Но почему мы так много пили в тот вечер? У каждого из нас были свои причины. Тон задал Инглез. И проделал это довольно успешно. Он хотел, чтобы всем казалось, будто он пьян; а сам хотел напоить других. Я пил потому, что спиртное согревало меня, и я помогал Инглезу. Джо пил потому, что все снова стали друзьями, и это радовало его. Он ненавидел эмоциональные конфликты. Наверняка только из-за этого он до сих пор оставался холостяком. Мэйн пил, чтобы не отстать от остальных и позабыть про неприятности. А Керамикос? Тогда я еще не был уверен в том, почему пил Керамикос.

Инглез, казалось, пьянел быстрее других. К одиннадцати часам он повздорил с Джо и обиженный ушел к себе. Керамикос спьяна уронил бокал с коньяком на пол. Отупело уставившись на осколки, он снял очки, протер глаза и нетвердой походкой, но стараясь держаться прямо, направился к двери. Мы слышали, как он затопал по лестнице. Компания начала распадаться. Вскоре ушел и я. В баре в хорошем подпитии остались Мэйн и Джо. Войдя к себе в комнату, я увидел Инглеза, который сидел на постели.

—      Ты вроде не так пьян, как кажешься? — сказал он.

—      Просто в блаженном настроении, — ответил я. — Но могу мигом протрезветь, если ты приведешь хороший довод для этого.

—      Мы отсюда убежим, — сказал он.

—      Когда?

—      Сегодня ночью. Когда все угомонятся. — Я обратил внимание, что он был в лыжных ботинках, а его штормовка и перчатки лежали на стуле у изголовья кровати. — Запри дверь и сядь рядом.

Инглез принялся давать мне инструкции. Он был краток и точен, как обычно, когда инструктировал нас перед операцией. Он тщательно выбирал слова, хотя говорил быстро. Как он мог ясно мыслить после такого количества выпитого, не понимаю! Но я уже говорил, что он мог пить так, как другие принимают пищу. Казалось, алкоголь питает его мозг и понуждает к действию. Сам я чувствовал некоторый шум в голове и должен был сосредоточиться, чтобы следить за его словами и запомнить, что он говорит.

—      Ты выходил из дома? — спросил он.

—      Нет.

—      Тогда отдерни штору и взгляни.

К моему удивлению, снегопад прекратился, и небо было ясно. Громадные сугробы, которые намело вокруг дома, искрились в лунном свете. Правда, ветер еще уныло завывал, и куда бы я ни бросал взгляд, всюду на поверхности двигалась снежная пыль, словно песок в пустыне перед бурей.

—      Как раз под окном приличный сугроб, — продолжал Инглез. — Когда все уснут, я выпрыгну из твоего окна и доберусь до платформы. Возможно, ты заметил, что, когда мы вечером вернулись с инструментами, я незаметно бросил одну кирку в снег. Мэйн этого не видел. Этой киркой я взломаю дверь в машинное отделение. К несчастью, комната Керамикоса находится как раз над машинным отделением. Если он услышит, то станет меня преследовать. У меня хватит времени повредить оставшиеся лыжи. У Керамикоса имеется оружие. Он сегодня сказал Мне об этом, когда мы откапывали ящики, и я вовсе не хочу быть застреленным.

—      Я догадывался, что у него есть пистолет, — кивнул я. — Но он слишком пьян, чтобы стрелять прицельно.

Инглез коротко рассмеялся.

—      Чушь. Керамикос так же трезв, как я. И он знает, что здесь, в «Кол да Варда», я ему не опасен, но если удастся встать на лыжи...

—      Ты хочешь сказать, что он только притворялся пьяным?!

Я соображал довольно туго.

Инглез кивнул.

—      Последний бокал, который я приготовил, он даже не пригубил. Я подсыпал туда снотворное. Он это понял. А Мэйн выпил. Он сегодня будет хорошо спать.

—      Но я не понимаю, почему Керамикос должен обязательно преследовать тебя?!

—      Боже мой! Ты совсем туп сегодня, Нейль! — резко ответил Инглез. — Керамикос — нацист, военный преступник. В Греции нам не удастся схватить его. Но здесь, в Италии, иное дело. Италия — побежденная страна. Мы все еще держим здесь наши войска. Если бы я мог добраться до полевой полиции, ему было бы трудно пересечь границу. И он знает, что я больше заинтересован в нем, чем в золоте.

Он закурил сигарету.

—      Теперь слушай, Нейль, что ты должен сделать. Как только я выпрыгну из окна, приоткрой дверь и наблюдай за коридором. Если Керамикос выйдет из своей комнаты, проберись в комнату Джо. Только не попадайся на глаза Керамикосу. Окно из комнаты Джо выходит прямо на канатную дорогу. Выбрось из окна что-нибудь тяжелое, кувшин с водой, например. Я буду знать, сколько у меня есть времени. Мои следы будут отчетливо видны. Я спущусь прямо через перевал Тре Крочи на старую военную дорогу к Тонди ди Фалория, к посту карабинеров в Кортино. Как только Керамикос последует за мной, надевай лыжи и отправляйся в отель «Тре Крочи». Оттуда дозвонись по телефону в Триест, до майора Масгрова. Скажи, что звонишь по моему поручению. Он меня знает. Скажи, чтобы он послал из ближайшего пункта людей на джипе. Пусть они встречают меня у поста карабинеров в Кортино. Убеди его в срочности и важности этого. Объясни, что нужно задержать нацистского агента. Скажи, что снег очень глубокий и что на другой машине они вряд ли туда доберутся, только на джипе. — Он умолк и внимательно посмотрел на меня. — Тебе все ясно, Нейль?

Я кивнул.

—      Абсолютно ясно.

Мысль о предстоящем отрезвила меня. Но он не удовлетворился этим и заставил меня повторить все от слова до слова. Когда я кончил, он лег на постель и натянул на себя одеяло.

—      Сиди и прислушивайся, — сказал он. — Кто остался внизу? Джо и Мэйн? Разбуди меня через полчаса после того, как последний из них ляжет спать. Но, смотри, не засни сам.

—      Не беспокойся.

—      Еще одно, — прибавил он, устраиваясь поудобнее под одеялом. — Если тебе не удастся дозвониться до Триеста, звони в Ундина или в любой другой город, где имеются наши войска, и убеди начальника гарнизона действовать. Я не желаю, чтобы Керамикос проскользнул у нас между пальцев. Он наделал нам много бед в Греции.

—      Не беспокойся, — повторил я. — Дозвонюсь.

—      Хорошо, — сказал он и через минуту уже спал. Так было всегда. Он мог заснуть в любой момент, как по заказу.

Должно быть, прошло около получаса, когда Джо и Мэйн вместе поднялись наверх. Они что-то болтали и были явно пьяны. Шаги стихли у двери в комнату Мэйна. Говорил больше Мэйн. Наконец они пожелали друг другу спокойной ночи. Дверь в комнату Мэйна затворилась. Джо зашаркал, дальше по коридору. Я услышал, как он с тяжелым вздохом опустился на кровать. Некоторое время было тихо. Затем он снова задвигался. Заскрипели пружины кровати. Джо заворчал, устраиваясь поудобнее, и, наконец, захрапел. Я взглянул на часы. Шел первый час ночи.

Я поднялся и чуть-чуть приоткрыл дверь. Единственная электрическая лампочка тускло освещала коридор. На лестнице было темно, как в шахте. Кругом царила тишина. Я закрыл дверь и снова сел в кресло. Сон начал одолевать меня. Я посмотрел на часы. Время тянулось невероятно медленно.

Наконец полчаса прошло, и я разбудил Инглеза. Он взглянул на часы и мгновенно стряхнул с себя сон.

—      Спасибо, — сказал он, натягивая штормовку и перчатки. Затем открыл окно и, держась руками за подоконник, начал вылезать наружу, ногами вперед.

—      В «Тре Крочи» не отходи далеко от телефона, Нейль. Я позвоню, как только доберусь до Кортино.

—      Ладно. Желаю удачи, — отозвался я.

Он кивнул и исчез.

Я выглянул в окно и увидел, как он выкарабкивается из сугроба. Встав, он принялся шарить по снегу, вытащил кирку, посмотрел в мою сторону и махнул рукой. Затем перебрался через платформу и зашел за угол дома.

Я приоткрыл дверь и принялся следить за коридором. И в этот момент из комнаты Вальдини высунул голову Альдо. Испуганно оглянувшись налево и направо, он выскользнул из комнаты и растворился во мраке лестницы, бесшумно шагая в шерстяных носках.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Увидев Альдо, выходящего из комнаты, в которой была заперта Карла, я ожидал, что вот-вот увижу ее, но коридор оставался пустым. Мне казалось, что я простоял очень долго. Однако прошло всего три минуты по моим часам, когда дверь в конце коридора распахнулась, и Керамикос ринулся на лестницу. Он был одет, даже в лыжных ботинках, которые загрохотали по ступенькам.