«Капитализм» и «социализм» одинакового возраста, внутренне родственны, появились из одной и той же перспективы и отягощены одними и теми же тенденциями. Социализм — это не что иное, как капитализм низшего класса [231]. Манчестерское учение Кобдена [232] о свободной торговле и коммунистическая система Маркса возникли примерно в 1840-х годах в Англии. Маркс даже приветствовал капитализм свободной торговли [233].
«Капитализм снизу» хочет продавать товар — наемный труд — как можно дороже, без учета возможностей покупателя, и поставлять его как можно меньше. Отсюда ненависть социалистических партий к квалифицированному и сдельному труду, их стремление по возможности устранить «аристократическую» разницу в оплате труда обученных и необученных рабочих. Он стремится путем забастовок — первая всеобщая забастовка состоялась в Англии в 1841 году [234] — поднять цену ручного труда до самых высот и через национализацию фабрик и шахт поставить ее под полный контроль государственной бюрократии рабочих вождей. В этом состоит скрытый смысл огосударствления. Собственность, заработанную одаренными и выдающимися людьми, «капитализм снизу» рассматривает как кражу, чтобы присвоить ее себе при помощи большего числа кулаков, не занятых трудом. Так возникает теория классовой борьбы, которая хотя и выглядит как экономическая, на самом деле является политической, направленной, с одной стороны, на привлечение к себе рабочих, а с другой стороны, на получение выгоды рабочих вождей. То была сиюминутная цель. Низменные души не могут заглянуть в будущее далее завтрашнего дня и действовать ради него. Классовая борьба должна принести разрушения и больше ничего. Она должна устранить власть традиции, как политической, так и экономической, для того, чтобы предоставить силам дна возможность для мести и господства. О том, что наступит после победы, когда классовая борьба закончится, эти круги никогда не задумывались.
Так в 1840 году на подлинную, бесконечно сложную экономическую жизнь белых народов начинается смертоносное нападение с двух сторон: гильдия торговцев деньгами, спекулянтов и крупных финансистов проникает в нее с помощью акций, кредитов, наблюдательных советов и подчиняет своим целям и интересам профессиональное руководство предприятий, в котором много бывших рабочих, достигших руководящих должностей благодаря своим стараниям и талантам. Подлинный руководитель экономики становится рабом финансиста. Он трудится над развитием фабрики, в то время как она может в один прекрасный момент стать банкротом в результате биржевой спекуляции, о которой он ничего не знает. Снизу же организм экономики медленно, но верно разрушается профсоюзом рабочих вождей. Теоретическим оружием одних является ученая «либеральная» политэкономия, формирующая общественное мнение по экономическим вопросам и вмешивающаяся в законодательство со своими советами и установлениями. Теоретическим оружием других является Коммунистический манифест, на основе которого левые партии всех парламентов также вторгаются в законодательство. Обе представляют собой принцип «Интернационала», совершенно нигилистический и негативный: он направлен против исторических, ограничивающих форм — всякая форма, всякий вид всегда значит ограничение — наций, государства, национальной экономики, суммой которых и является «мировая экономика». Эти формы препятствуют реализации намерений финансовых воротил и профессиональных революционеров. Поэтому они отвергаются и подлежат уничтожению.
Но обе теории сегодня устарели. Все, что можно было сказать, уже сказано; и после 1918 года они настолько скомпрометировали себя предсказаниями — в направлении Нью-Йорка или Москвы — что их еще цитируют, но в них уже не верят. Мировая революция начиналась в их тени. Возможно, сегодня она достигла своего пика, но все еще не завершена, между тем она принимает формы, свободные от всякой теоретической болтовни.
Глава 15
Теперь можно указать на «успехи» мировой революции, достигнутые на сегодняшний момент. Она приблизилась к своей цели. Она уже не угрожает; она празднует триумф, она победила. И даже если ее приверженцы оспаривают этот факт, испытывая некое замешательство и переживая внутренний разлад, то здесь проявляется извечный рок человеческой истории, который с ужасающей ясностью показывает борцу, достигшему цели, что она совершенно отлична от той, к которой он стремился, и что чаще всего она не стоила таких страданий.
Подобный успех революции чудовищен. Он настолько ужасен для всех «белых» народов, что никто не видит или не осмеливается видеть все то, что имеет к ней отношение. Творцам не хватает смелости признаться в этом, а сохранившимся в буржуазии остаткам старого общества — назвать их. Путь от либерализма к большевизму вначале проходил через борьбу с политической властью. Сегодня она разрушена, разорвана, раздавлена. Снова, как в Риме времен Гракхов, стало ясно, что все созданное в течение веков небольшим числом крупных хищников, государственными мужами и завоевателями, может за короткое время быть уничтожено большим числом мелких хищников, человеческими паразитами. Старые, достопамятные формы государства лежат в руинах. Им на смену пришел бесформенный парламентаризм, груда обломков от былого авторитета, искусства правления и державной мудрости, на вершине которой происходит дележ добычи между партиями, этими ордами профессиональных политиков. Унаследованный суверенитет заменен выборами, которые дают возможность заработать все новым толпам неполноценных.
Среди этих партий повсюду присутствуют рабочие партии и их профсоюзы, преследующие политические цели экономическими средствами, а экономические – политическими средствами. В вопросах формирования руководства, в программах и методах агитации они стали задавать тон и для всех остальных. Все они борются за массы крупных городов, будоражат их теми же самыми бессмысленными надеждами и озлобляющими обвинениями. Уже ни одна из них не решается сказать, что стремится представлять другие части нации, а не «рабочего». Почти без исключений они относятся к нему как к привилегированному сословию – из-за страха или в надежде на победу на выборах. Почти во всех странах удалось развратить рабочего, сделать его самым претенциозным, самым недовольным и потому самым несчастным существом, сплавить его с чернью переулков в некую однородную массу, в «класс», вывести из него тот духовный тип пролетария, что гарантирует революционный успех одним своим существованием, что презирает усердие и достижения как предательство «дела». Верх его тщеславия заключается в том, чтобы стать вождем масс и носителем революции.
Неважно, принимают ли эти фронты классовой борьбы облик бюрократических партий или профсоюзов, подобно марксистским, католическим и национальным в Германии и Англии, имеют ли они романскую форму клубов анархистов и социалистов вроде барселонских и чикагских или же существуют — как когда-то в России, а сегодня в Америке – в виде подпольных движений, сосредотачивающихся лишь в момент своих акций – все они состоят из господствующих групп профессиональных демагогов и безвольной управляемой массы последователей, которые должны служить едва понятой идее и жертвовать собой ради нее. Правительства уже давно стали их исполнительными органами — либо потому, что вожди масс сами обладают парламентской властью, либо потому, что у их противников, находящихся под гипнозом рабочей идеологии, не хватает смелости для самостоятельного мышления и действия.
Они руководят и экономикой, причем с помощью политических средств, ради достижения политической цели. И эта цель никогда не упускалась из виду, а именно, классовая борьба против организованных сил и форм экономической жизни, названных «капитализмом». Начиная с 1848 года их уничтожение стало конечной целью, которая и была в итоге достигнута. Наступила экономическая катастрофа, экстатически предсказанная почти столетие назад. Кризис мировой экономики этих и последующих лет не является, как думает весь мир, следствием войны, революции, инфляции и выплаты долгов. Он готовился умышленно. Во всех своих основных чертах он является результатом целенаправленной работы пролетарских вождей. Его корни находятся гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд, а его последствия состоят в длительной, беспощадной борьбе со всем, что еще имеет народный дух, и по большому счету их уже не преодолеть. Ведь для этого необходимо мужество честно смотреть на то, что происходит, и я опасаюсь, что эта способность почти утрачена. Ни в какое другое время не было столько страха перед общественным мнением парламентов, партий, ораторов и писак всего мира. Все стоят на коленях перед «народом», массой, пролетариатом, как бы его ни называли, перед тем, что слепо и безотчетно служит орудием вождей мировой революции. Упрек в «неприязни» к рабочим сегодня заставляет побледнеть любого политика.
