Они говорили об этом не в первый раз – наверное, в сотый, даже в тысячный. И каждый раз Ташка была на стороне Конфедерации, а Аля выступала инакомыслящей. Неким индивидом, не способным понять причину установленных правил, – борцом за справедливость. Хотя, за какую справедливость, если, вроде бы, все справедливо?

Она могла бы не ходить к Богине – отказаться. И выбрать мужа. Жить с тихим, подчиняющимся каждому ее слову человеком, родить мальчика (ведь от мужчин рождаются только мальчики – проклятье Неба), после отдать его в воспитательный дом и заниматься карьерой. А к Богине могла бы сходить позже – положим, в тридцать или даже сорок – Дея была благосклонна в любом возрасте. Но как быть с матерью, которая либо изобразит сердечный приступ, либо свалится с настоящим, если Аля откажется собираться в Поход?

«Ведь только от Деи рождаются девочки! Ты разве не хочешь родить дочь, снискать уважения в обществе, подкрепить собственный статус?»

Дочь Алеста хотела. А на уважение и статус ей было плевать. Хотелось романтики, хотелось любви, хотелось, чтобы все было так, как рассказывала бабушка.

– Ждешь большого чувства? – Ташка прочитала Алины мысли – теперь она смотрела второй катамаран, присоединившийся на озере к первому; солнце медленно описывало дугу и клонилось к стене. – Твоя бабушка жила в другие времена – теперь такого не бывает.

Аля молчала.

– Теперь нет сильных мужчин – мы не позволяем им. Потому что грань слишком тонка, потому что если любить их, как раньше, начнутся войны.

– Может, не начнутся.

– Хочешь проверить, зайдет ли на круг история? Зайдет.

– Но мы выделяем им всего по несколько минут в день. Этого мало!

Ташка вновь задела «живую» тему.

– Не мало! Как раз. Хочешь развить им силу воли, выпрямить им спину? Как только они почувствуют, что ты мягкая и прогибаешься, начнут сосать из тебя, требовать, давить.

– Ты становишься, как моя мама.

– А кто сказал, что твоя мама не права?

Альке, несмотря на теплый и почти безветренный день, вдруг расхотелось сидеть на берегу. Захотелось не домой, нет, но туда, где можно побыть одной, – побродить, помечтать, поразмышлять. И, может быть, тогда найдутся ответы на все вопросы – на главный вопрос: почему она – Алька – не такая? Почему не может жить, как все; почему каждый день ощущает, как что-то скребет душу, не дает ей покоя. Почему не хочет идти к Дее, почему не желает подчиняться правилам? Почему-почему-почему…

– Я пойду, Таш.

– Эй, ты чего?

– Ничего, устала после собеседования.

И, ощущая на себе растерянный взгляд подруги, – «я сказала что-то не то?» – Алеста поднялась с одеяла.

«Мы возвели новые дома. Без мужчин.

Мы вымостили дороги. Без мужчин.

Мы вывели инфраструктуру на новый уровень. Без мужчин.

Мы отстроили новые города. И снова без них.

Мы научились жить в мире без драк, алкоголизма, наркотиков и насилия.

Мы – лучшая часть этой планеты, независимая от выживания, покуда с нами Дея – да благословит ее деяния Господь. Да здравствует Дея! Вечная, милостивая к дочерям своим и щедрая на плоды земли и чрева…»

Из учебника по Религии. Колледж, 4й класс.

Аля мечтала любить – открыто, честно, в том объеме, в котором желало сердце, – и то была единственная несбыточная мечта из всех ее маленьких и больших мечтаний.

Нечестно.

Почему женщинам дозволялось любить все – дом, семью, животных, детей (девочек), – но только не мужчин? Женщин, к слову сказать, заставляли любить все вокруг, поскольку ученые считали, что если Источник Любви, расположенный в женской груди в переплетении энергетических каналов, бездействует, то Любовь обращается в Злобу – противоположный ей тип энергии. И, значит, Любовь должна, обязана течь. Хотя бы куда-то, иначе она, не выпущенная на свободу, все разрушит.

Но какими правилами можно прописать, куда именно течь любви? Почему решили, что можно избирательно направить энергию на какой-либо объект? А как же собственное желание, тяга, потребность любить то, что любится, а не то, что приказывают?

Аля маялась.

Она любила свою семью и свой город, но тяготилась от навязанной избирательности.

Да, у женщин есть Источник Любви – доказано. У мужчин Источник Любви тоже есть – тот, что помогает женщинам стать женственнее, – от него современное общество отказалось без раздумий – мол, нам неважно быть женственными. А вот что на самом деле важно, так это не дать мужчинам взрастить волю, ведь именно Любовь женщины взращивает в мужчине веру в себя, веру в свои силы – Мужественность. А излишняя Мужественность ведет к войнам и агрессии, и, значит, Любовь придется дозировать. Мужьям выделить по полчаса Любви в день, неженатым мужчинам по пятнадцать минут. И настроили ведь специальные дома, куда эти бедолаги ходят, получают свою порцию ласки, становятся временно счастливыми.

И становятся ли?

Аля не понимала, как можно «ласкать» по заказу? Неужели у кого-то выходит здесь «любить», а здесь «не любить»? Это как переключать положение выключателя – лампочка горит, лампочка не горит?

О том, «как» и «когда» женская Любовь стала разменной монетой, Алеста знала из учебников истории, вот только принять этот факт до сих пор не могла. Не логикой даже – сердцем. Женщины испокон веков были – не ниже, нет – другими. С другой ролью, другими целями в обществе, никогда ранее они не стояли в иерархии выше мужчин – неправильно это. И за подобные слова Алю бы оштрафовали, как однажды бабушку Агафью, которая и втолковывала маленькой еще тогда внучке собственное мнение:

– Вот отец мой, твой прадед, – он был романтик. Он умел завоевывать, понимаешь? Умел добиться женщины, настоять, сделать ее своей. Умел быть и мягким, где надо, и жестким, когда требовалось. А что сотворила с нами Конфедерация? Ты вырастешь, внученька, ты все увидишь.

Алька выросла. И увидела, что все, вроде бы, правильно, вот только мысль про прадеда и его умение завоевывать женщину прочно засела в памяти – совсем как сказочная история, в которую хотелось верить.

А жизнь уже расписана – жизни нет. Потому что есть мать, и ее желание видеть дочь на административной должности. Хельгу туда уже пристроили, затем пристроят и Алесту. После сгоняют обеих до храма Деи, встретят на пороге уже беременных и девять месяцев спустя примутся радостно растить внучек – новых гражданок Великой Женской Державы.

Хотелось плеваться.

И еще не хотелось отпускать от себя детство.

– Детство, Алечка, – говорила бабушка, – это безмятежность. Это когда твой мозг не затуманен страхом, чувством вины и обидой. Не из любви рождается злоба, Аленька, совсем нет – из вины. Потому и мужчины в лесу дикие, потому что виноватые.

– А в чем виноватые, бабушка?

– В том, что их никто не любил. И, значит, не были они достойны, значит – плохие. Чувство вины все рушит, не любовь. Так что люби все, что захочется, Алюшка, а вот вину не копи, не живи для других.

Но на дворе июнь. А через три месяца день рождения и Поход. Иначе мать, иначе разочарования, иначе Алька плохая.

«Не копи», – учила бабушка.

Правильно учила. Но чувство вины разрасталось.

– Представляешь, Альке опять никто не понравился.

– Не зови ее Алькой.

– Почему, если она Алька?

– Она – Алеста!

Мать чинно восседала во главе стола, Хельга спиной к телевизору, отец ютился с краю. Ел он всегда, понурив голову, во время разговоров молчал, газет не читал – ему запрещалось. Он читал их по ночам, втихаря, когда Ванесса Терентьевна, завершив вечерний моцион с последовательным наложением на лицо пяти увлажняющих масок, уплывала из ванной в спальню, гасила ночник и спустя несколько минут начинала посапывать. Тогда скромный Антон Львович – в обращении жены просто «Тошик» – спускался вниз, уединялся в кладовой и при свете тусклой лампочки перебирал периодику: пожелтевшие от времени газеты и старые, оставшиеся еще от деда, журналы. Несколько раз он порывался оформить подписку на новую «Науку и Технику», но жена лишь строго поджимала губы, и «Тошик» неслышно вздыхал. Альке хотелось сделать ему подарок на следующий день рождения – оформить подписку на себя и тайно подкладывать «Науку и Технику» в кладовую, но мать, узнав про такое, взмылила бы головы им обоим. Приходилось страдать – отцу без подарков, дочери без возможности их делать.