6. Эти четыреста десять тысяч франков будут добавлены к шести миллионам четыремстам тысячам, которыми мы распорядились, и составят сумму в шесть миллионов восемьсот десять тысяч франков. Эти четыреста десять тысяч франков должны рассматриваться как часть 35 пункта нашего завещания.

7. Посредством завещанной нами графу Монтолону суммы пенсион его в 20 тысяч франков аннулируется; графу Монтолону поручается выплачивать его.

8. Выполнение подобного завещания до полной его ликвидации потребует множества расходов. Мы хотим, чтобы наши душеприказчики удержали три процента с каждой суммы, как из основной, так и из сумм приписок к завещанию.

9. Удержанные суммы будут вручены казначею для расходов по мандату наших душеприказчиков.

10. Если эта сумма окажется недостаточной, расходы возьмут на себя душеприказчики пропорционально завещанному им.

11. Если и это не покроет расходов, остаток будет, разделен между душеприказчиками и казначеем пропорционально тому, что им завещано.

12. Мы назначаем графа Лас-Каз, а в его отсутствие его сына, генерала Друо казначеем.

Настоящая приписка полностью написана нашей рукой, подписана и запечатана моими гербами.

Наполеон.

***

Первое письмо — месье Лаффиту.

Господин Лаффит, я вручил Вам в 1815 году, в момент отъезда из Парижа, сумму около шести миллионов, в чем Вы дали мне две расписки. Я аннулировал одну из них и поручаю графу Монтолону представить Вам другую, чтобы Вы передали ему после моей смерти эту сумму с процентами из расчета пяти в год, начиная с июля 1815 года, вычитая платежи, сделанные Вами по моему приказанию.

Я хочу, чтобы ликвидация Вашего счета совершилась Вами совместно с графом Монтолоном, графом Бертраном и господином Маршаном, и, когда она совершится, я целиком и абсолютно освобождаю Вас от названной суммы.

Я также вручил Вам коробку, содержащую ларец для хранения медалей. Я прошу Вас отдать ее графу Монтолону.

Не имея в этом письме иных целей, я прошу Господа, месье Лаффит, не оставлять Вас своими милостями.

Наполеон.

Лонгвуд, остров Святой Елены, 25 апреля 1821 г.

***

Второе письмо — господину барону Лабуйери.

Господин барон Лабуйери, казначей моего личного имущества, я прошу Вас вручить счет проценты после моей смерти графу Монтолону, которому я поручил исполнение моего завещания.

Месье барон Лабуйери! Не имея в этом письме других целей, прошу Господа не оставить Вас своими милостями.

Наполеон.

Лонгвуд, остров Святой Елены, 25 апреля 1821 г.

О чем поведали волосы Наполеона

Наполеон Бонапарт умер 5 мая 1821 года на острове Святой Елены.

Однако, как установлено полтора века спустя, его последние дни были отравлены не только в переносном, но и в прямом смысле. По официальной версии, Наполеон умер от рака желудка, что не очень-то вязалось с описанием хода болезни, составленным личным врачом. Анализ истории болезни наводил на мысль, что скорее его отравили мышьяком. Это доказали английские судебные медики Х.Смит и С. Форшуфвуд вместе со своим шведским коллегой А Вассеном. К услугам ученых был надежный метод выявления ядов в биологических тканях — нейтронно-активационнный анализ. Ртуть, мышьяк, сурьму, таллий удается обнаружить, даже если они находятся в волосе в ничтожно малом количестве.

Несколько волос Наполеона поместили в ядерный реактор и подвергли бомбардировке нейтронами, в результате чего образовался радиоактивный мышьяк-76. По скорости его распада и интенсивности сопровождающих излучений ученые определили, что содержание мышьяка в волосах в 13 раз превышает нормальное. Когда исследовали самые длинные волосы, то установили, что в организм бывшего французского императора четыре месяца вводили большие дозы мышьяка.

Распределение яда позволило определить промежутки в приеме зловещего «лекарства», которые соответствовали данным об обострениях в течение его болезни. Значит, Наполеона действительно отравили английские тюремщики.

***

Я возвратился в Россию в конце 1816 года. Толчок, данный умам только что совершившимися событиями, или скорее волнение, произведенное ими, были очевидны. Со времени возвращения русских войск либеральные идеи усиленно распространялись в России. Кроме регулярных войск, за границей была и масса ратников из различных слоев общества; по переходе границы они распускались по домам и там рассказывали виденное в Европе; но сами события действовали сильнее рассказов и были лучшей пропагандой. Это новое настроение умов проявилось главным образом в местах сосредоточения военных сил, и прежде всего в Петербурге, — центре событий, имевшем громадный гарнизон отборных войск.

В деспотичной стране, как Россия, где пресса задушена цензурой, судить об общественном мнении можно только из разговоров, знания фактов или из рукописной литературы, которая была распространена во Франции до 1789 года в форме новелл и песен. Эта подпольная литература, замечательная по силе эпиграмм и высоте политического вдохновения, показывала господствующее направление умов в России. Эти небольшие произведения, неизвестные до тех пор, верно определяют дни своего появления как эпоху, полную надежд, здорового смысла и размышления. Легальная пресса также примкнула к этому умственному движению; в ее серьезных сочинениях рассматривались недоступные до сих пор для публики предметы. Периодическая печать сильно интересовалась происходившим за границей и особенно во Франции, где пытались создать новые учреждения, так что имена ее знаменитых публицистов были так же популярны в России, как и в своем Отечестве, и даже русские военные, позабыв павшего военного гения, вполне освоились с именами Бенжамена Констана и других ораторов и писателей, руководивших тогда политическим воспитанием Европейского континента.

Люди, не бывшие несколько лет в Петербурге, по возвращении чрезвычайно удивлялись переменам, происшедшим в образе жизни, разговорах и действиях молодежи этой столицы: казалось, она проснулась для того, чтобы зажить новой жизнью, воспринять в себя все благородное и чистое из нравственной и политической области; свободой и смелостью своих выражений привлекали внимание главным образом гвардейские офицеры, мало заботившиеся о том, говорят ли они в общественном месте или в салоне — перед своими единомышленниками или перед врагами. О шпионстве, которое в то время было незначительно и почти незнакомо, никто и не думал. Правительство не шло вразрез с общественным мнением, напротив, оно показывало, что ее симпатии на стороне здравомыслящей и просвещенной части населения, доказательством чему служит поведение Александра, который на открытии сейма в Варшаве в самых определенных выражениях высказал, что у него было намерение даровать представительные учреждения также и России.

Н. Тургенев

Каменщики с эполетами

Масонские ложи существовали не только в Петербурге, но и в действующей армии в 1812 году.

История масонства и история русской армии тесно связаны между собой с самого становления ордена вольных каменщиков в России в 1730-х годах, когда его возглавляли англичане — капитан Джон Филипс и генерал-аншеф Джеймс Кейт. В масонских ложах состояли офицеры гвардии, армии и флота, вплоть до генералиссимуса Александра Суворова, фельдмаршалов (Николай Репнин, Михаил Кутузов) и адмиралов (Самуил Грейг, Николай Мордвинов). При действующей армии возникали походные ложи — Марса (1772 г.), Минервы (1776 г.), Нептуна (1779 г.) и др. Масонство со временем стало формой выражения и организации военной оппозиции. В ложах встречались, отбирались и договаривались единомышленники в эполетах («в лентах и звездах идут убийцы потаенны», — сказано в пушкинской оде «Вольность»), для которых орденская присяга и клятва становились превыше присяги государю, а воинские звания заменялись словом «брат». Есть многочисленные данные об участии военных — членов масонских лож в успешных государственных переворотах 1762 и 1801 годов.