Успех, одержанный русскими, на первое время развязал руки Петру. Нумерс, правда, не ушел со взморья (он оставался там до октября), но пленение двух кораблей передвигавшимся на лодках сухопутным войском, происшедшее на глазах у всей шведской эскадры, не могло не заставить шведского адмирала быть весьма осторожным. Рассчитывая на пассивность Нумерса, Петр тотчас же отправил Шереметева к Копорью. 8 мая Шереметев выступил, а 27 мая Копорье было уже взято. Еще раньше (14 мая) шведы потеряли Ямы, взятые отрядом генерала Вердена.
Отправляя Шереметева к Копорью и поручая Вердену захватить Ямы, Петр торопился прикрыть только что завоеванные места со стороны Эстляндии на случай, если шведы станут наступать с запада. Но выполнение этой задачи решало только половину дела. Нумерс все же оставался у взморья, и никакой уверенности в том, что он не сможет получить подкрепления и после этого не перейдет к активным действиям, у Петра не было. Кроме того, у реки Сестры находился отряд Крониорта, который в любую минуту мог появиться на Неве. Это заставляло Петра принять меры к тому, чтобы Нева оказалась укрепленной сильнее, чем была укреплена шведами, и чтобы ее нельзя было потерять столь же легко, как выпустил ее из своих рук противник. Петр немедленно занялся этим делом.
ЗАКЛАДКА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
А. Пушкин
В «Журнале» Петра читаем: «По взятии Канец (Ниеншанца) отправлен воинский совет, тот ли шанец крепить или иное место искать (понеже оный мал, далеко от моря и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать нового места, и по нескольких днях найдено к тому удобное место — остров, который назывался Луст-Эланд (т. е. Веселый остров), где в 16 день мая (в неделю пятидесятницы) крепость заложена и именована Санктпитербурх…». Вообще-то тамошние жители-финны называли остров Енисаари, т. е. Заячий. Но Петр оставил шведское название. Вроде бы здесь когда-то при шведах был увеселительный сад.
Таковы скупые сведения о закладке новой крепости на Неве, сообщаемые единственным официальным и авторитетным источником («Журнал» редактировался самим Петром). Приведенная запись не оставляет сомнений в том, что вопрос об основании новой крепости не был решен до взятия Ниеншанца, т е. до 2 мая 1703 г. Это вполне понятно: невозможность превращения Ниеншанца в сильный укрепленный пункт могла обнаружиться только после осмотра крепости Петром и лицами, участвовавшими в ее взятии. Осмотр убедил их прежде всего в малых размерах Ниеншанца, очевидно недостаточных для замыслов Петра. Далее, место оказалось «не гораздо крепким от натуры». Вероятнее всего, этими словами выражалось то, что Ниеншанц с восточной и северо-восточной сторон не имел никаких водных преград (с юга он примыкал к Неве, а с запада — к Охте). Удаленность крепости от моря могла быть установлена Петром еще во время его поездки к Витусаари 28 и 29 апреля. Она явилась дополнительным доводом в пользу необходимости искать места для новой крепости. Все эти соображения заставили Петра пренебречь получением «желаемой морской пристани», славой Ниеншанца как торгового центра, его экономическими связями с балтийскими городами и побудили организовать поиски такого места, какое в первую очередь обеспечивало бы военные нужды.
«По нескольких днях найдено к тому удобное место», — так записано в «Журнале» Петра. Очевидно, что после военного совета обследование невских берегов, начатое еще до падения Ниеншанца, продолжалось. Петр остановил свой выбор на Луст-Эланде. Для целей обороны Невы место было очень удобно. Остров находился у самого разветвления реки на два рукава, и крепость, возведенная на нем, могла держать под обзором вход в Неву. Размеры Луст-Эланда были почти одинаковы с размерами Ниеншанца, и с этой стороны новая крепость преимуществ перед Ниеншанцем иметь не могла. Но стратегические выгоды острова с лихвой искупали этот недостаток. Петр, видимо, сразу оценил значение Луст-Эланда и приказал немедленно же начать работы по возведению на нем крепости.
В «Журнале» Петра и в «Книге Марсовой» дата закладки крепости указана одна и та же — 16 мая. Эта дата была принята за день основания Петербурга и в течение 182 лет не возбуждала никаких сомнений. В 1885 г. появилось известное исследование П. Н. Петрова «История Санкт-Петербурга», в котором автор заявил, что днем основания крепости следует считать не 16 мая, а 29 июня. В пользу своего положения Петров выдвинул три довода: 1) 16 мая Петр находился на Сяси, а без него не могло состояться такое важное событие, как закладка Петербурга; 2) все документы, написанные на Неве за май и июнь 1703 г., помечены Шлотбургом и только 1 июля впервые появляется помета «из Санкт-Питербурха» (на письме Петра Ф. М. Апраксину); 3) 29 июня в торжественной обстановке — с тостами и пушечной пальбой, в присутствии самого царя и новгородского митрополита Иова — происходила закладка церкви Петра и Павла; эта закладка и есть основание крепости.
Предложение П. Н. Петрова считать днем основания Петербурга не 16 мая, а 29 июня вызвало возражения и породило целую полемику. Автору справедливо указывали, что он смешал два факта: закладку крепости и ее название. За Петровым остается бесспорная заслуга установления точной даты названия крепости, но дата начала ее постройки (16 мая) соображениями Петрова не колеблется, так как никаких прямых доказательств в пользу ее ошибочности он привести не смог. Значительно позже выхода исследования Петрова появилась брошюра князя Н. В. Голицына «К 200-летию основания Петербурга. Петербург или Петрополь? Новое свидетельство об основании Петербурга» (СПб., 1903). В ней было приведено прямое документальное свидетельство о времени наименования крепости. Ф. А. Головин, сопровождавший Петра в его походе на Неву, в письме от 25 июня 1703 г. писал П. Н. Готовцеву, который состоял в литовском войске при жмудском генеральном старосте князе Г. Огинском: «Войска великого государя стоят ныне в Ингрии и чинят непрестанны на отвращение неприятеля паники... И делают две крепости зело изрядные, чтоб неприятелю приступу к тому не было». А в письме от 16 июля Головин сообщал тому же Готовцеву:
«Сей город новостроющийся назван в самый Петров день Петрополь, и уже оного едва не с половину состроили». Письма Головина не оставляют сомнения в дате наименования крепости, но в то же время являются новым подтверждением того, что постройка крепости началась до 29 июня.
Крепость получила название Санкт-Питербурх — так она названа в «Журнале», в «Книге Марсовой» и почти во всех документах, написанных или полученных в ней после 29 июня. Только в нескольких случаях встречается название Петрополь: письмо Петра Г. Огинскому от 16 июля помечено Петрополем, на проекте договора Петра с Августом II имеется скрепа Ф. А. Головина: «Статьи, которые посланы по указу великого государя 1703, июля в 16 день, от Петрополя», в письме князя Б. А. Голицына Петру от 17 августа Петербург называется Питерполь, да в только что приведенном письме Головина Готовцеву сообщается, что крепость названа Петрополь. На гравюре «Новый способ арифметики» (Москва, 1705) было воспроизведено изображение крепости с надписью над ним: «С. Петрополкъ, 1703». Надо думать, что название Петрополь никогда не носило официального характера и бытовало лишь короткое время. Нет оснований предполагать, что Петр когда-либо серьезно задумывался над возможностью назвать новую крепость Петрополем. Переименование им Нотебурга, Ниеншанца, Ям на голландский манер заставляет думать, что для вновь построенной крепости он не имел причин сделать исключение и назвать ее не по-голландски, а греко-византийским названием, заимствованным с языка, всегда остававшегося чуждым Петру.
