При ударе снаряда обо что-либо грузик ломал трубочку, и находившаяся в ней кислота, действуя на гремучую ртуть и начинку малой коробки, давала взрыв. Железные стружки и гвозди действовали, как картечь.

Политехник был застигнут за сборкой снаряда; он уже успел залить парафином два детонатора и работал над третьим. Пикриновая кислота оказалась тем препаратом, который он купил вечером в аптечном складе.

Не явись полиция на обыск той ночью, снаряды были бы заряжены и вынесены из лаборатории.

Хозяином лаборатории оказался студент Киевского политехнического института, член местной организации партии социалистов-революционеров Скляренко.

Система снарядов, их состав, все содержимое лаборатории указывало на серьезную постановку предприятия. Ясно было, что это не является делом местного комитета. И как только Департамент полиции получил телеграмму об аресте лаборатории, он немедленно прислал Медникова. Зная хорошо последнего, Спиридович был удивлен той тревогой, с которой он рассматривал все найденное по обыску. Он был какой-то странный, очень сдержанно относился к успеху и как будто чего-то боялся и чего-то не договаривал.

Та лаборатория была поставлена в Киев не без участия Азефа. Дело вынесли на суд, и Скляренко осужден на несколько лет каторжных работ.

КРЕМЕНЧУГСКИЙ ХИТРЫЙ ДОМИК

Пропаганда социалистических идей велась - и довольно успешно - среди московских рабочих, претворяясь иногда в незрелых умах пролетарской молодежи не всегда толковым образом; уже и тогда некоторые разгоряченные головы, жаждавшие “непосредственного действия”, начали попадать на скользкий путь рискованных выступлений, которыми было столь богато последующее десятилетие.

Один случай такой “акции” имел место в Москве еще в 1899 году и явился совершенно неожиданным для самого охранного отделения. Велось наблюдение за рабочим кружком, во главе которого стоял полуинтеллигент Лысик. Филеры, следившие за Лысиком, проводили его в один из домов на Арбате, и велико было их изумление, когда наблюдаемый выскочил на улицу и бросился бежать.

Вечером дело разъяснилось. Из сообщения местного полицейского пристава охранное отделение узнало, что на кассира торговой конторы было совершено двумя молодыми людьми покушение с целью ограбления, которое, впрочем, не удалось из-за поднятой тревоги. Одного нападавшего задержали - им оказался некто Васильев, принадлежавший к рабочему кружку Лысика.

Арестованный конторщик Московской уездной земской управы Русинов показал:

“Знакомство наше началось со школьной скамьи, затем Васильев познакомил меня с Лысиком… Целый год мы были как товарищи и не знали еще ни о какой нелегальной работе. Потом у одного из нас, кажется, у Смирнова, появилась брошюрка “Восьмичасовой рабочий день”, за ней другая, третья… Смирнов в это время работал на фабрике и стал там пропагандировать… Так продолжалось до последнего времени. Васильев и Лысик, кажется, стали посещать каких-то рабочих. Деньги нам нужны были на покупку книг, на прожитие Смирнова с матерью. И вот у Смирнова или Лысика зародилась мысль добыть их путем хотя бы и не совсем чистым. С самим планом похищения я не был знаком. Они говорили, что нужны какие-то инструменты, которые частью и были доставлены мною…”

Признания Русинова нисколько не облегчили его участи: он был сослан на пять лет в Сибирь.

В марте 1900 года Зубатов доносил Департаменту полиции на имя Ратаева: “15 февраля в Москву прибыл только что отбывший срок ссылки, известный в литературе под псевдонимом Ильин, представитель марксизма Владимир Ульянов и поселился нелегально у сестры своей Анны Ильиной Елизаровой, проживающей по Бахметьевской улице… 19 февраля бывший студент Московского университета Дмитрий Ильин Ульянов, отбывающий в г.Подольске Московской губернии срок гласного надзора, приехал в здешнюю столицу и привел с собой на квартиру Елизаровой, где в это время находились Марья и Владимир Ульяновы и еще неизвестное лицо, негласно поднадзорного мещанина Исаака Христофорова Лалаянца, который, как известно Вашему высокородию, является ныне, вместе с женой своей, объектом наблюдения, установленного в п Екатеринославле за группой, тайно печатающей газету “Южный рабочий”. В этот, же день квартиру Елизаровых посетил хорошо известный охранному отделению бывший студент технического училища А.В.Бугринов, женатый на Анжелике Карпузи, состоящей под негласным надзором полиции”.

Читатель может обратить внимание, что Зубатов, перечисляя присутствовавших у Елизаровых, йе называет одного лица. Не потому ли, что благодаря этому лицу он так хорошо знал все? И не была ли этим лицом Серебрякова - секретный агент охранного отделения и близкий друг семьи Ульяновых?

Из Москвы Лалаянц уехал, разумеется, под наблюдением, сначала в Кременчуг, где посетил один маленький домик, потом в Екатеринослав. В Кременчуге обитатели дома сразу обратили на себя внимание филеров своим поведением: редко выходили на улицу, никто у них не бывал…

Все говорило, что “техника” здесь. В то же время наблюдением по Екатеринославу за Лалаянцем и его женой был выяснен круг их знакомств, состоявший главным образом из местной интеллигенции. В апреле 1900 года были проведены обыски и аресты. В кременчугском домике, где жили Сара Гранд, Хайм Рихтерман и Ефроим Виленский, обнаружили типографию и около двух тысяч отпечатанного при ее помощи второго номера “Южного рабочего”; в самой типографии застигли Хаю Гутман, которая занималась набором шрифтов в этой печатне…

Местная жандармерия была всем этим очень огорчена: далекая “охранка” под самым ее носом делала такие “открытия”.

Производя свои иногородние розыски, Зубатов ставил себе две задачи: во-первых, нанести удар революционным организациям, возникавшим все чаще и чаще в разных углах провинции, и, во-вторых, он хотел, пользуясь обстоятельствами, навербовать агентов-осведомителей для местных надобностей в будущем. Поэтому при “летучем” отряде, командированном на аресты и обыски, отправлялся жандармский офицер.

В Екатеринослав для участия в деле “Южного рабочего” был послан штабс-ротмистр Петерсон, человек еще молодой, старательный, беседовавший с арестованными днем и ночью. От Лалаянца добиться признаний не удалось, но ротмистр завербовал Выошина, на квартире которого проходили собрания кружка “Начало”, организованного И.В.Бабушкиным.

О признаниях Вьюшина узнали его товарищи, кандидат в осведомители провалился, и откровенные показания пришлось использовать как следственный материал.

В конце концов Петерсону удалось приобрести серьезного агента в лице земского фельдшера Бакая, который под его руководством сумел завязать отношения с местным комитетом социал-демократов, и настолько близкие, что у него на квартире был устроен склад нелегальщины: хранились типографские шрифты, литература…

Благодаря агентурным указаниям Бакая в Екатеринославе было произведено много арестов, по его же сведениям взята тайная типография эсеров в Чернигове.

Интересна его дальнейшая судьба. После провала в Екатеринославе он поступил на официальную службу в полицию и был зачислен чиновником в Варшавское охранное отделение, начальником которого состоял тогда Петерсон. В 1906 году он познакомился с Бурцевым, с которым потом, перебравшись в Париж, повел разоблачительную работу против “охранки”. Позже Бакай сдал в Бельгии экзамен на горного инженера, и больше о его судьбе ничего не известно. Воспоминания Бакая опубликованы в заграничных выпусках журнала “Былое” за 1909 год.

КУПЛЕНО НА ЯПОНСКИЕ ДЕНЬГИ

Леворадикальные силы попытались использовать некоторый спад в экономике, проигранную войну с Японией, январскую трагедию.

Ленин советовал “боевому комитету” большевиков:

“Основывайте тотчас боевые дружины везде и повсюду, и у студентов, и у рабочих особенно… Пусть тотчас же вооружаются они как могут, кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керосином для поджога… Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие - нападение на банк для конфискации… Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых…”