Видно было, что с лодки бросаются люди и плывут к берегу. Лодка, что была с левого борта, повернула одним курсом с «Ермаком», вниз по Волге и на расстоянии полуверсты от него «поливала» пароход из двух пулеметов.

Пулеметчик на левом борту «Ермака» был убит. Ждан сам лег за пулемет и продолжал стрелять. Прислуга у левого орудия была вся перебита. Замолчал и кормовой пулемет, и только Ждан из своего пулемета отвечал противнику. Лодка по ходу чуть-чуть отставала от «Ермака», но все сближалась с ним, чтобы вслед за ним проскочить в пролет минного поля. Оно было близко.

В это время подручный Пармена Ивановича выбежал из рубки, ползком добрался к трапу и скатился вниз. Лоцман крикнул в машинный рупор, чтобы прислали наверх Максима.

— Есть Максима наверх! — ответил Леонтий, и через минуту в штурвальную рубку вбежал Максим.

— Добро, сынок, — сказал Пармен Иванович. — Становись. Смотри, где был красный бакен. Помнишь? Если что со мной — держи левей красного бакена. Да не высовывай высоко голову…

Низ рулевой рубки был обложен против пулеметов броней из листов котельного железа. На лодке противника теперь, когда на «Ермаке» замолчали орудия и пулеметы, кроме одного, повысили прицел, так, что пули решетили трубы и верх рулевой рубки. От стекол в ней не осталось и следа.

— Так ли, сынок, правим? Дай-ка взгляну, — сказал Пармен Иванович, быстро вынырнул головой поверх брони и тотчас же нырнул вниз, выпустил из рук колесо и упал навзничь…

Максим взглянул на него и увидел, что на шее старика кровь. Пармен слабо махнул рукой, показывая мальчику, что надо скатать руль направо. Но у Максима ручки колеса вырывались и лезли вверх. Тогда Максим, не думая о пулях, повис всей тяжестью тела на колесе, стал на него ногами и, переступая со спицы на спицу, медленно скатывал руль направо.

Максим смотрел вперед на то место, где был раньше красный бакен, и сердце его буйно стучало — «Ермак» пройдет левей, проскочит! С правого борта в этот миг глухо ударило, и, взмыв и вспучив воду взрывом, снаряд залил всю палубу водой.

Однако «Ермак» продолжал бежать вниз по Волге. Максим с удивлением услышал, что пули перестали бить в железо, и оглянулся: моторная лодка, окутанная сизым дымом, повернула назад и шла тихим ходом к луговому берегу. Ждан перестал стрелять из пулемета, вскочил с палубы, вбежал в штурвальную рубку и стал у колеса.

— Поди сюда, — сказал он мальчику.

Максим подошел. Ждан склонился к нему и поцеловал.

— Посмотри деда. Жив? Беги вниз за фельдшером.

ЛЕГЕНДА

Степану Макарову предстояло ехать в Петербург и поступить в морской корпус. Он пошел на берег лимана, где не раз совершались повороты его судьбы.

К лиману идти приходилось мимо адмиральского дома. Но, как бывало, из калитки не выскочил с радостным лаем пес Ярд. Больная жена адмирала Бутакова уехала гостить на южный берег и захватила с собой Ярда. С Ярдом дедушке Бутакову было бы не так скучно.

Степан направился к адмиралу, но здесь его ждала неудача: вестовой не хотел его пустить дальше передней.

— Его превосходительство нездоровы, никого не принимают, кроме как по должности, по неотложной надобности, — вполголоса объяснил вестовой. — Доктора ожидают.

Степан ответил:

— Я по должности — с рапортом, по самой большой надобности…

Макаров решительно шагнул к двери во внутренние покои. Вестовой успел сграбастать Степана раньше, чем он постучал в дверь. Макаров ухватился за дверную ручку, и дверь приоткрылась. Послышался сердитый голос Бутакова:

— Кто там? Что там за возня?

— Это я, Степан Макаров, дедушка! А он меня не пускает.

— Впусти его, Фадеев! — крикнул адмирал.

Вестовой открыл дверь. Степан быстро подошел к креслам — не в первый раз видел Макаров старого Бутакова в этом положении с левой ногой, закутанной в плед и вытянутой на подставленный к креслу табурет. Адмирал, видимо, страдал от жестокого приступа подагры. Около стоял круглый трехногий столик, тот самый, что при прошлом свидании был центром вселенной и на нем тогда стояла свеча, изображая солнце. На столике, покрытом белой скатеркой, — над мертвенно-синим огоньком булькающий кофейник, большая чашка и серебряная сухарница с городскими сухарями, колокольчик и вазочка с песком-рафинадом.

— Степан Макаров явился по приказанию! — отрапортовал Степан, чуть стукнув каблуком о каблук.

— Нуте-с? — с изумлением приподняв брови, сказал адмирал. — Приказания, положим, не было, но я рад, что ты пришел. Помню, как-то ты меня развлекал, когда я мучился вот так же… Хочешь разделить со мной фриштик? Выпьешь кофе?

— Не откажусь, господин адмирал.

— Хорошо, что ты пришел. Мне скучно одному, — говорил адмирал, наливая Степану и себе кофе. — Карту Петербурга наконец нашли. Видишь рулон на столе? Сейчас мы займемся Петербургом…

На зов Бутакова явился вестовой, убрал кофейный прибор и отставил к стене трехногий столик. Степан раскатал на полу план Петербурга, наклеенный на холст; чтобы план не свертывался по привычке в трубку, Степан наступил на уголки плана. План, пестро раскрашенный блеклой акварелью, расчерченный условными линиями, испещренный цифрами и надписями, был разостлан по правую руку у ног адмирала почти квадратным ковром.

Степан стоял у южной кромки плана и с высоты своего роста свободно читал прямо под ногами надписи: «Огород лейб-гвардии Семеновского полка», «Огород лейб-гвардии Преображенского полка»; дальше надписи читались труднее… На голубой линии реки Степан еще разглядел слово «Нева», но он и без слов понял, что это Нева. Дальше пестрело много надписей, прочесть их за дальностью невозможно. В северо-западном углу, над Финским заливом, куда — это знал Степан — впадают голубые Невки и Нева, великолепно гравированный рисунок изображал эскадру кораблей под парусами с огромными пестрыми флажками на каждой мачте. Крупные клубы дыма вылетали из орудий. «И Нева пальбой тяжелой далеко потрясена!» О, если б туда добраться и поскорей!

Адмирал взял в руку вместо учительской указки свой костыль.

— Нуте-с, приступим! — начал он. — Эта карта изображает Петербург с окрестностями так, что длина в натуре в версту на плане изображается отрезками в четыре дюйма — иначе говоря, все здесь на плане уменьшено примерно в десять тысяч раз.

— Дедушка, простите, что я перебил вас. Мне хочется…

— Нуте-с?

— Дедушка, можно мне разуться?

На мгновение Бутаков изумился и поднял брови в недоумении. Степан глядел в лицо адмирала, лукаво улыбаясь. И тут же лицо Бутакова озарилось:

— Ах ты, плут! Разумеется, надо разуться. Снимай сапоги…

Степан проворно разулся и босой стал у рамки плана.

— Дедушка, можно мне походить по Петербургу?

— Без сапог, разумеется, можно…

— Мне в тот угол! — указал Степан, рукой на берег Лахты, где растет, пожалуй, еще Петровский сосновый бор на усеянном огромными валунами плоском берегу залива.

— Иди прямо, а то кругом тебе придется сделать тридцать верст. Только не оступись в Неву — утонешь!

Степан смело шагнул через огороды гвардейских полков в Адмиралтейскую часть, перешагнул Неву у крепости, присел на корточки, чтобы удобнее рассмотреть корабли, у которых флаги на мачтах и особенно кормовой на особом флагштоке были площадью больше парусов на лодках, шныряющих по реке меж кораблей. Чуть поменьше пестрый гюйс на коротком древке над бушпритом…

Внизу, под изображением потрясающих Неву огненной пальбой кораблей, Степан прочел на картоне слово «легенда» и под ним крашеные якоря, буйки, крепости, стоянки и разные другие значки.

— Легенда? — воскликнул с печалью в голосе Степан. — А я думал, что это правда! Дедушка, бывают вправду такие большие флаги?