Красногвардеец с ведерком в руке, Лизавета Ивановна, Варкин и мальчишки гурьбой пошли к флигелю.

Федор Иванович спустился в погреб, оставив дверь и люк открытыми, Анна Петровна в бреду и забытьи лежала на промокшем ковре. Около нее возилась няня.

— Папа! Папа! Мы погибли! — кинулся Костя к отцу, целуя ему руку.

Федор Иванович молча отстранил сына, опустился на стул и долго смотрел в лицо жены, затем перевел глаза на пламя свечи. Свеча догорала. В чашечке шандала оставалось чуть-чуть расплавленного стеарина. Фитиль свернулся набок. Поморгал фиолетовый глазок, и огонек погас.

Вскоре на дворе зафыркал автомобиль. Сверху послышались голоса. Затемняя свет, в погреб спускались двое. Думая, что они хотят помочь вынести из погреба больную, Федор Иванович приподнял Анну Петровну под руки.

— Это дело второе! — кинул, взглянув на хозяйку, Ферапонт. — Вот тут в рундуке товарищ!

Открыв рундук, Ферапонт с шофером достали оттуда мертвого солдата и вынесли наверх. У погреба, задом к двери, стоял грузовичок. В кузове его уже лежал убитый на крыше Вася. Солдата положили рядом. Шофер сел за руль, и грузовик покатился со двора.

— Теперь займемся барыней! — сказал самому себе Ферапонт, спускаясь в погреб.

Вдвоем с Федором Ивановичем Ферапонт с помощью няньки и Кости выволокли Анну Петровну и понесли к дому. Костя, закрывая лицо платком, плелся позади.

Ликующее знамя

В комнатке Лизаветы Ивановны пулеметом стучит швейная машинка.

— Чего же ты перестал петь? — спросил дворник Ферапонт Варкина. — Все пел, а теперь молчишь.

— Что? — строго сдвинув брови, ответил Варкин.

— Как — что? Сколько раз я слыхал от тебя про солдата и прапора, а до конца ты не допел ни разу.

— Эта песня кончена, Ферапонт Иванович! — Варкин приложил руку к самому верху груди и прибавил: — У меня тут такая песня складается, что моего голоса не хватит!

Лизавета Ивановна остановила рукой маховичок машинки: она в своей комнатке строчила из трех красных полотнищ, оторванных от трех трехцветных флагов, первый красный флаг.

Варкин с древком для флага и Ферапонт с молотком и гвоздями ожидали, стоя около машинки, конца этой спешной работы. Приостановив машинку, Лизавета Ивановна порылась в ящичке стола, достала из-под колоды старых карт листок и молча протянула его Варкину. Развернув листок, Варкин прочитал вслух бледно отпечатанное на пишущей машинке:

ПРОЛЕТАРИАТ

Я есмь огонь. Я меч и пламя!

Я озарил вас, скрытых тьмой,

И первый ринулся под знамя,

И первый ринулся на бой

Гремит труба. Мы победили

Но пали славные бойцы

Пред нами — братья мертвецы,

За нами — ад. Мы победили!

Но миг торжественный принес

И плач — надгробный плач и пенье.

Нет, не пришло еще мгновенье

Ни для восторга, ни для слез!

И вновь ликующее знамя

Крылами веет надо мной

И трубы вновь зовут на бой,

На смертный бой!

Я меч и пламя

Хороший стих! — похвалил Варкин. — Кто его составил?

— Гейне! — кинула Лизавета Ивановна.

— Нет, это все-таки не то! — сказал Варкин. — Хотя и подходит, впрочем.

Лизавета Ивановна закрутила машинку, та опять застучала пулеметом.

— Флаг готов!..

Ферапонт приколотил флаг к древку.

— Благодарим, Лизавета Ивановна?

— Не на чем!

— А листочек дозвольте присвоить?

— Пожалуйста.

Ферапонт и Варкин с флагом вышли из комнаты Лизаветы Ивановны. Ветер расплеснул флаг.

— Ура! — закричали в один голос Еванька с Андрюшкой; они дожидались на дворе.

— Не орать! — прикрикнул на ребят Варкин.

Мальчишки притихли. Варкин вышел с флагом за ворота. Ферапонт принес лесенку. Еванька с нее достал и вынул из пасти чугунного кронштейна древко с флагом Красного Креста.

Андрюшка попросил:

— Дядя Варкин, дай я вставлю красный флаг!

— Нет, брат, это я уж сам.

Хотя это и было ему трудно с забинтованной левой рукой, Варкин взобрался на лесенку и не сразу (ветер бурно трепал красное полотнище) вставил флаг на место, в отверстие чугунного кронштейна.

К воротам подбежала девушка в шали из соседнего особняка и торопливо спросила про флаг:

— Где достали?

— «Достали»! Сами сделали! — ответил Ферапонт.

В Москве красные флаги появились еще с февраля, когда свергли царя, но в этом районе их почти не видали. Все здесь равнялись по судаковскому особняку и после февраля ждали, «выкинет» или нет управляющий Судаковых красный флаг. Ширяев оставил на месте краснокрестный флаг. И только сегодня, после дома Судаковых, тут и там по переулкам зацвели маки красных знамен.

— А что, дядя Варкин, с этим флагом сделать? Изорвать? — спросил Еванька про флаг Красного Креста.

— Зачем рвать? — ответил Варкин. — Это флаг международный.

Посмотреть на новый флаг вышла на улицу и Лизавета Ивановна.

— Жалко, Аганька-то не увидит! — сказал Лизавете Ивановне Еванька.

— Увидит! — уверенно ответила она. — Ферапонт Иванович, возьмите носилки: девочку надо перенести в дом.

Аганьку на носилках вынесли из лазарета Еванька с Андрюшкой. Девчонка лежала на носилках, укрытая одеялом. Лицо ее было бледно и скорбно. Глаза закрыты.

Мальчишки от лазарета понесли Аганьку не прямо к широко открытым дверям главного входа, а сначала к воротам.

— Погляди-ка, Аганька, какой мы флаг повесили, — сказал Еванька.

Аганька приоткрыла тусклые глаза и тихо улыбнулась.

notes

1

К р а н ц ы — плетеные пеньковые мешки, набитые пробковой крупой. Применяются для смягчения ударов кораблей борт о борт.

1

Г а н н и б а л — знаменитый карфагенский полководец, живший в III–II веках до н. э. Перейдя через Альпы, Ганнибал в сражениях на реке Тичино, реке Треббии, Тразименском озере и при Каннах разбил римские войска.

2

Г а л л ы — племена, обитавшие в Галлии, нынешней Франции.

3

П о д а н — старинное название реки По в Ломбардии, на севере Италии.

4

Н у м и д и й ц ы — воинственные племена, жившие на севере Африки.

5

П р и с п е ш н а я и з б а — изба для дворовых людей.

6

А р т и к у л — ружейные приемы.

1

Рассказ «Иегудиил Хламида» был напечатан впервые в 1937 году в журнале «Дружные ребята». Автор рассказывает о том времени, когда Максим Горький работал в «Самарской газете», писал статьи, фельетоны, заметки и подписывал их «Иегудиил Хламида». 5 марта 1895 года в «Самарской газете» было напечатано произведение Максима Горького «В Черноморье», в котором рассказ старого Рагима имел подзаголовок «О соколе и уже». Это была первая редакция знаменитой «Песни о Соколе», которая появилась в том виде, как мы ее сейчас знаем, только через четыре года, в 1899 году. Рассказ Григорьева нельзя считать документальным; это не воспоминания, а попытка запечатлеть в литературе образ молодого Горького.