ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЗНАЮ Я! ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ, ИМЕЮ Я! ВАС НЕТ, ЕСТЬ Я! ВЫ НЕ НАШЛИ, Я НАЙДУ!.. ВАШЕЙ ЖИЗНИ ДЛЯ МЕНЯ НЕДОСТАТОЧНО, Я ХОЧУ ОТ ВАС ДОГОВОРА О ПОВИНОВЕНИИ НЕ МЕНЬШЕ ЧЕМ НА ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ!..
Я ВЛАДЕЮ ВРЕМЕНЕМ, КОТОРОЕ ВЛАДЕЕТ МНОЙ, Я ОКРЕЩУ ВАС ВСЕХ: ИМЯ, ДАННОЕ РОДИТЕЛЯМИ, ТЕПЕРЬ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ИМЯ, ДАННОЕ МНОЙ, ПОДОЙДЕТ ВАМ БОЛЬШЕ. Я ИЗМЕНЮ РЕЖИМ ВАШЕГО ПИТАНИЯ: ЕСЛИ ВЫ ЕДИТЕ МЯСО, Я ЗАСТАВЛЮ ВАС СТАТЬ ВЕГЕТАРИАНЦАМИ, А ЕСЛИ ВЫ ВЕГЕТАРИАНЦЫ — ЗАСТАВЛЮ ПОЕДАТЬ МЯСО, ВЫ ОТДАДИТЕ МНЕ ВСЕ СВОЕ ВРЕМЯ, ЦЕЛИКОМ, НЕ ТОЛЬКО ЧАСЫ БОДРСТВОВАНИЯ, НО И ЧАСЫ СНА. Я ДОЛЖЕН СТАТЬ ЕДИНСТВЕННЫМ ПРЕДМЕТОМ ВАШЕГО ВНИМАНИЯ: ВАМ НАДО ПРЕБЫВАТЬ НЕ ПРИ СВЕТЕ И НЕ ВО ТЬМЕ, А ТОЛЬКО СО МНОЙ. ОТДАЙТЕ СЕБЯ В МОИ РУКИ И НЕ СОМНЕВАЙТЕСЬ: ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО ПОЛУЧИТЕ ВЗАМЕН. НЕ ВИДЯ МЕНЯ, ВЫ БУДЕТЕ СЛЕПЫМИ. НЕ СЛЫША МЕНЯ, ВЫ БУДЕТЕ ГЛУХИМИ. НЕ СЛЕДУЯ ЗА МНОЙ, ВЫ БУДЕТЕ МЕРТВЫ. ВАШИ ЖИЗНИ НИЧЕМ НЕ ПРИМЕЧАТЕЛЬНЫ, МОЯ ЖЕ ВСЕГДА ПОЛНА УДИВИТЕЛЬНЫХ СОБЫТИЙ: РОДИВШИСЬ, Я УМЕЛ ХОДИТЬ, ГОВОРИТЬ И ЧИТАТЬ. ОДНАЖДЫ В МОЮ ГОЛОВУ ПОПАЛ ОГНЕННЫЙ ШАР, СЛЕТЕВШИЙ С НЕБА. ЕЩЕ СОВСЕМ ЮНЫМ Я ОБНАРУЖИЛ ЗОЛОТУЮ КНИГУ, НАПИСАННУЮ АНГЕЛАМИ. ОДНАЖДЫ Я УПАЛ С ДЕРЕВА, НО ПОКА МОЕ ТЕЛО ВАЛЯЛОСЬ НА ЗЕМЛЕ, Я ПО-ПРЕЖНЕМУ СИДЕЛ НА ВЕТКЕ. ТАК Я НАУЧИЛСЯ ПОКИДАТЬ СВОЮ ТЕЛЕСНУЮ ОБОЛОЧКУ И ПУТЕШЕСТВОВАТЬ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ. Я ЗНАЮ О КАЖДОЙ СВОЕЙ ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ. МНЕ ИЗВЕСТНО, ГДЕ РАСПОЛОЖЕНЫ ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ЦЕНТРЫ, ДАРУЮЩИЕ МОГУЩЕСТВО: Я МОГУ УБИТЬ СЛОНА НА РАССТОЯНИИ ОДНОЙ ЛИШЬ СИЛОЙ МЫСЛИ. В МИГ МОЕЙ СЛАВЫ Я БЫЛ ИЗБРАН, ЧТОБЫ ВО МНЕ ВОПЛОТИЛИСЬ ВСЕ УЧИТЕЛЯ ПРОШЕДШЕГО. Я МОГУ ТВОРИТЬ ВЕЩИ, ОТШВЫРИВАТЬ ПРОЧЬ КАМЕННЫХ ИДОЛОВ, ОДНИМ ДУНОВЕНИЕМ РАЗБРОСАТЬ ТОННЫ ПЕПЛА, УСТРОИТЬ ДОЖДЬ
ИЗ ЦВЕТОВ, СНИМКОВ, ЧАСОВ. Я ПОЯВЛЯЮСЬ ВО МНОГИХ МЕСТАХ СРАЗУ. ХОТЯ Я ЗА ТЫСЯЧИ КИЛОМЕТРОВ ОТ ВАС, МНЕ ВЕДОМЫ ВАШИ ДЕЙСТВИЯ. Я ПРИДУ В ВАШИ СНЫ, ОБЪЯСНЮ ВАМ, КАК ПРАВИЛЬНО ЗАНИМАТЬСЯ ЛЮБОВЬЮ, А ЗАТЕМ СОЗДАМ ШКОЛЫ ДЛЯ ВАШИХ ДЕТЕЙ, ГДЕ БУДУТ ИЗУЧАТЬ МЕНЯ И ТОЛЬКО МЕНЯ. ВЫ ВРУЧИТЕ МНЕ СВОИ БОГАТСТВА В ОБМЕН НА ВОЕННУЮ ФОРМУ И ЗНАКИ РАЗЛИЧИЯ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ДВИГАЛИСЬ, КАК ВАМ ЗАБЛАГОРАССУДИТСЯ, И ПОТОМУ ПРИКАЗЫВАЮ ВАМ ПОДОЛГУ ОСТАВАТЬСЯ НЕПОДВИЖНЫМИ. ЛЮБОЕ НЕСОГЛАСИЕ СО МНОЙ ЕСТЬ ПЛОД СЕБЯЛЮБИЯ И ЗАВИСТИ. Я — ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ ВСЕХ ПРОБЛЕМ!
Смотрите, как эти тупицы уставились на тупое изображение! Свора жополизов и хуесосов! Когда восстание победит, мы отрежем головы всем этим тысячам педиков! Но пока что благодаря им, скользя между сбитыми в кучу телами, по улицам, мы можем добраться до ворот. Мы слышим море; чувствуем вонь, приносимую зараженными волнами. У чаек, за неимением свежей пищи, выпали перья; словно громадные неловкие кроты, они роют ямы на побережье, надеясь добыть немного цемента для еды. Поднимемся по склонам этого холма, где убогие домишки едва держатся на подгнивших столбах. Вот они, дети нищеты — отстраненные, с водянистыми глазами, — играют в вековой тени потрескавшихся стен, сами точно тени, бесприютные, с коварными кошачьими движениями. Видите там, наверху, сквозь заросли кипарисов, четыре балкона? Это бар «Эль Мундо». Дверь — в этой пирамиде, увенчанной золотым кубком. Входите, приятели. Таверна открыта сутки напролет, в ней четыре помещения. Первое — для богатых сынков, пожизненных эксплуататоров, которые приходят сюда окунаться в народную гущу, вдыхать острый запах пота, свойственный низшим, подсмеиваться над публикой — и в то же время, повинуясь зову плоти, уединяться в номерах с «черными серафимами», которых на трезвую голову зовут «гордецами с гор». Второй зал — для людей со средствами, выскочек без громкого имени, толстопузых чиновников, торговцев с часами на цепочках, одетых в штатское военных, поедающих жареный картофель с майонезом среди псевдомавританского декора. В третьем, где темно, кишат рабочие, круглоглазые служанки, в общем, бедный люд. Именно здесь можно видеть желание, мускулы, члены, соски, зады, мир простых страстей, которые у других классов превратились в игрушку. В четвертом зале усядемся мы: гипсового ангела с красными глазами окружают столы для отбросов общества, артистов, монахов диковинных сект, бандитов, моряков и шлюх. Вас никуда не отводят насильно, просто каждый выбирает для себя зал, соблюдая неписаный устав, освящающий кастовый строй. Если привстанете, то увидите в центральном помещении, куда выходя все залы, оркестр в квадратной яме. Четыре музыканта каждые полчаса перестают играть и смотрят вверх, на листок с надписью: «Мы не подчиняемся дирижерам. Спасибо». Посетители со смехом осыпают музыкантов сверху градом монет. Те улыбаются — чем разгоряченней публика, тем больше прибыль, — стараются защитить головы и, когда с опасным воздаянием покончено, контуженные, вновь наигрывают единственный мотив, пасодобль, сочиненный Генералом, да поразит его сифилис! Эта мирная атмосфера — никаких ссор, каждый спокойно сидит в своем зале, — заслуга доньи Грасии, чудовищного создания: она подрабатывала на ярмарках как самая толстая в мире женщина. Ее грудь сотрясается от бессильных рыданий под телесного цвета платьем. Но улыбается она всегда приветливо, сидя в стеклянной клетке и протягивая через круглое отверстие руку за чаевыми. Все знают, что у этой женщины редкостный дар: губить всякую жизнь. Если поднести к ней ветку с цветами, лепестки тут же сморщатся и опадут. Церемонные повара приносят в ее обширное укрытие кур, кроликов из питомника, коз и прочих животных, чья судьба — появиться на столе у посетителя. Усыпленные невероятным жаром, исходящим от толстухи, животные перестают вырываться, задремывают и безмятежно испускают последний вздох. Получаются восхитительные на вкус блюда — из-за того, что звери расстались с жизнью добровольно, без надрыва. Рассказывают, что один слабосильного вида человек захотел переспать с ней и вместе с семенем изверг прочь свою душу. На всякий случай, чтобы клиенты были спокойны — все боятся внезапной кончины — донья Грасия не выходит из своего заточения. Это очень подходит для нас, воинов, ибо наше центральное убежище скрыто как раз под ее необъятным задом. Полиция никогда этого не откроет, а публика, одурманенная вином и речами Большого Бабуина, даже не заметит, что мы вошли в клетку. Так, теперь наклоните голову, ползите на четвереньках, осторожно, лезьте под юбку, потом между ног, задержите дыхание, чтобы сохранить силы, ищите люк — он под сиденьем, спускайтесь вниз. Там ждет Пятнадцатый, наш вождь.
НАСТАЛ ЧАС, КОГДА НАМ НЕВАЖНО, КТО ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК, ВАЖНО ТО, ЧТО МЫ ХОТИМ И МОЖЕМ ИЗ НЕГО СДЕЛАТЬ.
ЖИВ БОГ ИЛИ НЕТ — ЭТО НЕ ГЛАВНОЕ. ГЛАВНОЕ — ВЗЯТЬ СЕБЯ В РУКИ И СОВЕРШИТЬ САМИМ ТО, ЧТО МЫ ПРОСИЛИ У БОГА.
ЕСТЬ ЛИ ЧТО-ТО ЗА ПРЕДЕЛАМИ НАШЕГО МИРА, ТЕПЕРЬ НЕВАЖНО. ВАЖНО ЖИТЬ, ОСТАВАЯСЬ НА ВЫСОТЕ СОБСТВЕННЫХ СНОВ.
МОРАЛЬ, ЗАВЕЩАННАЯ БОГОМ, СМЕШНА, ИБО ОНА — ДЛЯ ДЕТЕЙ. МЫ ХОТИМ ИНОЙ МОРАЛИ, СОЗДАННОЙ ЧЕЛОВЕКОМ И ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ.
МОРАЛЬ ВЗРОСЛОГО ЧЕЛОВЕКА НЕ СОДЕРЖИТ НАГРАД И НАКАЗАНИЙ, ОНА ПРЕДЛАГАЕТ ВЫБОР: СТАТЬ ЧАСТЬЮ НАСТОЯЩЕГО ИЛИ БЫТЬ ИЗ НЕГО ИСКЛЮЧЕННЫМ.
БЫТЬ ИСКЛЮЧЕННЫМ ИЗ НАСТОЯЩЕГО — САМОЕ СТРАШНОЕ ИЗ НАКАЗАНИЙ.
ВОЙТИ В НАСТОЯЩЕЕ МОЖЕТ ЛИШЬ ТОТ, КТО ПОКЛЯЛСЯ ВЕЧНО БЫТЬ В СОЮЗЕ СО МНОЙ!
ВЫ — НЕ ГЕНЕРАЛ, НО ГЕНЕРАЛ — ЭТО ВЫ!
Товарищи! Я выражаю вам признательность и вместе со мной — наша Родина, подлинная, не та, что обесчещена и поражена гнусной опухолью по имени «Генерал». Со всех сторон нашей драгоценной дороги в полную яда Столицу стекаются те, кто решил предложить нам свою помощь и более того — свою жизнь. С вашим прибытием сил становится достаточно, и можно перейти к действию и свергнуть тирана. Десяти решительных человек хватит, чтобы изменить мир; мы — эти десять. Знаю, вы ненавидите Генерала от всего сердца, но вряд ли сильнее меня. Вы будете выполнять мои приказы, и потому вправе проявить интерес к моей жизни. Впервые после побега из Черного Госпиталя я снимаю повязку с головы. Не правда ли, необычно?.. Одно ухо у меня между бровей, другое — на затылке. Нет, я не родился таким. Злосчастные медики отрезали мои уши в детстве и пришили в эти места. Зачем? Чтобы позабавить Генерала. Вся моя жизнь исковеркана — лишь ради пары минут удовольствия этого подонка. Шутка, ничего больше. Генерала развлекают шуты, карлики, великаны, сумасброды, вундеркинды и уродцы. Что-то он в них находит. Возможно, они, как зеркало, отражают его собственную чудовищную натуру. Но все это очень непостоянно и изменчиво. Развлечение обычно длится всего несколько минут, самое большее — час-другой, и очень редко — несколько дней. Когда же они надоедают, то отсылаются в полутемные помещения Черного Госпиталя, пополняя личную коллекцию Генерала: он осматривает ее один раз в каждый високосный год. Уроды не видят нормальных людей, только бездушных медсестер и врачей-садистов, и умирают от отвращения к жизни. Мать моя была прекрасна: густые смоляные волосы, глаза морской синевы, длинные ресницы, полные губы, ровный ряд зубов, налитые груди, белая кожа с дурманящим запахом, сладкое дыхание, нежный голос, маленькое, безупречное по форме лоно. Единственный ее недостаток — то, что она родилась без рук и ног. Поймите меня правильно, ее тело не выглядело ужасающе, никаких обрубков, все везде было гладким, как полированный мрамор. Генерал устроил с ней дьявольскую игру: лишил девственности, а затем велел раскрасить, как шлюху, и выставить на обочине дороги, на поругание случайным прохожим. Не раз медики подбирали ее: семя текло из нее рекой, на теле — отвратительные пятна. Отца своего я не знаю и зову себя «сыном народа». Я сосал чистое молоко из ее грудей, покрытых шрамами, следами укусов, ожогами от сигарет. Красота ее голоса оставалась неизменной. За неимением рук, она ласкала меня своими песнями. Я рос отверженным. Кроме нее, никто не обращал ко мне слова, никто не потрудился дать имени; я был «воспитанником номер пятнадцать», вот и все. Когда мне отрезали и заново пришили оба уха — это считалось большой привилегией, — то позволили гулять по коридорам. Однажды ночью мать попросила меня о невозможном. И я не смог ей отказать. Я обернул ее наволочкой, точно ворох ветоши, и, ковыляя, отнес на балкон, выходящий на отвесную скалу. Если кто-то из узников госпиталя умирает, его без всяких траурных церемоний сбрасывают с этого балкона. Моя мать упала там, где валяются кости сотен уродов. Меня высекли и заперли, чтобы примерно наказать, в камеру вместе с человеком-желе: отростки его тела припирали меня к стене, душили. Я думал, что погибну в этом аду. Но как-то раз, сжалившись надо мной и устав жить, человек-желе вспорол себе железкой бесформенное брюхо. Я положил на свою кровать, под простыню, куклу из тряпок и спрятался в его останках. Никому не хотелось даже прикасаться к человеку-желе, и его смыли на балкон при помощи пожарных рукавов. Поток холодной воды отправил нас обоих в пропасть под аплодисменты и саркастические ухмылки медиков. Когда, несколько часов спустя, полузадушенный, я решил отползти от трупа, то едва не был задавлен сиамскими близнецами: обманув бдительность охраны, они также решились на самоубийство. Близнецы упали прямо у моих ног. У них была одна голова — и, в качестве забавы, череп рассекли надвое. Я извлек из их мозга себе на память вживленный туда магнитофон и бежал в горы, поклявшись отомстить за несчастных. Я прибился к бездомной суке и пил молоко из ее сосков. Я окрестил ее «Смертью». Многие годы сны мои были сплошным кошмаром. Один сон то и дело повторялся.
