домики для семей комсостава. Здесь же была почта, куда Виктор, как и все другие новички, первое

время бегал почти каждый день, опуская в большой деревянный почтовый ящик треугольники своих

писем и получая в окошечке у смешливой и очаровательной блондинки с ямочками на щеках ответы

из дома. В девушку по этим причинам были влюблены поголовно все новички, тем более, что, по их

общему мнению, она была вылитая молодая кинозвезда Людмила Целиковская.

Училище было конноартиллерийское, поэтому в другом конце территории военного городка

находились конюшни — несколько длинных кирпичных сараев. Неподалеку от зданий казарм был

сооружен под легким навесом летний кинозал без стен. Там иногда показывали фильмы и военную

кинохронику.

Но все это было потом. А пока в проходной училища Виктор Дружинин предъявил дежурному

курсанту свои документы. Дежурный внимательно их прочитал, вернув, весело подмигнул и спросил:

— Закурить будет? — Виктор протянул ему пачку "Беломора".

Он взял две папиросы, одну заложил за ухо, другую всунул в рот:

— Спасибо, а то махорочка кончилась. Идите до дежурного по училищу, вон там, за углом налево.

Ну бывайте! Ще увидимся, тогда и рассчитаемся.

Дежурный по училищу лейтенант, ознакомившись с документами, усадил Виктора на прохладный

клеенчатый диван и стал расспрашивать о Москве. Потом он коротко рассказал историю училища,

упомянув при этом, не без гордости, имена нескольких высших артиллерийских начальников, бывших

курсантов. В конце беседы дежурный пожелал курсанту Дружинину успехов в боевой и политической

подготовке, вызвал дневального и приказал отвести новичка в карантин.

* * *

В тот же день Виктор перезнакомился со всей "карантинной командой", которая с ходу

"расстреляла" весь его табачный запас — четыре пачки московского "Беломора". Узнав, что Виктор из

Москвы, они забросали его вопросами, что там и как...

— А ты Сталина видел? — поинтересовались многие из них.

— Видел, — сказал Виктор.

— Да ну?! Врешь! А где ты его видел? — раздались голоса.

Виктор хотел было рассказать им, что видел он Сталина на предвоенных парадах, но, вдруг

подумав, что это слишком обыденно, а потому неинтересно, решил прихвастнуть:

— Было дело... — загадочно произнес он.

— Они с неподдельным интересом и уважением поглядели на Виктора и кто-то доверительно

спросил: — Ну как он... там?

— Ничего, — пожал плечами Виктор, — живет в Кремле... командует. . курит трубку. . в общем,

как обычно.

Собеседники задумались, собираясь узнать у Виктора более интимные подробности о жизни

вождя. Виктор это понял и, решив переменить скользкую тему, стал им подробно пересказывать

содержание кинохроники о разгроме немцев под Москвой, которую он знал почти наизусть, так как

ходил в "Ударник" смотреть ее много раз. В тот же день его окрестили "Москвичом", пополнили

общий "котел" его домашней провизией и определили место на нарах.

Так началось его карантинное житье. Днем они убирали территорию военного городка, строили

коновязь, разгружали баржи на Волге. А по вечерам, после отбоя, для развлечения общества

рассказывали по очереди всякие героические были и небылицы, в основном из фронтовой жизни,

большим спросом также пользовался какой-то старинный пухлый роман без начала и конца о

любовных похождениях блестящих дореволюционных кокоток высшего света. Иногда они пели под

аккомпанемент Виктора на бесхозной гитаре, у которой недоставало двух басовых струн.

Незадолго перед концом карантина у них случилось ЧП. Дежурный по карантину обнаружил, что

из общего "Сидора", в котором хранились продукты будущих курсантов, исчез большой шмоток сала.

Дежурный доложил об этом "старшому" карантина, которого ребята сами выбрали. Это был

фронтовик лет тридцати с медалью "За отвагу, двумя красными ленточками на груди за ранения и

"буденовскими" усами. Узнав о пропаже, он приказал дежурному построить карантин:

— Будем гада стыдить и обнаруживать. За такие дела нужно ноги вырвать и спички вставить!

Когда все были построены, Старшой, наливаясь багровым гневом, стал держать речь:

— Товарищи будущие курсанты и командиры! Что же это у нас получается? Стыдно и позорно! И

мне даже перед вами стыдно об этом говорить. Но, так как я есть выбранный старшим, я скажу.

Какой-то жалкий жлоб украл из нашего "Сидора шмот сала! Дело не в шмоте сала, а в боевом

товариществе. Ведь все мы будем скоро похлебку из одного котла хлебать, а на передовой фрица бить.

Как же можно? Это же ужасный стыд и позор! Я, конечно, - знаю, что этот жлоб не выйдет сейчас из

строя и не станет перед нами на свои колени. У него кишка тонка. А потому я так ему скажу: — Беги,

гад, из наших честных боевых рядов к чертовой матери! А не убежишь — все равно найдем и будет

тебе хана. Все едино, штрафная рота по тебе плачет. И за воровство, и за побег! Беги, гад, отсюда,

чтобы наши глаза тебя не видели. Правильно я говорю? — обратился он к строю. — Согласны с моим

непреклонным решением?!

Строй одобрительно загудел.

— Ну, тогда решено и, как говорится, подписано! — закончил свою речь Старшой. — А теперь рр-

а-азойдись!

Чувствуя себя без вины виноватыми и стыдясь глядеть друг на друга, все разбрелись по своим

нарам. В тот вечер в карантине было необычно тихо. Никто не рассказывал баек и анекдотов, долго с

бока на бок без сна вертелись в ту ночь ребята на нарах. Не спалось...

На утренней поверке Старшой вызывал всех из строя по списку. Двадцать третий по списку из

строя не вышел. — Все ясно! — крикнул Старшой, — туда ему гаду и дорога!

Ребята в строю повеселели. Сосед Виктора, бывший саратовский студент, толкнул его локтем:

— А Старшой-то! Великий психолог, а?

— Точно, — улыбнулся Виктор, — а он, случайно, не твой однокашник?

— Отнюдь, — засмеялся студент, — он, очевидно, грыз науку в другом вузе...

— Вай, вай, — крикнул тбилисец Тохадзе, — он же, проклятый, рядом со мной на нарах храпел!

Зачем я, несчастный, не удавил его своими руками!

— Век живи, век учись, — все равно дураком помрешь, — угрюмо проговорил некурящий

Прохоров, бухгалтер из Сызрани.

— Интересно бы знать, откуда родом этот выродок? — громко крикнул рыжий курсант по

фамилии Глейзер, семья которого эвакуировалась из Гомеля в Энгельс.

— Не из твоего ли Гомеля? — ехидно спросил кто-то и засмеялся.

Глейзер обиделся:

— А что ты знаешь, шмаровоз, за мой город Гомель, который фрицы запалили и сожгли ?!

— Прекратить разговорчики! — крикнул Старшой. — Смирн-о-а! На пра-а-ву! На завтрак с песней

шаго-ом арш! Москвич, запевай!

Виктор за время карантина часто исполнял здесь под гитару популярные песенки из любимых

кинофильмов и настолько в этом преуспел, что около его нар каждый вечер стали собираться

многочисленные любители не только эстрадного соло, но и хорового искусства... Поэтому приказание

Старшого он воспринял как должное и карантинная команда с песней о трех танкистах, лихо и

дружно отбивая шаг, продефилировала к зданию училища, где располагалась столовая.

* * *

О ЧП в карантине был издан строгий приказ по училищу, в котором сообщалось, что дезертир

пойман в Саратове, осужден и направлен в штрафную роту.

— Его там научат свободу любить, — прищурился Старшой, — куркуль тамбовский.

* * *

Наконец настал желанный день, и новобранцы принимали присягу. Виктор вышел из строя и

получил из рук комиссара училища кожаную папку с текстом присяги.

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, — громко прочитал он, —