разозлившись, теряя самообладание, он начал упорно

хвататься за камни, пытаясь сдвинуться с места.

Но вскоре истер пальцы до крови и бессильно уронил

голову на землю, чувствуя, что к горлу подкатился

тяжелый и душный ком...

Свеча догорала. Ее края оплавились и расползлись.

Еще две-три минуты, и, мигнув последний раз, она

погаснет. Это напугало Яшу еще больше. В его

положении остаться в вязкой, кромешной темноте — это

неминуемая гибель, смерть: в пещерах и шахтах, он

слышал, в последнее время развелось множество крыс. Эти

твари шныряют по лабиринтам целыми стаями, в

темноте им ничего не стоит напасть на человека.

Нет, без света нельзя. Ни в коем случае. Надо

предпринять что-нибудь, пока мигает этот тусклый

язычок свечи. Но что? Что-о?

И тут ему показалось, что из мрака за каждым его

движением следят чьи-то глаза, что рядом кто-то есть...

Он знал, что это страх, что надо взять себя в руки, но

поделать с собой ничего не мог. Взгляд этих глаз —

он не знал, чьи они, кому принадлежат, — он ощущал

почти физически.

И вдруг... вдруг его осенило! Чего на нем только не

надето! И свитер, и пиджак, и телогрейка! Все снять!

Непременно снять. Надо выбраться назад и все снять.

85

Яша оттянул носки ботинок и, как крючком

зацепившись за камни, напряг мышцы ног. Тело подалось

назад. Немного. Может быть, на сантиметр или на

полсантиметра. «Не беда!» — приободрился он и повторил

все сначала. Пламя свечи снова отодвинулось от него.

И так сантиметр за сантиметром.

Высвободившись из каменных тисков, он выложил

из карманов брюк гранату, электрический фонарик,

стеариновую свечу, браунинг, запасную обойму к нему,

спички, финку, из-за пазухи — краюху хлеба, завернул

все в одежду, обвязал ремнем, прикрепил узел бечевкой

к ноге и, не теряя ни минуты, юркнул в проход. На этот

раз «горлышко» пропустило его беспрепятственно, и он

очутился в коридоре.

Быстро одевшись, он рассовал по карманам свои

нехитрые пожитки и зажег фонарик, так как свеча уже

догорела. Коридор был длинный, с высоким

потолком. Было здесь еще более сыро и холодно. Пахло

плесенью.

Он уже было собрался идти, как вдруг услышал

далекий шум прибоя. Шум приближался; было слышно,

как, дробясь, волны разбиваются о прибрежные камни,

накатываются на песчаную отмель и, шипя, уползают

обратно, чтобы через минуту-другую снова наброситься

на берег в пенной ярости. Наконец рокот прибоя умолк,

и теперь слышался тихий, убаюкивающий напев ветра

в снастях парусника...

Не будь Яша знаком с катакомбами, он бы

испугался, решив, что вышел к морю или море проникло в

подземелье. Но Яша знал, что это пели пористые камни

ракушечника и что их песни напоминают звуки прибоя.

Эта иллюзия близости моря всегда пугала тех, кто

впервые попадал в катакомбы и неожиданно оставался

наедине с их обманчивой тишиной. Когда-то,

давным-давно, Черное море занимало большую площадь и район

территории катакомб был частью морского дна. Со

временем море отступило. А камни, словно тоскуя о нем,

зовут его обратно, вспоминая те времена, когда над

ними гуляли морские бури и штормы,

Оргаино-приглушенная песня камней наполняла

сердце безотчетной тревогой, рождала тоску. Заглушить

ее, убежать от нее было нельзя. Камни были

кругом...

86

СОЛНЦЕ ДЕДА ГАРКУШИ

Яша помнил: через шестьдесят-семьдесят шагов от

«горлышка» коридор делится на четыре рукава.

Держаться надо было правой руки. Этот крайний правый

рукав был штольней, которая могла привести в

расположение отряда. При условии, конечно, если хорошо

знаешь дорогу, разбираешься в еле приметных

указателях подземного партизанского фарватера и не

пойдешь по ложному пути, неверно истолковав тот или иной

знак. А таких путей в катакомбах несчетное множество:

через каждые двадцать-тридцать метров — разветвления

в три-четыре хода, замысловатые, как ребус, петли,

закоулки, тупики, пещеры, залы... Не поможет в

катакомбах и компас: здесь его показания не точны. А карт,

к сожалению, нет. Стало быть, выход один: катакомбы

надо знать. Иначе заблудишься моментально,

погибнешь.

У перепутья Яшу остановил глухой, простуженный

голос:

— Стой! Кто идет?

Голос был удивительно знакомый, но прозвучал так

неожиданно и властно, что захолонуло сердце. Яша

вздрогнул, точно его внезапно ударили в грудь, и, чуть

не выронив фонарик, попятился за выступ.

— Свои! — ответил он сдавленным голосом.

— Ежели свой, докажи, что нашего полку!

Бычками торгуешь?

Это было началом пароля.

— Бычки кончились. Перешел на балалайки.

— Что так?

— Стало опасно выходить в море: протекает

шаланда.

— Ну, коли так, ядрена-матрена...

Вспыхнул фонарь «летучая мышь».

— Дедушка Гаркуша! — обрадовался Яша, услышав

знакомое «ядрена-матрена», и кинулся к «летучей

мыши».

Был дед в брезентовой куртке, натянутой поверх

полушубка, в солдатской шапке-ушанке. С головы до ног

присыпанный известняковой пылью, он был похож на

привиденье.

— Яша! Вот так гость, ядрена-матрена! —

обрадовался бородатый старик, тиская Яшу своими огромными

87

лапищами. — Как попал сюда? Здесь же «слепой»

участок.

— Что вы, дедушка?! Вовсе не слепой! — смеялся

Яша, тоже обнимая старика.

— Ты мне байки не рассказывай, — сказал Гаркуша,

присаживаясь на камень. — Нет здесь выхода.

— Не с небес же я свалился.

— А кто тебя знает... Ты, я слышал, можешь в одно

верблюжье ухо войти, в другое выйти.

Польщенный похвалой, Яша приосанился, поправил

на голове кубанку.

— Есть, дедушка, выход, есть. И недалеко, — сказал

он, радуясь, что может удивить деда Гаркушу, которого

до войны все считали самым большим знатоком

подземных лабиринтов.

Дед Гаркуша был потомственным каменотесом,

добытчиком строительного камня, и проработал в

катакомбах свыше тридцати лет. В партизанском отряде

В. А. Молодцова-Бадаева он был проводником.

— Неужто эта дырка с маково зернышко ведет

наверх?— размышлял он вслух, слушая Яшу. — Тогда

почему нет тяги?

— В том-то и секрет...

Яшу просто распирало от радости. Удивил-таки он

деда-академика. Не все, оказывается, тот щелки-лазейки

знает.

— Сверху лаз укрыт глыбой и кустом шиповника.

Это во-первых, — продолжал Яша, начав загибать

пальцы. — Во-вторых, его маскирует дно балки:

чертополох там — помните? — выше головы... В-третьих, когда

мы спускаемся, наглухо закрываем дыру камнем-

задвижкой...

— Вон оно что, ядрена-матрена! — покачал головой

Гаркуша, доставая кисет. И начал рассказывать о своих

многодневных мытарствах по лабиринтам в поисках

выходов на поверхность.

— Крепко законопатили гады все выходы, вот и

ищем новые...

Гаркуша подробно расспросил Яшу о длине

«горлышка» и щели, прикинул в уме, сколько времени уйдет

на то, чтобы превратить щель в сносный лаз.

— Да, отчаянный ты хлопец, боевой,

ядрена-матрена, — говорил он, дымя козьей ножкой и хлопая Яшу

по плечу.

88

— Я слышал, что кто-то сопит и возится, — кивнул

он в сторону, откуда пришел Яша, — да, признаться,

думал: крысы. Третьего дня было целое нашествие на

продовольственный склад. Еле отогнали.

— Дедушка, мне пора.

Яша встал, одернул телогрейку.

Гаркуша тоже поднялся.

— Это же какая удача, что мы встретились! —

сказал он. — Без тебя мне бы ни за что не найти тут

выход, а тебе без меня — дорогу в отряд. Старую штольню