потускневших, голубых глазах и чуть золотил пушок усов над черной ямой рта,
открытого в последнем крике... В тот первый мой фронтовой день я с особой,
пронзительной остротой почувствовал беспощадную жестокость войны и
победоносную вечность природы... Мы долго стояли у могилы. В наступившей
тишине где-то в чаще кричала незнакомая птица. Высоко-высоко в небе сквозь
черные персты переплетенных ветвей мерцала первая звезда.
Отгремели салюты Победы. В декабре 1945 года я демобилизовался. Снова
родной Калинин. Через год попадаю в Москву, учусь живописи у Бориса
Владимировича Иогансона. Этот мастер заражал всех нас ощущением пафоса
искусства. В ту пору писал он портрет Зеркаловой и был очень воодушевлен.
Иоган-сон был человеком масштабным, крупным. Потом Су-риковский институт.
Шесть лет упорной учебы, труда. Учителя - Ефанов, Мельников, Нечитайло,
Цыпла-ков... Должен с благодарностью сказать: Цыплаков мне дал очень много.
Писал диплом в Прислонихе, на родине Пластова. Почему? Я вместе учился и
крепко дружил с Николаем Пластовым, сыном замечательного художника Аркадия
Александровича Пластова. На мое счастье, я чем-то показался Аркадию
Александровичу и он считал меня почти вторым сыном.
Пластов оставил в моем сознании глубочайший след. Он научил меня видеть
мир, писать только то, что знаешь, и писать правду. Дружба с Аркадием
Александровичем озарила всю мою жизнь. Я жил в его мастерской, будучи
студентом, и позже не раз проводил лето в Прислонихе, писал этюды. Никогда
не забуду последнюю встречу с ним. 29 апреля 1972 года. Моя мастерская на
Юго-Западе. Пластов приехал поглядеть мои новые пейзажи. Попили чайку.
Договорились, что летом обязательно приеду в Прислониху.
"Приедешь ли? - вдруг промолвил Пластов. - Смотри, ведь время бежит!" И
он по-пластовски горько и мудро усмехнулся.
Разве я знал, что в этих его, для меня последних, словах была страшная
правда. Вскоре его не стало.
Художник, - продолжал Зверьков, - имеет каждый и свою задачу и
сверхзадачу, как говорил Станиславский. Для меня пейзаж оказался кратчайшей
прямой к решению вопроса всей моей творческой жизни.
Пейзаж Зверькова "Колосится рожь".
- В такой погожий день, - говорит Ефрем Иванович, - особенно вольно
дышится. Когда колосится рожь, когда колышутся волны хлеба, на них можно
глядеть часами, как на море. В них вся глубина нашей жизни, вся философия
бытия. Послушайте, как шелестят колосья, - это музыка. Музыка природы.
Вам приходилось быть зимою в лесу, когда идет снег? - спросил меня
художник. - Ведь когда падает снег, его слышишь - такая тишина царит кругом.
"Музыка пейзажа. Вот ключ к творчеству Зверькова", - подумал я.
- Пейзаж, - вновь заговорил живописец, - может быть куском местности с
рельефом, домами, деревьями, рекой, но... он может нести и другое начало.
Пейзаж имеет духовную сторону, он вызывает в зрителе ряд ассоциаций,
ощущений, подобных музыке или поэзии. И я порой слышу, да, слышу голоса
пейзажей Венецианова, Левитана, Саврасова, Рылова, Бялыниц-кого-Бируля.
Венецианов открыл мне изумительный мир. Ведь он опередил в своих полотнах
великих французов Коро и Милле. Знаете, я немало поездил, и кое-что повидал,
и убедился, что русская реалистическая пейзажная школа, ее классика своей
духовностью, своим лиризмом, тонкой пластикой, высокой гражданственностыо
принадлежит к вершинам мирового искусства.
Десятки пейзажей созданы Ефремом Ивановичем. Они передают множество
состояний дня, вечера, утра, осени, зимы, лета, весны...
"Осинки". Прислониха. Яркий изумруд озимых, золотой багрянец березовых
рощ. Молодые осинки выбежали на опушку. Солнце спряталось. Бледно-ясное небо
покрылось перламутром прозрачных тучек. Неяркий свет выткал бронзовое
кружево листвы. Ветер пробежал по ветвям деревьев, и звонкий их шорох
нарушил тишину. Тонкие стволы юных осин зябко жались друг к другу, словно
чуя приближение холодов. Ветер вырвался из плена березовой рощи и покатил
зеленые волны по озими. Осень. Прозрачные, легкие тени от облаков тихо
скользят по бурому ковру опавших листьев. Шумят макушки осин.
- Немало мы побродили, постранствовали вместе с замечательным русским
пейзажистом Владимиром Стожаровым, который так безвременно, в расцвете
творческих сил покинул нас. Меня связывала с ним крепкая многолетняя дружба
и общая привязанность к русскому Северу. Стожаров любил писать белые ночи.
Бывало, будит меня в два часа. Выходим из дому, и нас встречает великое
волшебство природы.
"Белая ночь". Важгорт. Бывшее ярмарочное село. Дома как корабли. Под
одной крышей много срубов. Войдешь и не сочтешь комнат - по
пятнадцать-восем-надцать в доме. Белая ночь всегда тайна. Мерцает колдовской
свет. Все тает в пепельных сумерках. Даже зеленый стожок кажется в этом
призрачном сиянии седым. Весна. Деревянные тротуары-кладки кажутся
нематериальными, их очертания тают в сизой мгле.
- Прекрасен русский пейзаж вечером, когда только-только стемнело и
наступают сумерки, - говорит Зверьков.
"Вечер в Прислонихе". Край села. Взошла луна. Но еще светло. Солнце
только что село. Тесно прижались друг к дружке избы.
- Вот здесь Аркадий Александрович Пластов написал знаменитый "Родник".
Он любил свою Присло-ниху и оставил людям бесценную летопись жизни родного
села. Сколько километров мы изъездили на велосипедах с Николаем Пластовым в
поисках мотивов! Писали этюды. Иногда с нами на этюды ездил и сам Аркадий
Александрович. Он привечал эти места. Тут рядом когда-то стоял мирской
амбар, там хранилось общественное зерно на случай пожара. Теперь это место
называется Мирская гора. Здесь растет чабрец - богородская травка, которую
брал с собою в поездки за рубеж Пластов. Эта душистая трава всегда напоминал
ему родную Прислониху.
"Голубой апрель". Лучезарно, светло в природе. По разливу неба бродят
розовые паруса весенних облаков. Дрожит, мерцает лиловое марево березовых
рощ. Теплый воздух струится, тянутся ввысь белоснежные стволы берез,
колышутся их кружевные вершины, ветер гонит рябь по глубокой сини половодья,
мерно покачиваются лапы ели. В такой погожий апрельский день все колера
пейзажа будто написаны акварелью - так они светлы, мягки, удивительно
прозрачны. Солнце еще не набрало силу. Тени прохладны, все будто подернуто
легкой вуалью. Какие только оттенки лазоревых цветов не растворены в
весеннем воздухе русской природы! И эти краски поистине поют, так музыкальна
тишина "Голубого апреля", так мелодично расположены цвета на полотне.
Вглядитесь в красочный строй холста. Как тонок валер, какие нежные,
серебристые, жемчужные переливы включены в холодные цвета неба и реки, как
мягко и настолько сложно и точно противостоят этим чистым цветам бурые,
бронзовые, ржавые земляные краски прошлогодней травы и листвы. Удивительная
свежесть растворена в самом воздухе пейзажа, напоенном ароматом талого
снега, набухающих почек, горьким запахом старых осенних трав.
Немало русских пейзажистов воспели в своих полотнах весну. Нам с
детских лет знакомы и близки саврасовские "Грачи прилетели", левитановский
"Март". Прекрасна весна в холстах Сергея Герасимова, Ромадина, Грицая.
Ефрем Зверьков нашел свою весеннюю песню. Его пейзажи своеобычны,
глубоки по живописи, музыкальны по колориту. Людям очень нужна красота,
гармония, поэзия. Именно сейчас особенно остро стоит вопрос о сохранении
мира природы. Пейзажи Ефрема Зверькова воспитывают в человеке любовь к
