Нельзя сказать, что Александр занимался только внешними проблемами, но революция и Наполеоновские войны оставили ему мало выбора. Увы, решение внутренних проблем все время откладывалось, и поэтому они накапливались. Россия мне напоминала дворец, где все время пристраивались флигели и этажи при минимальной отделке внутри. Жить в таком дворце было не очень комфортно.

Австрия, стремившаяся к расширению за счет славянских территорий, увеличивала долю не немецкого населения империи, и таким образом создавала Польский синдром у себя дома. Как показало будущее, от нового раздела Европы в основном выиграли Пруссия и Англия. Первой это облегчило будущее объединение Германских земель под своим началом, а вторая приобрела стратегически важные территории в Средиземноморье и в Мировом океане. Так наступал век Pax Britannica^*. Британский флот окончательно утвердился в Мировом океане, оставив далеко позади флоты других стран. С помощью этого флота и была построена наиболее грандиозная империи из когда-либо существующих. Наличие столь сильного флота означало практически монополизацию морских торговых путей, то есть морской торговли. Для России это пока не представляло серьезной угрозы, ибо у России не было торгового флота, зато был огромный внутренний рынок, который мог заменить колонии.

После Венского конгресса в 1815 году в Европе наступил период реакции. Все стремились сохранить старый порядок, что было практически невозможно и эта «эпоха застоя» лишь отсрочила взрыв 1848 года, но я снова забегаю вперед.

Глава 13.

Двадцать третьего октября 1815 года Шарлотта запомнила на всю жизнь. На большом парадном обеде в Берлине собрались члены русской императорской и прусской королевской семей. Она, в атласном, бирюзовом платье сидела подле Никса, который был в парадном мундире гренадеров, в котором он выглядел необычайно мужественно. В разгар торжества король Фридрих Вильгельм вместе с императором Александром поднялись со своих мест и провозгласили тост за здоровье помолвленных - великого князя Николая Павловича и принцессы Шарлотты Прусской. Большой зал, где пировали офицеры гостившего в Берлине русского гренадёрского полка, взорвался восторженными восклицаниями. Шарлотта сияла. Она чувствовала себя совсем взрослой, и она была счастлива.

Празднества продолжались несколько дней: балы следовали один за другим. Бал в здании Оперы для высшего света, следом - ещё один бал, для «бюргеров», то есть для горожан Берлина, и еще один, прощальный, ибо Николай уезжал домой, в Россию.

Было условлено, что торжественное бракосочетание состоится, как только девятнадцатилетний великий князь Николай достигнет двадцати одного года - возраста, позволяющего вступить в брак. Для проверки чувств и подготовки к свадьбе помолвленным предстояло прожить порознь ещё год и восемь месяцев.

Глава 14.

1815 год прошел для меня суматошно. Я бы сказал даже для меня, так как распорядок дня современников Николая для человека века XXI был медленным и размеренным. Отсутствие электричества заставляло людей идти спать рано. Новости шли долго, и количество информации было несравненно меньше. Способы переработки информации были, но они были под стать её количеству. Корабли шли по океану месяцами и не факт, что все доходили. Даже железных дорог еще не было. Поэтому никто никуда не спешил. Ведь без толку.

После парада в Вертю я ненадолго задержался в Париже, а в октябре 1815 года состоялась моя помолвка с Шарлоттой. Праздновал весь Берлин. Мы порхали с бала на бал и давали много приемов, что на самом деле было довольно утомительно, так как в основном это были протокольные визиты вежливости. Но это дало мне возможность поближе познакомиться с военной и административной верхушкой Пруссии.

Счастливы были все. Прежде всего, мы с Шарлоттой, так как мы были вместе все это время. Александр и Фридрих Вильгельм радовались, ибо это укрепляло политический союз между Россией и Пруссией. Радовалась Мария Федоровна, потому как один из её младших сыновей остепенится и принесет долгожданного наследника. Увы, у старших Александра и Константина это не получилось. И наконец, радовались многие берлинские дворяне и бюргеры, ибо череда балов и помолвка прусской принцессы были приятным исключением в их повседневной жизни, радостным событием, каковых было не много в годы Наполеоновских войн. Люди, казалось, наконец, почувствовали, что мир настал на самом деле, а не на бумаге. И они были счастливы.

После помолвки я вернулся домой. Период моего обучения закончился. Закончилась скучная зубрежка предметов, некоторые из которых я знал лучше моих учителей. Закончилась деспотичная опека Ламздорфа. Мне предстояла поездка по России, а так же поездка в Англию, которая по праву считалась технически передовой державой. Этим вояжем я должен был закончить свое образование. Вернуться назад предполагалось незадолго до моей свадьбы, которая должна была состояться первого июля 1817 года, в день рождения Шарлотты.

Поэтому этот год пролетел для меня как калейдоскоп. Я старался увидеть Россию своими глазами, желательно без прикрас, что бы составить свое мнение о происходящем. В целом к моему приезду власти особенно не готовились. Чай не царь и не наследник. Это позволило мне увидеть страну не в виде потемкинских деревень, а такой, какой она была в своей реальной, повседневной жизни.

Дворянское сословие в Российской Империи жило своей жизнью. И если сельские помещики жили в окружении крестьян и знали их быт, петербуржская и московская верхушки свои поместья почти не навещали, живя исключительно в городе и отдавая руководство своими деревнями приказчикам и старостам. Так как я был частью Петербуржской верхушки, то и я сам практически не соприкасался с настоящей Россией. Почему настоящей? Потому что настоящая Россия была крестьянской, не говорила по-французски, и ликеру предпочитала водку. Хотя Гатчина была этаким большим поместьем, она была одной из царских резиденций, с соответственным европейским бытом и благами цивилизации. Именно эта оторванность от подавляющего большинства народа и сыграла роковую роль в 1917 году. Впрочем, такая сословная пропасть и, как результат, революция были и во Франции, и в Испании, и в Австро-Венгрии. Помимо образовательных целей, мне лично было просто интересно ознакомиться со своей страной, увидеть ее изнутри.

Самой восточной точкой моего вояжа стал Урал, где я посетил Демидовские заводы. Промышленная династия Демидовых, поднявшаяся при Петре I, владела многими горнодобывающими заводами на Урале. Николай Никитич Демидов, глава семьи на тот момент, вложил много денег на модернизацию своих заводов, выписав из Франции профессора Ферри, знаменитого тогда знатока горнозаводского дела, а так же закупив современного оборудования из Англии и Германии и отправив заводских крепостных учиться горнорудному делу за границу. Россия к этому времени производила более ста тысяч тонн чугуна, что позволяло даже экспортировать чугун за границу. Демидовым принадлежала львиная доля этого производства. Сам Николай Никитич в это время отбыл в посольскую миссию во Флоренцию, где к слову и остался. Видимо итальянское солнце оказалось ему приятнее петербуржских туманов или уральских морозов.

На обратном пути, по дороге в Москву, я посетил Тульские оружейные заводы. Хотя размер заводов для масштаба России поражал, их производство не покрывало потребностей России. Так, мой брат Александр, предвидя близкую войну с Наполеоном, закупал ружья и пушки в Австрии и Англии. Российская промышленность, такой, какой я её увидел, имела место быть. Но несколько больших заводов не меняли общей картины. Несмотря на модернизацию заводов, производство было довольно архаичным, Казалось, промышленность использует ресурс со времен Екатерины, а то и Петра Великого. Труд крепостных был неэффективен, да и вольнонаемные рабочие в основном были малограмотными и не квалифицированными. Паровые машины и другое оборудование завозили из-за границы. Даже текстильное производство, хотя оно и было и использовало английские или французские станки, количеством и качеством не дотягивали даже до прусского, а оно в свою очередь отставало от Англии и Франции. Промышленность держалась за счет госзаказов и немного экспортировала за границу.