Размышляя, он все дальше углублялся в парк и машинально свернул на ту же тропинку, по которой днем они гуляли с Драммондом. Потом остановился. Теперь он находился на самом краю парка, где тропинка кончалась возле столика, за которым они с Иэном сидели в полдень. Было совершенно темно. Где-то высоко крикнула большая ночная птица. Она крикнула пронзительно и захлопала крыльями, прячась в ветвях невидимого огромного дерева. Потом наступила полная тишина.
Алекс стоял не шевелясь. Он готов был поклясться, что минуту назад до него долетел едва слышный звук слов, произнесенных тихим, сдавленным шепотом. Джо вглядывался вперед, пытаясь хоть что-нибудь увидеть в темноте. Двигаясь почти на цыпочках, он сделал еще несколько шагов до того места, где поворот тропинки был перекрыт густой стеной кустарника. Джо встал за ней и присмотрелся. Свет луны падал прямо на поверхность столика, в то время как скамейка находилась в тени. Но даже этого маленького отблеска было достаточно, чтобы в белом пятне среди мрака Джо узнал платье Сары Драммонд. Рядом с ней сидел человек, лица которого нельзя было различить.
Джо хотел немедленно отступить. Он никогда в жизни не подслушивал и считал неприличным вмешиваться без спроса в чужие дела. Но слова, которые он услышал, приковали его к месту:
— Я предпочла бы, чтобы мы все умерли: он, ты и я! — сказала Сара.
— Может, и я бы предпочел. — Это был Спарроу. Джо сразу узнал твердый, внешне спокойный тон его голоса. — Это ужасно — ведь мне казалось, что ты меня любишь. Я был идиотом.
— О, Гарольд… — В этих словах таилось столько усталости, что человек, к которому они были обращены, встал.
— Знаю. Теперь я знаю все. Если бы я знал тогда… Но я не думал, что меня использовали лишь для того, чтобы ты еще раз могла убедиться, что ни один порядочный человек перед тобой не устоит. У тебя свои красивые забавы. Может, так мне и надо?… Но я этого не понимаю. Я… я просто не понимаю. Ради тебя я изменил жене, я изменил Иэну… Я — подлец… Я уже не могу смотреть людям в глаза, я не знаю, что я говорю… Но, к сожалению, я люблю тебя… А ты, ты любишь его. И спокойно говоришь мне об этом. Сейчас!
— Но пойми же, наконец… — сказала Сара. — Пойми, что в жизни так бывает. Возможно, я вначале и думала, что… — она умолкла. Потом решительно, будто намереваясь раз и навсегда покончить с такой ситуацией и понести все последствия, какими тяжелыми они бы для нее ни оказались, она произнесла: — Послушай! Я не могу сказать тебе ничего больше. Я хотела с тобой встретиться, потому что дальше так продолжаться не может. Я приехала из Лондона для того, чтобы сказать тебе это. Да. Я люблю Иэна. Я никогда от него не откажусь. Мы оба сделали ошибку. Ты… ты должен вернуться к… Люси, а я… я все забуду. Ты никогда больше не услышишь от меня об этом… о наших делах. И я от тебя тоже. Ты должен жить так, будто ничего не случилось. Будто это был сон. Это единственный выход. Поверь мне.
— Но я тебя люблю! — Спарроу снова встал, будто не мог усидеть на месте. — Я люблю тебя и не могу так жить! Я не смогу ежедневно смотреть на тебя, все помнить и повторять себе: «Это мне приснилось!» Я не смогу!.. — Он умолк. — Что-то должно случиться… — сказал он тихо, больше себе, чем Саре. — Что-то должно случиться со мной, с нами, с ним. Я пойду к нему, все расскажу, а потом уйду и никогда больше с ним не встречусь!
— А обо мне ты подумал? — спокойно спросила Сара. — Или ты полагаешь, будто самое благородное, что мужчина может сделать, это пойти к мужу своей любовницы и донести ему об этом?
— Что? — Спарроу тихо рассмеялся жестким невеселым смехом. — Самое благородное? В этой ситуации ничто не может быть благородным. И никогда уже не будет. Я должен пойти к Иэну и должен ему сказать… что я не могу с ним дальше работать. А что другое я могу ему сказать?
— Не знаю. Что угодно, кроме этого. Ты так не поступишь. Ты не можешь этого сделать. Разве что ты хочешь мне отомстить?
— А Люси? — спросил он вдруг. — Ведь она, наверно, знает?
— Что знает? — в голосе Сары прозвучал испуг.
— Знает или, может, догадывается. Ведь я… я уже давно изменился по отношению к ней… Я не актер. Я не умею играть. Я стараюсь хорошо к ней относиться, как можно лучше, потому что я подлец, и она, вероятно, чувствует, что… что… — Он умолк. Потом сказал почти с удивлением: — Ведь ты довела меня до того, что я ее уже не люблю. Как такое могло случиться?
Некоторое время они молчали.
— Гарольд… — сказала Сара мягко, и Алекс даже прикусил губу, понимая, что сейчас эта великая актриса перейдет в наступление. — Гарольд, вот ты говоришь, что меня любишь… Но я не могу оставить Иэна. Я все поняла. Я не могла бы быть счастлива ни с кем, даже с тобой… То, что было… это было чудесно, но это должно закончиться. Все на свете кончается и все оставляет после себя печаль. Но это не значит, что мы обязаны стать врагами, что мы должны устремиться в погоню за недостижимым и не сможем понять, что мы и так получили от жизни больше, чем нам было предназначено. Человек склонен грешить. Я, наверно, знаю об этом больше, чем ты. Я слабее тебя. Я испытала в своей жизни больше унижений и радостей, чем ты. Мне тридцать пять лет. И я хотела быть счастлива. Я думаю, что и тебе я дала немного радости. Но я не хотела ранить, затаптывать и убивать невинных. Ни Иэн, ни Люси никогда не должны ничего узнать. Это не их вина, и они не должны быть несчастны. А ведь будут… К одному преступлению против них мы добавим второе, быть может, худшее. Это лишь мы должны нести всю эту тяжесть…
— Но я не могу… — Он повысил голос. — Я не могу так больше жить! Я сегодня же пойду к Иэну и скажу, что завтра я должен уехать. Пусть он думает что хочет. Возможно, ты права, и я должен хранить тайну, раз уж мы не можем говорить о том, что нас связывало. Я не скажу ему. То есть, я постараюсь ему не сказать. Не знаю, смогу ли. Может, он убил бы меня за это. Но и тогда я был бы счастливее, чем сейчас.
— Успокойся… — Сара встала. — Я должна идти. Останься здесь еще немного. Не надо, чтобы кто-нибудь мог подумать… Особенно сейчас…
— Я уеду! — Спарроу сел на скамейку, и Алекс подумал, что сейчас он, наверно, обхватил голову руками. — Я уеду в Америку и не вернусь сюда. А Люси я напишу с корабля. Я не скажу ей, о ком идет речь, будь спокойна. Но она должна меня понять. Я ее уже недостоин. Я запятнал… Впрочем, я все равно думаю только о тебе… К сожалению, только о тебе.
— Ради бога! — воскликнула Сара. — Будь мужчиной! Что бы ни случилось, будь мужчиной!
— Хорошо! — глухо сказал Спарроу. — Я тебя прекрасно понимаю.
И не говоря больше ни слова, он шагнул в темноту и исчез, прежде чем Сара успела что-либо ответить. Алекс замер. Потом очень осторожно, шаг за шагом, отступил к тропинке, опасаясь, как бы не попалась ему под ноги какая-нибудь сухая ветка. Но сидящая на скамейке женщина была целиком погружена в свои мысли и не замечала ничего вокруг.
Выбравшись на липовую аллею, Алекс ускорил шаг и перестал идти крадучись. Издалека доносился шум моря. Луна уже поднялась над деревьями, и сад превратился в темно-серебряный лабиринт причудливой формы. «Бедный Иэн. Он сказал, что счастлив… Мудрые древние греки говорили, что никого не следует называть счастливым, пока он не закончит своих дней, оставаясь счастливым…» В кабинете на первом этаже все еще горел свет. Иэн боролся со своими проблемами, ничего не подозревая и ни о чем не догадываясь. Джо взглянул на часы. В полумраке он разглядел лишь одну стрелку, указывающую вниз. Половина десятого.
Он дошел до скамейки под платанами и сел, сожалея о том, что вообще с нее вставал. Вокруг клумбы прогуливались двое: Филипп и Гастингс. Они были совсем близко.
— Конечно, — сказал Гастингс, — я не оказываю на вас давления. Но такой способный молодой человек был бы нам крайне нужен. Вы ведь знаете, что в нашей университетской лаборатории работают люди со всего мира. Со всей лояльностью к моему другу Драммонду и профессору Спарроу я должен признать, что, работая рядом с ними, вы можете многому научиться. Но открытая жизнь и большие перспективы — это все-таки у нас. Просто у нас больший размах, и способный человек может подняться по карьерной лестнице, преодолевая одним шагом несколько ступеней. И никто ему не помешает, если он сам будет чего-то стоить. Мой адрес вы знаете, так что, если надумаете — дайте телеграмму. Я буду…
