проехала машина, подняла за собой облака желтой
пыли, бабы заслоняли лица и кричали вослед: «У, л е
ш ак чертов!»
Тетя Клава ткнулась губами в пыльную Гелину щ е
ку и сразу закрутилась по дому, чтобы угодить не толь
ко гостю, но и Кроне, мужу своему, который вот-вот
вернется с сенов, побеж ала затапливать баню. Геля
остался на порожке повети, чувствуя в душе легкую
грусть и некоторое раскаяние, что вот не послушался
матери и приехал, а здесь он лишний, и особенно никто
его не ждет: все в угаре сеностава, ловят золотые денеч
ки. Геля внушал себе это, но и с какой-то тайной н а
деждой слушал за спиной шорохи и скрипы, и все ему
думалось, что вот сейчас, ш аркая непослушными нога
ми, выйдет на поветь баба Н аталья, еще более погруз
невшая, и спросит негромко, будто у самой себя: «А мне
сказывали, будто Гелюшка приехал?», и станет вгляды
ваться в широкий проем поветных дверей, прислонив
козырьком к глазам сухую ладошку. Потом охнет, но
не поспешит навстречу, а подождет, когда Геля нелов
ко подойдет, по-мужски обнимет ее и притихнет около,
целуя морщинистую ее щеку... Но осиротел громадный
дом в два жила, похрустывая в суставах, оседает он,
словно норовит лечь в землю следом за старой хозяй
кой, которая обихаживала его... Из-за этих сухих шо
рохов и скрипов изба казалась еще пустынней и сум
рачней. А тетя Клава проходила мимо, как тень, и, ви
новато улыбаясь, тут ж е исчезала, не внося особого
оживления и радости в их встречу; Геля тоже ловил ее
взгляд и готовно улыбался, а оставаясь один, с тоской
поглядывал на часы.
Но вот в проулке показался дядя Кроня, он тяж ело
волочил ноги, жаркий даж е на расстоянии, упревший
от работы, опутанный с ног до головы сенной трухой.
Неожиданно, подняв глаза, он увидел на порожке Ге
лю и сразу осветился весь, на скулах проклюнулась се
ребристая проволока, и дядя Кроня колючей щекой об
306
жег Гелино лицо, а шершавыми губами опалил его рот.
И, ответно обнимая дядю, Геля внутренне снова пора
зился его чистой и радостной силе, обрадовался его уп
ругому бронзовому лицу, на котором крохотными весен
ними лужицами ласково жили каленые до голубизны
глаза в лучах морщин. И Геле стало отрадно, что есть
на свете родной человек, от которого всегда светло, свет
ло даж е от мысли о нем: дескать, живет в Снопе дядя
Кроня, которого изредка можно навестить, убедиться,
что он есть.
— Ну прибыл, навестил дядьку, тюх-тюлюх, —толь
ко и сказал Кроня Солдатов, но этих слов уже было
достаточно Геле, потому что в них была сплавлена вся
радость и от золотых деньков, что стоят на земле, и от
потной работы, и от зародов, наставленных по всему н а
волоку, и от того, что приехал нынче племяш и они вот
сейчас пойдут вместе в баню, а потом сядут за стол,
разговеются ради встречи и толково поговорят. И Геля,
как привязанный, все ходил следом за дядей из ком на
ты в комнату, наблю дая, как тот неторопливо собирает
ся в баню, норовил заглянуть еще и еще раз в его ве
сенние глаза, словно боялся ошибиться в чем-то самом
главном, и глуповато улыбался от радости, потому что
не мог сдержать этой улыбки.
Тетя Клава что-то парила, ж арила, уже на столе бы
ла раскинута хрустящая скатерть, а они пошли в баню.
Д ядя Кроня сразу выплеснул на каменку несколько
ковшиков горячей воды и сел на полок, похожий на идо
ла: лицом — в банных сумерках — черный, а от шеи
до пят молочно-белый. Он стал приговаривать, охаж и
вая тело веником: «Ох ты, боже мой, до чего хорошо!»
— Эй, Геля, ползи сю д а!— позвал он сверху.
— Д а ну, сгоришь там, — отмахнулся Геля. Он си
дел на березовой чурке возле крохотного оконца и не
сводил взгляда с полка: красив был дядя в клубах п а
ра, весь пунцовый, вышибающий ж ар работы банным
жаром, осыпанный мокрым березовым листом; вот он
не удерж ался — соскочил с полка, натянул на голову
овчинную шапку, на руки — брезентовые верхоньки и
снова полез в жаркий ад... Вдруг Геля, словно бы кто
толкнул его, выскочил из бани и помчался прочь в од
них трусах, оскальзываясь на волглой траве, вбежал в
нижнюю половину избы, где оставил этюдник.
307
Когда он вернулся в баню, дядя Кроня в сенцах то
ропливо натягивал белье.
— Фу ты, напугал как. Д умал, чего стряслось с то
бой...
— Ты на меня так не смотри, — смущенно увильнул
от ответа Геля, но дядя Кроня, разглядев этюдник и
поняв что к чему, застыдился сразу, словно его вы ста
вили нагишом перед толпой, и снова полез в баню.
— Надумал чего-то опять. После разве нельзя? Тюх-
тюлюх...
— Можно и после...
— Ну и ладно. А я пока повторю, — и он снова
плеснул воды на каменицу, полез на полок, где ходил
лиловый пар, а Геля примостился возле оконца, кото
рое было не крупнее тетрадного листка, и попробовал
украдкой написать дядю. Но краски на картоне меш а
лись с паром, под кистью рождалось что-то смутное и
расплывчатое: в этюде не было того праздника души,
мускулов и банного ж ара, который так буйно жил еще
мгновение назад, но уже увядал вместе с красками на
картоне. Однако все это Геле отчетливо помнилось до
каждой мелочи, проникло в него, и он подумал, что т а
кое настроение сохранит в себе надолго. А дядя Кроня
выплеснул на себя таз холодной воды, в изнеможении
сел подле Гели, и было видно, как на дядиной мали
новой груди шевелились как бы сами собой*белые щу
пальца шрама.
— Ну что там у тебя? — задышливо спросил он,
трудно приходя в себя и присматриваясь к этюду осо
ловелыми глазами. — Ну больно хорошо — вылитый я...
— Ну как же...
— Ничего, ты меня потом зарисуешь,—утешил ляля
К р о н я.— Вот попари лся— и будто заново на свет ро
дился.
— И не страшно было? — вдруг спросил Геля, ки
вая на грудь.
— Ты про што?. ,
— Ну это, когда чикнуло...
— Как не страшно-то. Живой ведь...
— Слушай, ты ведь герой, — повинуясь внезапному
волнению, сказал Геля.
Но дядя Кроня пожал плечами и задумался, потому
что впервые в жизни сказали ему, что он герой, но это
308
слово, применительно к нему самому, оказалось непри
вычным его слуху.
— Глупости мелешь, какой я герой — мужик я про
стой. «Герой». Ну ты скажеш ь тоже, Гелька, как в лу
ж у дунешь! Про героев-то как пишут в газетках? Д а к
ангелы они, а я мужик... Ну, Гелька, давай лучше опо
лоснемся да в избу наладим, небось К лавка заж далась.
У нее и бутылочка припасена. — И дядя Кроня неожи
данно засуетился, забегал по баньке, прибирая мыло,
мочалки, опрокинул на остывшее уж е тело таз воды и
направился из бани. Геля шел следом по тропинке, р аз
думывая над дядиным смущением: умом он хорошо по
нимал правду дядиных слов, но душой почему-то не
соглаш ался с ним... Но как, как передать на холсте
красками те мысли, которыми переполнился Геля и ко
торые уж е почти не волен таить в себе. Видимо, мало
только набить руку, верно держ ать кисть и ловко сме
шивать краски, нужно, наверное, созреть душой, прос
нуться ею, обрести неожиданную смелость духа, и ви
