняга Винус Лавмоушн отдавала концы, я вдруг почувствовала страшную боль, извините, в заднице. В прямом смысле этого слова. Я как раз наклонилась, чтобы открыть дверцу своей тачки, как вдруг услышала выстрел, а потом что-то царапнуло по левой ягодице, да еще как. Барри по прозвищу Змей, наш театральный агент, начал дико орать, охранник Бруно открыл стрельбу, а у меня по ноге потекло что-то мокрое, теплое и липкое.

Хотелось бы ввернуть насчет того, что, когда оседала на землю, перед моими глазами промелькнула вся прожитая жизнь, но, если по-честному, ничего такого не было. И думала я не о жизни, а о Джоне Нейлоре, детективе из отдела убийств нашего городка Панама-Сити, штат Флорида. Не о том, что он сейчас прямо-таки вылезет из кожи и моментально схватит того, кто стрелял, убийцу то есть, а о том, что я никогда еще не видела его совсем без одежды. Я говорю про Джона, не про убийцу. И быть может, уже никогда не увижу, если дам дубаря. Впрочем, тут же у меня мелькнула утешительная мысль, что от раны в задницу никто еще не умирал.

Позднее мне сказали, что пуля по пути к моей левой ягодице угодила бедной Винус прямо в сонную артерию. Однако об этом было страшно думать, и я старалась вспоминать о другом — как все было классно в этот вечер до того момента, когда раздался внезапный выстрел. Как мы качественно выступали — Винус, заезжая стриптизерша, и я, звезда местного клуба “Тиффани” для мужчин. Как вместе раскочегаривали мы даже самых инертных мужиков, поднимая у них настроение и все остальное и освобождая их тугие кошельки. Как танцевали под песенку — ну, вы знаете ее — “Когда вам захочется на звезде… ”.

Винус раскачивалась на одной стороне сцены, возвышаясь над полом на рогатом месяце, я появлялась с другого конца на усыпанной блестками звезде, все было так поэтично — закачаешься. Нас поддерживали разноцветные тросы — у нее золотые, у меня серебряные, и грим был такой же расцветки.

Это Барри уговорил Винсента Гамбуццо, хозяина клуба, пригласить к нам Винус. Он же заставил его застраховать все наши руки, ноги и прочие части тела на случай, если грохнемся с этих чертовых небесных светил. Ведь про Винус ходила молва, что она самое настоящее восьмое чудо света, которое не дай Бог гробануть. Но нашелся такой гад — не пожалел пули.

А еще говорили, что у нее в теле больше силикона, чем сахара в леденцах, и что раньше она была плоская, как доска, и бесформенная, как амеба, к тому же волосы жидкие и серенькие, как у мышки, а глаза — один на вас, другой на Арканзас.

Однако у Винус, которую я знала, было везде, где надо, по сорок восемь дюймов, а талия — прямо как у Барби. И глаза большие, круглые и фиалкового цвета — потому что линзы. Губы у нее всегда сложены как для поцелуя, а волосы невозможно густые, мягкие, как шелк, и золотистые, как звезды. Правда, насчет мозгов похуже. Она, видно, придерживалась правил: зачем мозги, ведь мужчинам это по барабану, их добровольные взносы и без этого не делались меньше.

В общем, когда заиграла музыка и нас начали медленно поднимать на тросах, зрители думали не о прочитанных книжках и даже не о своих детях и женах. Они глазели на, может быть, самый исключительный номер на всем северо-западном побережье Флориды. Если сечете, о чем толкую, то такая парочка, как мы с Винус, может и мертвого поднять из гроба… Ох, только ее уже никто не поднимет. А вообще мы с ней были очень разные. С Винус то есть. Она вся искусственная, я — вся какая есть: ровно пять футов десять дюймов на шпильках, натуральная блондинка, ноги дай Бог каждому и еще парочка штучек — тридцать восемь в окружности, до которых никогда не дотрагивался скальпель хирурга. Другими словами, есть с чем залезть в голову и в постель к мужчине.

Змей и Винсент не могли нарадоваться на наш прикольный номер, а швейцар Гордон говорил, что люди навалом прут в клуб, давно такого не было — ни весной, ни в дни нашествия байкеров. Надо сказать, наша лавочка из приличных, клиентура нормальная, выше среднего. А еще скажу по секрету, это я надумала пригласить к нам Винус. Но особенно не свечусь — пускай Барри и Винсент считают, что это была их гениальная идея.

Наш хозяин мужик неплохой, дело знает, раскрутить умеет. В клубный бизнес Винсент пришел с продажи подержанных автомобилей, любит поговорить о себе и вроде бы туманно намекнуть, что связан с “одной итальянской семьей”, сами понимаете, о чем речь. Я тоже в делах кое-что соображаю, он это уважает…

Но все, конечно, мура в сравнении с тем, что случилось с Винус, которую, как уже было сказано, я посоветовала пригласить к нам в клуб и, выходит, несу какую-то ответственность за ее судьбу.

Когда она приехала, я первая пошла ей навстречу, проявила какое-никакое внимание. Тем более она была гостьей, а я вроде хозяйкой. Я старалась приучить ее к нашим понятиям о том, что такое стриптиз: не только о шест тереться и скидывать с себя последние шмотки, не переставая жвачку жевать, но вкладывать в это дело душу. Да-да, а не одну анатомию. И в конце концов что-то у нас стало получаться.

Мы закончили представление, как всегда, под утро и, получив последнюю порцию аплодисментов, переоделись и собрались поехать в закусочную, когда случилось то, ужасное. Винус и Барри направились к его побитой, видавшей виды машине, своим существованием подтверждавшей мои подозрения, что дела у него не так уж блестящи. Охранник Бруно, весь из половых гормонов и мышц при почти полном отсутствии мозгов, торчал у входной двери. Стоянка, можно считать, опустела: последние гости разъехались около часа назад. Винсент уже стоял возле своего прикольного красного “порше”, видимо, раздумывая: снизойти ему до того, чтобы перекусить вместе с нами, или отправиться в свою одинокую шикарную квартирку в одном из элитных домов города. Остальные служащие клуба либо уже отвалили, либо остались для уборки.

Как я упоминала, я начала открывать дверцу своей “камаро”…

И в это мгновение услышала негромкий звук — как будто выстрелили из игрушечного пистолета, и потом сразу крики на стоянке и множество выстрелов, на этот раз очень громких. Скажу вам, если не знаете, что в таком бизнесе, как наш, вполне естественно, что люди имеют при себе пушки и даже пулеметы. У меня тоже кое-что имеется… Вру, ничего у меня нет.

Однако в тот момент я забыла обо всех видах оружия и грохнулась прямо на землю. Так сделали и другие, только при этом высматривали, наверное, какую-то цель и палили кто куда. Но Бруно — он стоял поодаль — мог, я думаю, знать, откуда раздался выстрел. Пожалуй, за всю свою жизнь я не видела рядом с собой одновременно столько оружия и чтобы оно так мгновенно исчезло, словно растворилось в воздухе, как только прибыла полиция, которую кто-то вызвал.

После выстрела я пыталась закатиться под машину, но мешали некоторые части тела, и больше всего левая нога. Она жутко болела и не сгибалась. Слушая грохот выстрелов, я опасалась, что меня изрешетят пули друзей, а не только того, убийцы, который стрелял первым. Я протянула руку к ноющему бедру, и ладонь вмиг стала липкой от крови. В этот момент я и подумала о Джоне Нейлоре и о том, что наша взаимная симпатия так и не превратилась в нечто более осязаемое, а теперь, возможно, не превратится никогда.

Полицейские сирены завывали уже совсем близко, когда Барри завопил, почти заглушив их.

— О Господи! — орал он. — Она мертва! Винус, девочка моя, не оставляй меня!

Бруно в это время сделал еще пару выстрелов из своего сорок пятого калибра в сторону сосен, отгораживающих здание клуба от дороги. Потом скатился с лестницы, перепрыгивая через несколько ступенек, и короткими перебежками помчался к мусорным бакам, откуда выстрелил еще сколько-то раз, а затем понесся к машине Барри. Прямо как на настоящей войне, которую я видела в кино.