флот. Житья не стало.
— Дураки дак,— весело откликнулся Гриша.— При
сгюлнении служебных обязанностей. Мало ли чего не
приходится делать. Служба ведь.
— Служба, служба,— снова раздражаясь, грубо
оборвал Герман.— Отпустили бы куда иль в зверинец.
— Мяса ведь... Чего задарма его спускать, понима
ешь. Поди стрельни такого в леей. Не каждый решит
ся, а мяса, поди, пудов десять было.
84
— Палача всегда боятся и презирают,— вдруг по
дал голос Иван Павлович.— Боятся и презирают. Вот
так-то. А ты — мя-со... Ну где уха-то, подавай! Совсем
заморили гостей,— оживился Тяпуев. И словно бы в
ответ распахнулась дверь, и с большой голубой миской,
наполненной с краями, показался Коля База. Легким
парком обволокло уху, она золотилась, жиром и густо
колыхалась, пуская замирающие пузырьки.
— Этой рыбки каждый хочет. Иван Павлович, по
кушайте,— пригласил Герман городского гостя, а на
Гришу и не взглянул, словно того и не было рядом.
«Дома наестся, небось уже бочки наворовал,— подумал
вскользь.— Бывало, когда в правленьи сидел, так до но
вой рыбы семга безвыводно жила на столе... А гость го
родской не частый гость в наших краях, как тут не при
гласить... А зло его пусть при нем будет, оно нас не
касается, да и было ли оно? Мало ли чего люди накла
дут на человека, всякого дерьма, да сколько и завиду
ют, поди проверь сейчас. И время какое было... А если
отчима сослали, дак и сам, поди, в чем виновен был.
И поныне никогда первым не уступит, уж головы не
склонит и мать-то на побегушках держит».
— Вы кушайте, кушайте...
— Не смею отказаться. Почту за честь, право, —
легко склонил голову Иван Павлович и, покряхтывая,
присел с краешка стола.
А Гриша Таранин, не ожидая приглашения, уже
умостился в самом центре застолья и потянулся за
ложкой со словами: «Попробуем свежатинки», но
словно бы случайно его ладонь наткнулась на литой
локоть Германа Селиверстова и споткнулась. Тяпуев
приметил эту немую сценку, едва колыхнул осадистой
головой, укоризненно и молча кивнул: мол, что же это,
братец, как-то нехорошо поступаешь, зачем старших
обижать? А вслух сказал:
— Опускаться-то нельзя, право. До положения
свиньи... — и заскоркал ногтем плохо промытую ложку.
— Ку-ку, дядя, как вас там кличут?— выкрикнул
по-ребячьи Коля База, сверкая всем набором железных
зубов.— Не обижайте нас. Мы ведь обидчивы.
Иван Павлович непонятливо пожал плечами, а Гер
ман напружинился весь, налился удушливой красниной.
— Эй ты, не скотинься!— заорал он на Колю Б а
^
85
зу.— Верно сказали. В грязи зарости готовы. Кушайте,
Иван Павлович. И ты, Гриша, спробуй нашей ушицы.
Пробуй, пробуй, чего стесняешься.
А Гришу Чирка уже не надо было упрашивать, у
него только пищало за мохнатыми ушами, и никакой
жар ухи не пугал его, словно глотка была луженая, он
только шевелил улитками бровей и густо потел. Чуди
лось, будто с голодного острова явился человек иль за
пустили его на мгновение сюда с грозной командой на
едаться на год, так намолачивал старик, бывший ка
питан сейнера, наученный долгой жизнью: два раза к
столу не приглашают, и лучше переесть, чем недоесть,
ибо живот сам лишнего не примет, но от малого зато
скует.
— Бутылочкой бы закусить,— примирительно сказал
Коля База, лениво волоча к себе ложку и намекая на
что-то.
— Не трави душу...
— На той неделе я хорошо побалдел. Напился, и д а
же на столе осталось,— все не останавливался Коля
База, намекая взглядом, что в избе гости, а они пусты
ми не могли прийти, уж четвертиночка да припрятана
за пазухой: все хоть для аппетита размочить язык. Но
Коля База был еще наивен и молод, он мерял людей
по своей распахнутой душе: если гость в доме, то на
корми его до отвала и вином напои, чтобы в застолье
свалился; сам в гости отправился — прихвати гостин
цем бутылочку, она не заржавеет, не загусеет, да и не
чего дармоедом на чужую шею садиться, ведь люди не
каждый день при деньгах, а ради гостя будут старать
ся и входить в затруднения, так зачем их заставлять
тревожиться, да и самому страдать от неловкости, если
можно запастись напитком. Так обычно поступал Коля
База.
Но здесь получилось иначе: Гриша Чирок подумал
было прихватить четвертиночку, но тут же решил, что
пенсионными деньгами грех разбрасываться, а Иван
Павлович — гость городской, он-то уж всяко при день
гах, не с наше получает, да и привальное должон бы
поставить — неужели зажмется мужик? Но Иван П ав
лович, отправляясь на тоню, вслух рассудил иначе:
«Идем на производство, никаких магазинов. Нечего
людей спаивать». Сказал — словно поймал Гришины
86
тайные мысли и негромкие желания, а тот даже изумил
ся про себя: «Ну и жмот ты, Ванька, выкрутился, да
еще и сыграл!» А вслух, однако, сказал смиренно: «Так-
так, одерьгивать себя надо, не попускать. А то нынче
без водки рядом не сядут».
— Тебе бы только побалдеть да к бабе,— насмеш
ливо намекнул Герман, тайно подумав однако, что гости
могли бы на худой конец хоть четвертинку прихватить,
не для пьянки, а для знакомства — не обнищали бы,—
коли на дальнюю тоню отправились. Все Гриша жмет,
сквалыга такой.
— А ты чего на меня наступаешь? Ты чего в каж
дой бочке затычка?— взвился Коля База, целя в звенье
вого острым хрящеватым носом.
— Эй, парни, парни, подеретесь еще,— хитро, вро
де бы одергивая, но в то же время неприметно разду
вая угли, окликнул тенорком старик.— Тут ли драться
вам...
— Тоже мне, строит из себя прокурора,— темно вор
чал Коля База, вылезая из-за стола и устраиваясь на
нарах спиной к гостям.— Ходят тут всякие...
— Ну ты!..
— Хватит, хватит, ребята. Кончайте давайте. Не ба
бу же вам делить.
И только Иван Павлович не слышал этой перепал
ки, потому что в голове его жила всего одна постоянная
мысль, для которой едва хватало места, до того она бы
ла огромна, и когда внезапно приходилось хоть на миг
отвлекаться, в висках начинало беспокойно пульсиро
вать и ныть.
— До Келий от вас сколько?— вдруг спросил он,
подчиняясь своей мысли.
— Но я же вам говорил, Иван Павлович. Шесть
километров, а ежели по реки, то тридцать пять. Так ли,
парни?
— Два часа х о д у , — согласился Герман.
— Мы тут было ходили,— откликнулся с нар Коля
База,— сундук искали, говорят, клад захоронен. Быват,
врут все...
Сердце Ивана Павловича мучительно сжалось и ста
ло не более еловой шишки. «Сволочи,— с тоской поду
мал он,— и тут-то обскакали!»
— Легенды выживших из ума старух,— спокойно,
87
насколько мог, а он-то уж умел владеть собой, научен
ный жизнью, сказал Иван Павлович и этим поставил
себя выше всех.
— Ну уж не скажите, — заторопился Гриша Тара
нин.— Уж в колодце — это точно. Наклонишься, а там
будто колокол: бень-бень...
— Будто в бочонке-то дубовом десять пудов золота,
а спрятана бочка в озере, и цепь на берег идет. Кто