школу пришёл. За то, что в карты играет. За то, что себя смешным в глазах других делает. За
то, что его – Степана – на посмешище ребятам выставляет.
Но увидел со сцены отца, комично передававшего волчью побежку, и прошла злость.
Смешно стало.
Школяры в восторге начали прыгать по залу на четвереньках вместе с отцом Степана. Но
они уже не волка передразнивали, а самого Ивана Максимовича. Смешно задрав головы, они
подвывали Проигрышу.
Понял Степан, что «волчье представление» поведёт к злым шуткам над ним самим. Смех
оборвался. Жалко стало отца и себя самого. Прыгнул со сцены – и к отцу:
– Встань, отец! Стыдно...
Сам зарделся. На черных глазах заблестела влага. Чёрные брови напружились.
Иван Максимович как будто из лодки в холодную воду вывалился: сразу протрезвел.
Быстро поднявшись на ноги, до боли сжал плечи сына.
– Ты... Степан Иванович... Мой сын... Ты мне сказываешь это?
Степан хотел сказать что-то... В глазах прочитал отец совет сына и поднял его за
подмышки выше своей головы.
– Люблю!.. Молодец, Степан Иванович!
– Иди спать, отец, – тихим, но настойчивым тоном сказал поднятый на воздух Степан.
– Иду... Ты говоришь, и я иду. Завтра поедем. – И поставил осторожно Степана на пол.
– Дай только с ребятами проститься. Можно?
И, не дождавшись ответа, набрал в легкие воздух, поднял голову:
– Прощай, мошкара! Гэ-эть!..
Давясь хохотом, разнобойно ответили в сорок глоток:
– Прощай наперво! О-о...
С треском захлопнулась входная дверь, и в зале началось такое!.. Всё, что только что
было, передавалось теперь в лицах и бессовестно перевиралось и коверкалось.
А Степану жарко. Не от ребячьих насмешек жарко – от отцовских слов. От жары в зале
кажется тесно, и Степан, перескакивая через ребят, изображающих его отца, выбегает на
улицу.
2
Проигрыш шёл из школы и сам с собой разговаривал:
– Мой сын Степан Иванович хорошо сказал: «Иди спать». Я иду. Спать иду! Сын сказал –
я сына слушаю. Потому слушаю – один у меня сын. У-умный сын растёт! Сын не будет
играть в карты. Сын не будет вина пить. Сын – один. Ему не надо в жёны брать жену брата.
Он возьмет такую жену, какую ему надо. Он будет любить жену. Жена будет любить его. А я
не люблю свою жену. Потому не люблю – не моя она жена, жена брата моего. Мой отец
сказал: «Умер твой брат, ты возьмёшь его жену себе в жёны». Я отца слушал. Я сделал жену
брата моей женой. Что вышло? Хорошо вышло? Худо? Худо вышло. Пить стал вино. В карты
стал играть. Потому пить стал, играть стал – не хотел брать жены брата в жёны себе. Отец
заставил. Потому заставил – закон такой в тундре есть. Закон такой в тундре был десять лет
тому назад. Такой закон был сто годов назад. И десять сотен годов назад был такой закон. Я
не смел пойти против закона. Сыну – Степану Ивановичу – не надо идти против закона.
Потому не надо – он один у меня. Это хорошо. Хорошо! Когда он вырастет, жену возьмёт,
детей будет иметь. Тогда мой род будет жить. Хорошо! А умрёт сын до женитьбы? Ой, худо!
То опять совсем худо! Худо, как всего ребят – один сын. Других моя жена не даёт. Почему не
даёт? Не знаю, не знаю. Ой, ой, худо!.. Надо ребят. Надо много ребят. Тогда – хорошо. Теперь
один сын. Это – худо. Умный сын. Такой умный, как мой отец, как я сам. Хорошо, как жить
будет. Не будет жить – жену убью, на другой женюсь. Убью!..
Проигрыш остановился. Раскрыл темные щелки глаз во всю ширину и ещё раз спокойно
сказал:
– Убью... Скажу – сама издохла. Так будет, как сын умрёт. Сын – умный. Сына слушать
буду: пойду спать... Куда?
Посмотрел, пошатываясь, на все дома: на каждый дом пальцем показывать стал,
приговаривая:
– В этот? Не хочу. В этот тоже не хочу. . Не хочу к русакам, не хочу к ижемцам. Пойду к
едомцу1 Естошке. Скажу ему: «Спать к тебе пришел». Естошка вина не пьёт, в карты не
играет. У него спать – вина пить, не надо, в карты играть тоже не надо. Это хорошо: спать
много можно. Пить тоже можно бы, да сын не велел пить. Сына слушаю. Потому спать иду к
Естошке. Естошка тоже, как я, хороший мужик. У него голова хорошо думает. Моя голова
тоже хорошо думает. Две хороших головы сойдёмся – хорошо поговорим обо всём. Одно
Естошка неладно сделал: тундру бросил, живет, как русак. Ну, то опять его дело. Моя голова
– умная голова, Естошкина голова – умная голова. Две умных головы вместе думать будут.
Что думать? Не знаю. Пока не знаю. Приду к Естошке – тогда узнаю.
И, слегка пошатываясь, вперевалку идёт-бредёт тихонечко Проигрыш в самый конец
деревни. Попадающиеся ему навстречу русские и ижемцы слышат его воркотню и
подмигивают друг другу:
– Проигрыш опять сыт. Прикупил опять, наверно, к тринадцати «четыре сбоку».
3
У Евстохия Лагея изба и небольшой двор. Изба бедна обстановкой (один стол да две
скамейки), но богата тараканами да ребятами: тараканами до отказа забиты все щели в
стенах, а шестеро ребят разного возраста ухитряются спать и играть на русской печке.
В избе сыро и грязно. Но Евстохий Лагей доволен и такими «хоромами».
– Всё лучше, – говорит он, – чем по чужим углам с ребятами таскаться.
Годов пятнадцать назад у Лагея пали все олени от сибирки2, и он нанялся к богатому
ижемцу. Десять лет жил у ижемца в работниках. В работницах жила и его жена.
– И жить бы мне до смерти в работниках, – рассказывал на ненецких съездах Лагей, –
кабы Советская власть не пришла. Советская власть дала мне маленько денег, и я хозяйство
своё завёл: домишко поставил, лошадь да корову купил. Живу теперь лучше, чем в
работниках. Одно только худо: ребята малы, работать некому. Хорошо, как в рыбную артель
попадёшь, нажива хорошая бывает, и работать артелью много полегче будет, чем в одиночку.
За артель, за кооперацию Лагей стоит крепко.
– Через свой кооператив да через артели мы свет увидим, – убеждает Лагей своих
сородичей-едомцев и выненцев.
За свои советы он получает кой от кого ругань, а есть и такие, что слушают его советы.
На Проигрыша он ещё ни разу не наседал и очень обрадовался, когда тот шумно
ввалился в избу.
– Эге, Иван Максимович! Проходи-ко, проходи... Каково промышлял?
– Ничего, маленько промышлял.
– И всё уж пропить да проиграть успел?
– Ха-ха-ха... Нет ещё. Не успел.
– В кооператив сдал?
– Нет, не сдал.
– Вот это неладно. Надо всё сдать в кооператив. А тогда уж как хочешь: хочешь – пей,
хочешь – играй.
Проигрыш скрипнул зубами.
– Не могу, Евстохий Парфентьевич! Не могу!
– Но-о... А то почему?
1 Едомец – осёдлый ненец.
2 Так называли ненцы болезнь оленей – сибирскую язву.
– Душа не переносит.
– Чего?
– Жены душа не переносит.
– Разведись. Нынче это просто: сходи в рик – и готово.
– Но-о?.. Только и дела?
– Только и дела.
– Рик от жены избавит?
– Избавит.
– Другую даст?
– Сам найдёшь другую.
– Ха-ха-ха... Вот как нынче просто, парень! Но и но... А в тундре что скажут, как
разведусь?
– Поговорят-поговорят, да и перестанут. Слово не дым – глаз не щиплет. Когда старики
говорят, ты мигай да мигай – промигаешься.
– Вот так вот! – хохочет Проигрыш. – Выходит, ты стариков не советуешь слушать? А я
старика... отца послушал: на жене брата женился, теперь маюсь.
– Не всё хорошо, что старики сказывают.
– Правда?
– Почему не правда? По себе знаешь, что не всё хорошо.
– Так-так! Верно! Знаю. Вот верное слово сказал. Расцеловать тебя хочу за это слово.
– Целовать – это можно. Да ты пьян немножко. Ляг, поспи, а после с тобой ещё
поговорим.
– Хорошо, хорошо... Ты в одно слово с сыном моим. Тот говорит: спать иди. Ты