Отсутствие ответа из Берлина я начал истолковывать тем, что немцы через свою агентуру наводят справки относительно взрыва в России. Во второй раз мы сначала спросили его по телефону, не получено ли им-каких-либо известий для нас. Узнав, что у него ничего для нас не имеется, попросили его назначить нам время для личных переговоров, так как мы хотим оставить ему наш новый адрес. После некоторого колебания он согласился нас принять, и мы были приняты вторично, 16 мая с.г., в субботу в 5 часов пополудни, в той же самой комнате посольства, но в присутствии какого-то господина, который занимался в той же комнате какими-то чертежами. Судя по внешности и манерам, господин этот производил впечатление военного. В наш разговор он не вмешивался.

При этом вторичном свидании фон Бисмарк любезно объяснил, что его роль в данном случае сводится только к посредничеству, что он своевременно сообщил в Берлин обо всем по телеграфу и что получение ответа, вероятно, задерживается массой работы и рассылкой нужных людей, поэтому нам надлежит терпеливо ждать. Если же нам нужны деньги, то он еще раз протелеграфирует в Берлин и испросит указаний. В ответ на это мы ему возразили, что деньги нам пока совершенно не нужны и что этот вопрос нас меньше всего интересует. Следуемые нам деньги мы сможем получить впоследствии, так как мы взялись за исполнение их поручений не по материальным расчетам, а из побуждения политического характера, как революционеры.

Ввиду этого мы настаиваем на скорейшем свидании с кем-либо из их среды с целью продолжения других дел и установления связей на этот предмет. Все это делается потому, что средства сообщения теперь затруднительны, время идет, а каждый день ожидания только тормозит дело. Разговор этот произвел на полковника Бисмарка очень выгодное впечатление, и он сказал, что вновь обо всем телеграфирует в Берлин.

При таких обстоятельствах мы расстались вторично. Ввиду неопределенного положения я уехал, сказав Шарлю, чтобы последний дальнейшие отношения вел самостоятельно и лишь в крайнем случае в добывании агентурных сведений обращался за помощью к нам, - в моем лице, - и ни в каком случае не соглашался ехать для переговоров, если таковые последуют, в Австрию или Германию.

И думаю, что немцы, несомненно, наводят справки по делу взрыва моста и что после этих справок к нам могут отнестись, в лучшем случае, как к шантажистам, а в худшем - вплоть до самых неприятных последствий, но в интересах розыскного дела, преследуя исключительно надежды добыть хоть какие-нибудь полезные сведения, при таком положении можно было бы рискнуть доказывать немцам, что их агентура и сведения неверны или они просто не осведомлены, так как взрыв мастерской Охтенского завода произведен только благодаря нам и что в доказательство этого мы можем, находясь в Швейцарии, непосредственно связать немцев с нашим товарищем-революционером, служащим в конторе Охтенского завода, который устроил взрыв в заводе и может организовать еще лучшие взрывы и дать немцам полное объяснение всего, что их может интересовать там.

Исполнение такой ссылки немцам можно было бы осуществить помещением в контору Охтенского завода какого-либо агента полиции, который нами мог бы быть указан как наш товарищ-революционер. Такой вымысел дал бы возможность обнаружить немецких агентов, находящихся в России, если бы таковые обратились к указанному нами им лицу”.

Из других донесений, как Литвина, так и самого Долина, видно, что переговоры с немцами происходили не только в Берне, но и в Константинополе, где представителем немцев являлся некий Бернштейн, причем разговоры велись не только о взрыве Охтенского завода и мостов, но и о взрыве черноморского дредноута “Мария”.

Из бумаг заграничной агентуры видно, что Департамент полиции через Красильникова запретил Долину и Литвину входить в переговоры с немцами об организации каких бы то ни было взрывов и разрешил лишь переговоры об организации стачек и забастовок Исполнил ли это приказание Долин, неизвестно…

Как бы там ни было, охтенские заводы пострадали от взрывов, дредноут “Мария” взлетел на воздух. Долин покончил свою жизнь самоубийством, а в одном из русских банков у него оказалось несколько десятков тысяч рублей…

О контрразведке, которая была поручена Красильниковым французским гражданам Бинту и Самбену, имеется в архивах заграничной агентуры громадное число документов, сам же Бинт показал следующее:

“С момента объявления войны на меня была возложена специальная миссия - организовать доставку сведений, шпионаж и контршпионаж при помощи швейцарцев, говорящих по-немецки, которых я должен был направлять со специальными поручениями в Германию и Австрию. Я дал подробнейшие сведения о лагере около Гамбурга, где немцы обучали около восьмисот молодых финляндцев (фамилии многих из них я сообщил), которые предназначались для сформирования офицерских кадров в случае финляндского восстания против России, которое немцы хотели поднять; все мои доклады, - не . без скромности заявляет Бинт, - давали очень полные указания о положении в срединных империях военного и транспортного дела, организации тыла, народных настроений, цены продуктов и т.д.

В Скандинавии, главным образом, в Стокгольме и в Бергене, было также организовано собирание нужных сведений и контрщпионаж при помощи преданных агентов из шведов и датчан; вся эта организация в Скандинавии работала очень хорошо под управлением г-на Самбена… В Стокгольме, между прочим, наш агент несколько раз видел г-на Протопопова - министра внутренних дел в гостях у немецкого министра в Стокгольме… Я очень много поработал при организации всех этих предприятий, работал я из-за патриотизма, - трогательно подчеркивает гражданин Бинт, - я рисковал своей свободой, я два с половиной месяца сидел в Швейцарии в предварительном заключении и был освобожден только ввиду моего болезненного состояния…

Один из моих лучших швейцарских агентов - Брей-зинер - после семи поездок в Германию й в Австрию был в восьмой раз арестован в Австрии и умер после девяти месяцев предварительного заключения в тюрьме в Карлсруэ; другой мой швейцарский агент И. пробыл в швейцарской тюрьме за контршпионаж, и я тщетно просил для него хотя бы. маленького вознаграждения…”

В заключение гражданин Бинт просит Временное правительство за свою 36-летнюю службу назначить ему пенсию вместо 400 франков в месяц, следуемых ему за первые 25 лет, - 500 франков.

Другой французский агент Самбен показал, что во время настоящей войны ему было поручено организовать шпионаж и контршпионаж в Скандинавии, главным образом, по следующим вопросам: собрать сведения о немецкой деятельности в Швеции и Финляндии, имеющие целью поднять сепаратистское восстание против России; о немецком шпионаже в Стокгольме и на русско-шведской границе (Торнео-Ханаранда) и, наконец, о незаконной торговле русскими кредитными рублями, производившейся через Торнео при содействии некоторых русских чиновников.

“Благодаря своим связям, - говорит Самбен, - я мог представить много докладов по всем этим вопросам, и, наконец, я пригласил в Стокгольм очень обстоятельного человека, говорящего по-шведски, который сумел привлечь к этому делу нескольких лиц, оказавших нам большие услуги, состоявшие, главным образом, в разоблачении нескольких германских шпионов…”

За свои заслуги в области военного шпионажа заведующий заграничной агентурой Красильников получил чин действительного статского советника.

НОВЫЙ СЫСК ДЛЯ НОВОЙ ВЛАСТИ

Этим и кончается эпопея заграничной агентуры…

Уже на третий день после Октябрьского переворота был принят декрет об организации рабоче-крестьянской милиции, а некоторое время спустя - декреты о народных судах и революционных трибуналах.

“Перед нами во весь рост стоят два наших смертельных врага, - говорил Ленин, - перед нами во всеоружии готовые растерзать революцию внешние и внутренние враги…”

Особое значение имело создание специального органа, способного вести борьбу с контрреволюцией и “отвечать на ее происки репрессией, беспощадной, немедленной…”