Я купил двухкомнатную квартиру, и мы с Гулисой стали жить вместе. Поначалу она вела себя неприхотливо. Ничего не просила и, тем более, не требовала. Поддерживала порядок, что-то готовила. Не могу сказать, что Гулиса прирожденный повар, но то, что она варила, можно было есть, хоть и вид оно имело неаппетитный. Но чаще всего за обеденным столом я видел ее кружевное белье на стройном теле.  И так уж вышло, что мамин горячий борщик я заменил горячим сексом на первое, второе и третье.

Но одним сексом сыт не будешь, и стал я намекать ей, что хочу борща, на что Гулиса всякий раз отвечала «Не повариха я тебе, не повариха!» И так поварихой она и не стала. Занималась исключительно своей внешностью. За прожитые со мной два года она кардинально изменилась. Да, Гулиса красивая от природы, но в двадцать пять она стала похожа на куклу. – Длинные нарощенные волосы с разноцветными прядями, татуаж бровей, век, губ, длинные ресницы, как у коровы, стразы не только на искусственных ногтях, но и в зубах. Фигура осталась прежней, но мне все больше и больше хотелось натуральности и простоты. И ни кружевное белье, ни сумасшедшие оргии на кухонном подоконнике не могли заменить этой потребности.  Тем более моими мыслями завладела Олеся.

Олеся, Олеся, Олеся…

Так птицы кричат в поднебесье…

Наступила осень не только календарная, но и в наших отношениях с Гулисой. Мы поругались из-за ее очередного бзика. Она решила увеличить себе грудь до 6-го размера, вследствие чего я высказал ей в лицо все, что накопилось за два года и, хлопнув дверью, ушел.

На улице веяло прохладой несвойственной сентябрю. Деревья стояли все еще зеленые, но настроение было серое, как небо в ноябре. Я шел по безлюдным улицам, но мне было мало этой тишины. Ноги сами вели меня в старый опустевший сквер, за которым начиналось царство осени – нетронутый топорами работников ЖЭКа смешанный лес.

Я не любитель красочных пейзажей, но этот лес вдохнул в меня новые силы и я благодарен осени, что она наконец-то свела меня с Олесей.

Мы едва не столкнулись на одной тропинке среди заросших молодняком акаций. Я сначала не поверил своим глазам, но зрение не обманывало меня. Передо мной стояла хрупкая девушка в джинсах и теплой вязаной кофте с капюшоном, скрывающим золотистые локоны. Я растерялся. Сразу в голове начался бунт. – Что она здесь делает? Одна. Поздним вечером. Почему ее красивые глаза печальные и блестят? От слез?

Олеся на мгновение остановилась и посмотрела украдкой, не произнося ни слова. И меня осенило.  – Она идет туда, где можно побыть наедине с собой. Так же как и я, она хочет покоя, возможно, для обдумывания и принятия важного решения.

– Олеся,  это ты? – я подошел вплотную и уловил запах ее кожи. Она пахла молоком и медом.

– Извините, у меня дела, – ответила Олеся и сделала шаг в сторону, но я последовал за ней.

– Какие дела могут быть в лесу?

– Оставьте меня в покое. Я хочу побыть одна, – прозвучало в ответ.

– Давайте побудем одни вдвоем?

И я пошел за ней.  Я же не мог оставить ее одну в лесу. Уж кого-кого, но не Олесю.

Вечерело. Но я ничего вокруг не замечал кроме таинственной девушки, чье сердце, скорее всего, сжималось от боли, и я был готов убить того, кто посмел обидеть это милое создание.

– Что вы здесь делаете, на ночь глядя? – наконец спросила она.

– Гуляю. А вы?

– И я.

Олеся всхлипывала, и я без слов понимал, что именно она забыла в этом лесу.

– А разве вы живете неподалеку? Я никогда раньше не встречал вас здесь?

– А вы что часто бродите по лесу вечерами?

– Не часто, но, как видите, брожу.

– Не думала, что встречу здесь вас. Я вообще не думала, что найдется еще один такой же ненормальный, как я.

Олеся говорила так спокойно, что я заслушался, засмотрелся на ее точеный профиль, разлетающиеся на ветру волосы. Она повернулась ко мне лицом, и я уловил нежную улыбку, но глаза по-прежнему были полны печали. Мы остановились, и я жестом предложил ей присесть на поваленное грозой дерево. Она не отказалась.

– Так, значит, вы тоже где-то рядом живете?

– Да, на углу в пятиэтажке, – ответил я. – А вы разве не иногородняя? Я почему-то всегда думал, что вы неместная.

– Вы еще и думали обо мне?

– Само собой. Ведь вы мой личный парикмахер.

Олеся  засмеялась. Ее смех был омрачен печалью, но она все же находила в себе силы бороться с депрессией.

– Я купила здесь домик. Неподалеку. Мы с мужем давно мечтали переехать. Он хотел выращивать виноград, а я – розы.

Олеся задумчиво уставилась вдаль, и было отчетливо слышно ее легкое прерывистое дыхание. Я в очередной раз убеждался, какая она красивая. Без косметики, татуажа, излишней яркости. Ее ухоженность не вульгарная, как у Гулисы. – Олеся настоящая. Да, я сравнивал их, проводил грани и искал отличия. И Олеся выигрывала с большим отрывом. Я даже представлял, насколько сладкие ее поцелуи. Но факт ее замужества останавливал мою бурную фантазию.

Я осторожно коснулся ее руки. Холодная, как лед.

– Олеся, – я взял ее ладошку и поднес к губам, согревая дыханием. – Не бойтесь, я только хочу, чтобы вам стало тепло.

– Мне неудобно, но я не помню, как вас зовут. – Олеся коснулась меня второй ладонью и заплакала.

– Руслан.

Представившись, я впервые обнял ее, прижимая настолько близко, насколько это возможно. Она дрожала, опустив голову мне на плечо. И я вдыхал запах ее волос и никак не мог вспомнить, как называются цветы, которыми они пахли. «Лаванда» – приходило на ум, но я не был уверен.

Олеся никак не могла успокоиться, и я по-братски поцеловал ее в макушку, прижимая к груди.

–  Прекратите, – отстранилась она. – То, что мы здесь только одни еще не дает вам права меня целовать.

– Клянусь, не хотел вас обидеть. Но посудите сами, кроме нас здесь никого нет и, чисто теоретически, я мог бы вас не только поцеловать. И вам, Олеся, повезло, что вы наткнулись именно на меня, потому что я никогда-никогда вас не обижу. Вы симпатичны мне.

Олеся, Олеся, Олеся…

Останься со мною, Олеся,

Как сказка, как чудо, как песня…

– Руслан, – сказала она по слогам, отводя взгляд в сторону, – если бы вы знали, какая я, не говорили бы так. Я не заслуживаю ни вашей симпатии, ни вашего внимания. Шли бы вы домой. Вас наверно заждалась молодая жена.

– Я не женат, – ответил я, не задумываясь. – А вот ваше кольцо говорит о замужестве.

Олеся медленно сняла его и держала кончиками пальцев, смотря отрешенным взглядом.

– Я вышла замуж по любви. Казалось, нет ничего прекраснее наших чувств. Я парила в облаках, как бабочка, любила его, души в нем не чаяла. Он был для меня всем.  Необъятным небом, ласковым солнцем, игривым ветром. Мне было мало его. А теперь его просто нет. «Просто» какое-то дурацкое слово. Как может быть «просто нет». Его нет. И это совсем не просто. Это сложно. Больно, мучительно и чертовски страшно. Я убила его, веришь? Своими руками забрала его жизнь и ничего не сделала, чтобы повлиять на ход событий. Как же противно чувствовать себя беспомощной, когда знаешь, что от твоего хочу ничего не зависит, и ты не в силах изменить судьбу.

Я боялся перебить ее и молча слушал, дав ей возможность выговориться, выплеснуть свою боль и разделить ее напополам. Я не воспринимал всерьез слова «убила», я видел ее переживания и был уверен, что Олеся не та девушка, которая способна запланировать и совершить преступление. Я видел в ней ангела, которому нужна была помощь, и с готовностью подставил свое плечо.

Олеся не обращала на меня никакого внимания и продолжала свою исповедь:

– Он так и не посадил виноград. Да что там виноград, мы не успели слишком многое из того, что планировалось.  После похорон я не могла находиться дома. Все напоминало о нем. Все, куда не глянь. Его фото, его книги, журналы, компьютерный стол, диски, вещи, запах его одеколона. Это все давило на меня так, что я продала квартиру со всем, что в ней было, и переехала в дом на окраине. Я провела в нем три ночи, а навязчивые мысли все никак не отпускают. Еще и соседка у меня странная. Нет скорее не странная, а подозрительная. На ведьму похожа. Седая, лицо сухое, руки жилистые, а глаза такие блеклые, что смотреть в них боязно.