Лешачиха, ведьма злая,
Та, что бродит, ковыляя,
В темной чаще боровой
И в тисках своих костяшек
Душит бедных певчих пташек,
Издавая хриплый вой.
Ведь Кикимора не в силах
Выносить с давнишних пор
Щебет птичек легкокрылых,
Веселящих здешний бор.
Ей противен смех беспечный,
Буйной пляски перебор,
Задушевный разговор
И простой напев сердечный.
Носом, длинным, словно клюв,
Недовольно потянув,
По-кошачьи Лешачиха
К пастушку подкралась тихо,
Прыгнула издалека
И схватила пастушка.
Испугался наш пастух,
Задрожал спервоначалу,
Но припомнил вдруг Пэкалу
И давай смеяться вслух
Над Кикиморой зеленой,
Этим смехом разозленной!
Смех все звонче, все сильней,
А Шишига — Растеряха
Побелела, и у ней
Когти разошлись от страха,
И немедленно она
Отпустила чабана,
Спину тощую согнула
И скорей в кусты нырнула.
Он, преследуя врага,
Издевался без умолку,
И носатая карга
С воплем превратилась в елку,
В сухостойкую метелку,
Растопырив, как рога,
Над кустами неживые
Сучья голые, кривые…
Зазвучал со всех концов
В глубине густых лесов
Хор звенящих голосов —
Жалобный, молящий зов,
Разнозвучный щебет птичий:
— Ты не стал ее добычей,
Уцелел в когтях карги,
Наш спаситель, странник смелый!
Пособи нам, помоги
И для нас, что можешь, сделай!
Черный Вихрь, проклятый бес,
В наш родимый край пролез;
Хищным коршуном с небес
Он обрушился на лес
И скалистый кряж старинный
Опрокинул вниз вершиной.
С этих пор деревья тут
Вверх тормашками растут,
Сохнут, вянут и желтеют,
Меж корнями ветер веет,
А макушки у земли
Расстилаются в пыли.
Есть одна малютка-птичка,
Золотистая синичка,
Голосистая сестричка,
Аурика — невеличка.
Стоит ей запеть опять,
Засвистать, защебетать, —
Холм вершиной кверху встанет,
В чащу солнышко заглянет.
Неизвестно, где она,
Эта Блестка-Золотичка,
Удивительная птичка.
Может быть, заключена,
Под землей погребена,
Замурована в пещере?
Или крошку съели звери?
Андриеш! Ты всех добрей,
Отыщи ее скорей!
Десять раз минули сутки.
Чабаненок сбился с ног,
Но исчезнувшей малютки
Разыскать нигде не мог.
А одиннадцатой ночью,
Расцарапав щеки в кровь,
Он искать пустился вновь
И увидел вдруг воочью
В непроглядной тьме густой
Огонечек золотой.
Заприметив искру эту,
Он побрел навстречу свету
И нашел на дне дупла
Исполинского ствола
Птичку, скорчившую лапки,
Что лежала на охапке
Хвороста, дыша едва,
И была почти мертва.
Мальчик в руки взял бедняжку,
В клюв ее поцеловал,
Отогрел дыханьем пташку
И по имени назвал.
И она, взмахнув крылами,
Золотыми, словно пламя,
Поднялась под облака,
Лучезарна и легка,
И запела в полный голос,
Все привольней, все звучней,
И долина раскололась.
Далеко внизу, под ней,
Дрогнул горб холма лесного,
И косматая гряда
Повернулась кверху снова,
Став на место, как всегда.
Золотичка пастушку
Молвит: «На твоем веку
Может многое случиться!
Ты возьми мое перо,
Принесет оно добро,
В час тяжелый пригодится!»
Благодарные пичуги
Засвистали вперебой:
— Мы прощаемся с тобой,
Но твоей большой услуги,
Добрый, смелый человек,
Не забудем мы вовек!
И листвою обновленной
По-весеннему одет,
Лес махнул ему во след
Молодой зеленой кроной:
— Андриеш, счастливый путь!
Будь же впредь таким же смелым
И таким же добрым будь!
И к неведомым пределам
По оврагам, без дорог,
Бодрый духом, сильный телом,
Зашагал наш пастушок
По веселой, шумной чаще,
По траве, росой блестящей,
Как хрусталь, как серебро.
Думал Андриеш усталый,
Что всего важней, пожалуй,
На земле творить добро, —
Теплота бежит по жилам,
Нет предела новым силам,
Что в крови твоей бурлят, —
Нет преград живому рвенью!
Лес дарит просторной тенью,
Шелестит веселый сад.
И, хотя побед немало,
Все же, мыслит он, досель
Не намного ближе стала
Окончательная цель.
Ох, как жаль, но — не намного
И уводит вдаль дорога,
Чуть заметная тропа.
Будь серьезен, пастушок,
Ведь судьба слепа, глупа…
Труден путь, тернист, далек!
Мысли праздные отбросив,
Снова вдаль спешит чабан
Меж цветов и меж колосьев,
Вдоль лужаек и полян.
Позади и впереди,
В песне, в памяти, в груди
Глубочайший след оставлен
Всем, что встретилось в пути,
Всем, что довелось пройти,
Пастушонок! Ты прославлен!
Многим счастье ты принес,
Сам тем временем подрос,
Есть что вспомнить на досуге…
Только вновь черед борьбе —
До досугов ли тебе?..
Зелены леса в округе,
А вечерний свод небес
Весь в высоких, ярких звездах,
Чист и свеж вечерний воздух,
И вверху, наперерез
Сини темной и чудесной,
Как рассыпанная ртуть,
Нависает Мост Небесный,
Шлях Чумацкий, Млечный Путь.
Блещет он, зовет вперед —
Он в грядущее ведет!
…В ноздри запах незнакомый,
Горький, сладкий, невесомый,
Вдруг прокрался пареньку, —
Прежде на своем веку
Не слыхал пастух такого,
Только чувствует, что снова
Сил прибавилось ему, —
Может статься, потому,
Что у запаха, на диво,
Был еще к тому же цвет.
Перелив от перелива
Отличишь ли, парень?.. Нет…
Запахом полна листва…
Зелень… Зелень… Синева…
Впереди — отвесный кряж.
Слева, справа — два обрыва.
И взобрался терпеливо
На скалу парнишка наш.
Глянул вдаль — а там, вдали,
Несомненно… край земли!
Там кончаются поля,
Лес, кустарник и… земля!
Ну, а дальше, дальше что же?
Где кончается плато[27]?
Не река ли?.. Нет, не то.
Уж не степь ли? Не похоже.
Уж не луг ли, не левада?
Нет, отгадывать не надо.
Хоть гадай весь день-деньской —
Вещи не видал такой
Пастушок в своих скитаньях;
Там, в мерцаньях и сверканьях,
И торжествен и суров,
Голубой мерцал покров!
Сташновато — только что ж,
Ведь его не обойдешь!
Смотрит пастушонок с гор —
И томленье сердце гложет,
Видит голубой простор,
Взора отвести не может.
Горизонт далек, далек,
Словно паутинка, тонок…
Вдруг увидел пастушонок
Черный маленький волчок,
Там, над голубым простором!
Видит мальчик зорким взором,
Тот волчок всё больше, ближе,
Он, как сгусток черной жижи,
Над равниной голубой
Мчится, мчится сам собой!
Приближается, растет,
Закрывает небосвод,
Что ни встретит — все размечет
В крошки, губит и калечит
И отбрасывает прочь.
А похож Волчок точь — в-точь
На Вулкана исполина,
Преисподней господина, —
